– Аня.

– Ужова?

– Да, твоя Анна Ужова.

– Тогда я твой хоть до утра! – торжественно объявил Костя и тут же обратился к Рите: – Сейчас у тебя возьмут анализы, потом я сам повожу тебя по всяким обследованиям, а кровать мы пока поставим тебе прям тут, чтобы ты днем могла поспать.

– Тут? – спросил Иван, осматривая маленькую палату.

Если поставить еще одну кровать, то меж двумя койками останется только узкая полоска, в которую с трудом можно будет пройти.

– Да, полежит бесплатно в платной палате, зато и душ, и туалет свой, а ты приставать к ней все равно не будешь, – спокойно ответил Костя, но тут же серьезно добавил Рите. – Не хочу я привлекать внимание к твоему появлению здесь, да и вам стоит как-то приловчиться быть одним целым, раз уж от этого зависит жизнь человека, надеюсь, ты правильно понимаешь?

Рита мало что понимала, но все же кивнула.

– Тогда жди медсестру, а я вернусь, через пол часика.

Константин снова исчез, и они остались вдвоем.

– Вы все уже решили да? – спросила она, почему-то не злясь и не огорчаясь.

– Вообще-то я уговорил Славу оперировать самостоятельно, если ты откажешься, – признался Иван. – Он молодой, талантливый, просто неопытный, да и на подобных операциях ассистентом был всего один раз, и то во время студенчества, но пациент у нас отчаянный, на все согласен, так что, если ты действительно готова, то тебе стоит днем поспать.

– А что я делать-то должна? – испуганно спросила Рита.

– Просто прийти, расслабиться и ничего не бояться. По документам оперировать буду я, так что отвечать за все мне в любом случае.

Рита кивнула, хотя отсутствие ответственности ее не утешало.

Врач подтолкнул к ней ноутбук, случайно сбрасывая со стола тот самый блокнот. Именно его мужчина читал, до появления Риты.

Девушка спешно подняла блокнотик, но положила не на стол, а на кровать, почти машинально.

– Спасибо, – неловко пробормотал Иван и попросил, кивая на ноутбук: – Включи.

Рита послушно открыла, нажала на кнопку, оказалось, нужен пароль. Его она не знала, но руки сами провернули манипуляцию. Впрочем, пароль не знал даже сам Северин, просто помнил, как он набирается. Первая цифра, нижняя левая буква, еще две цифры, еще две буквы, потом три цифры, снова буквы, пробел и ввод. Эта белиберда его вполне устраивала в роли пароля, потому что любое слово он мог забыть, вот такую нехитрую комбинацию – никогда.

Когда система загрузилась, Иван продолжил давать девушке задания:

– Зайди в систему больницы и найди данные по Кириллу Старченко, которого нам с тобой оперировать.

Рита хотела возразить, но руки сами открывали окошки, выбирали какие-то пункты, переходили от реестра к реестру в общебольничной базе данных, пока не открыла данные.

– Покажи, я взгляну на его вчерашние анализы, – невозмутимо попросил Иван.

Стоило ей повернуть ноутбук, и в палате появилась медсестра. Пока она брала кровь у Риты, Иван хмурился, глядя в монитор.

– Что-то не так? – спросила девушка, как только они снова остались вдвоем.

– Нет, все хорошо.

Он даже заставил себя улыбнуться.

– Кстати, ты ведь сделала все, что я у тебя попросил, значит, и там сможешь сделать все, что я скажу, даже если ничего не поймешь. Рит, я не верю во всяких там шаманов и медиумов, но постарайся представить, что ты просто проводник. Ты ведь тоже хочешь ему помочь, правда?

– Правда, – согласилась девушка, понимая, что ей небезразлична судьба человека, которого она никогда не видела, словно чувства Ивана стали и ее собственными чувствами.

Наверно, Костя был прав, говоря, что они одно целое. Эта мысль Риту не пугала. Она только улыбнулась, но ничего не успев сказать, была вынуждена уйти за Константином.

Тот почему-то, водя ее по больнице, расхваливал своего друга:

– Иван очень хороший человек, отличный друг, вот такой мужик вообще! – для полноты картины он показал большой палец. – И представь себе - один. У него руки золотые, хотя ты, наверно, сама поняла. Ты, кажется, розетку починила, да? Или я что-то путаю?

Он не дожидался ответа и продолжал говорить, только все эти слова для Риты казались очевидными. Она внезапно поняла, что прекрасно знает, что Иван человек одинокий, и вопрос не только в личной жизни, но в каком-то особом складе ума, склонном к одиночеству.

Она просто слушала Костю, как слушают в дороге радио, не вникая в мелодию и текст, особенно если любимые песни так и не звучат.

Как и предполагалось, Рита была совершенно здорова.

– Чертовщина, и никакой органики, – заключил Костя, явно ставя диагноз. – Хоть НТВ вызывай.

Ему очень нравилась его собственная шутка, но Рита ее явно не оценила и даже не улыбнулась.

Когда она вернулась в палату, там действительно стояла вторая кровать, зато стола больше не было, а вещи Ивана были свалены в коробку, стоявшую у стены. Оказалось, под кроватью было еще целых три коробки. Это все были вещи, вынесенные из кабинета, после снятия мужчины с должности. Самого врача в палате не было, и девушка тихо села на кровать, не зная, что ей теперь делать. Она обещала позвонить на работу и узнать, точно ли ей нужен больничный лист, или она может просто отпроситься, но никуда звонить ей не хотелось. Думая о чем-то неясном, Рита машинально стала поправлять кровать Ивана, прекрасно понимая, что врач просто не в состоянии уложить аккуратно одеяло. Тогда она вновь нашла блокнот. Она была уверенна, что Иван не из тех людей, что могут вести дневник или писать что-то личное, потому смело заглянула внутрь, в конце концов, он сам велел ей написать свои имя именно здесь, а значит, не боялся, что она увидит здесь, что-то.

Устроившись на своей кровати поудобнее, Рита стали листать странички в мелкую клеточку, исписанные такими же маленькими кривыми, но понятными буквами. Она уже знала, что так пишет Иван, только вот в начале блокнота видела только какие-то имена, фамилии, телефоны, даты, что-то было обведено, что-то подчеркнуто, где-то стоял восклицательный знак. Обычный рабочий блокнот, но она-то помнила, что, зайдя сюда, видела текст на этих самых страницах. Заглянув в конец, она перевернула блокнот вверх ногами и стала рассматривать узоры. Линии, выведенные обычной шариковой ручкой, переплетались в этих клетках в какие-то загадочные фигурки. Что-то подобное сама Рита рисовала когда-то в школе, если было очень скучно, но ее рисунки были проще: то косички, то зигзаги, а тут была не просто фигура, а нечто живое, словно змея, из геометрических отсеков, свернулась клубком среди лиан, а теперь была готова развернуться. Признавая, что ее воображение способно придумать и не такое, она улыбнулась и перевернула страницу.

«Не говорила жизнь ни «да», ни «нет»

И ей не нужен был ответ» – гласили строчки в центре следующей страницы. Она не знала таких стихов, не видела автора и не очень понимала, зачем вообще были написаны эти строчки, но ей показалось, что они лучше всего другого отражают происходящее.

Какие-то завитки, нарисованные потом перечеркнутые завершали страницу, различим остался только один маленький листик, похожий на лист березы, прорисованный каждой своей прожилкой. Маргарита почти не дышала, читая текст на следующей странице:

«Когда-то давно, средь ручьев и пенья птиц, родился поэт, восхищенный земной красотой, воспевающий ее строками своими, но этого ему, казалось, было мало. Умер поэт от невыраженных чувств, но родился в нем певец, слагающийдивные баллады средь холмов и долин, но не мог он словами слиться с тем миром, что так восхищал его. От тоски в поиске погиб и певец, породив музыканта, играющего звуки ветра, тающие в пении птиц. Звуков тоже было мало, они не могли отразить все, что окружало. Бросил он музыку и умер, но породил художника, что линиями и красками отражал окружение, но ему не хватало рельефа. Тогда умер и художник, родив скульптора, ваяющего разные фигуры из мрамора и глины, от антилопы до изгиба прибрежной волны. Но чем больше он лепил и высекал, чем больше создавал и повторял форм, тем больше думал о причинах такого строения. Прекрасное стало загадкой, той самой загадкой, что хотелось понять, тогда на смену скульптору пришел ученый, исследователь, изучающий глубины всего, вникающий в строение и суть, но нашел он то, чего нельзя было увидеть глазами и понять одними лишь исследованиями. Эмоции, чувства и что-то большее породили в ученом сначала психолога, а затем и философа, но пустая философия из фраз и умных размышлений утомляла его самого и не имела успеха у тех, кто были вокруг. Наблюдая, как искажаются в чужих умах его мысли, он умолк, перестав поражать мир своими рассуждениями, но в поисках выражения всего того, что роилось в его голове, он начал писать, стремясь словами описать и мысль, и краски, и форму, даже звук. Тогда родился писатель, что в стопках бумаги мог спрятать целый мир, но даже он порой уставал, отражая в себе все, чему научился в прежних воплощениях, не мог быть всеми, не зная уже кем еще можно было обратиться. Цепляясь за жизнь, он старался писать, но руки слабели с каждой строчкой...