— Это скоро пройдет. Вот начнешь ходить на прогулки…

— Я уже выходила… вчера. Со Светой, Светланой Викторовной… Она мне подарила заколку.

Я заметила, что причесана мама очень аккуратно. Отросшие волосы собраны в небольшой хвост при помощи заколки-автомата.

— Светлана Викторовна медсестра?

— Да, кажется, медсестра. Она сказала, что с понедельника начнется бассейн.

— Вот и хорошо. Ты же любишь плавать.

— Люблю… — начала мама, но тут же перебила себя: — А ты… ты ездила на дачу?

— Несколько раз, последний — с Еленой.

— Что вы делали?

— Цветы сажали, Лена малинник пропалывала. — Я затараторила, стремясь дать полный отчет. Ощущение, что я в стенах психиатрической больницы, потихоньку покидало меня. — Ольга Константиновна приезжала, выглядит хорошо. Издательство заказало ей перевод какой-то научной книги, а Аленка в очередной раз поругалась с мужем и вернулась в Москву.

— Да? Ольга, наверное, сильно переживает.

— Переживает. Еще бы! Она ее опять в Лондон отправила.

— Ната, а как Владик?

— Все хорошо. Он тоже был на даче в майские праздники. Спилил ту яблоню, помнишь?

— Тебе, Наташ, не нужно пренебрегать им. Очень трудно прожить на свете одной.

— Но я никем не пренебрегаю, мама! И потом, я не одна.

— Ты понимаешь… что я имею в виду.

Последние слова она произнесла тише и медленнее, почти шепотом под конец. Кажется, в музыке такое убывание звука называется диминуэндо.

— Мам, ты устала.

— Устала? — Мама как-то странно, потерянно взглянула на меня, на мгновение в ее глазах мелькнуло знакомое болезненное напряжение. — Устала, да. Ты иди.

— Если разрешат, я приеду завтра. Что тебе привезти?

— Ничего.

— Ягод каких-нибудь, фруктов?

— Не надо… Тут все есть. Вчера на полдник черешню давали. Но я не стала. Не хочется.

— Вы видите? — Едва я вышла в коридор, как музыкальный доктор мгновенно подхватил меня под руку и поволок к себе в кабинет. — Мы сделали все возможное и невозможное. При такой тяжелой, запущенной форме болезни…

Надо было задать какой-то серьезный вопрос по существу. Дела на самом деле обстояли не блестяще, и музыкальный доктор должен был понять: несмотря на его старания, я в курсе.

— Вы все еще даете ей сильные транквилизаторы?

— Видите ли, это не совсем транквилизаторы…

— А что это?

— Третий день Инна Владимировна не пьет никаких таблеток. Ей свойственна повышенная утомляемость, апатичность, плохой аппетит, но…

Казалось, доктор не рассказывает о состоянии маминого здоровья, а занимается гипнозом — усталость и безразличие вмиг овладели мной. Подавляя непрекращающуюся зевоту, я с трудом разбирала его слова:

— На втором этапе большую роль будут играть физические упражнения. — Я не удержалась и зевнула. — Не хотите чашечку кофе?

— Вы говорили, что лечение должно продлиться до августа?

— Немного дольше, моя дорогая. — Возможно, от чрезмерного волнения доктор ударился в фамильярность. — Психиатрия — тонкая вещь. Очевидная положительная динамика, имеющая место в данной фазе развития заболевания, сама по себе не может гарантировать ничего.

Положительная динамика… Из клиники я вышла с неприятным, каким-то смутным ощущением. Словно побывала в театре, точнее, в ДК на вечере художественной самодеятельности. Музыкальный доктор — доморощенный артист, пытающийся за пышной наукообразной фразеологией скрыть неясную суть…

Маму лечат не транквилизаторами. По прошлому разу я знала, что их действие выражается в замедленной речи и в частичной потере памяти. А сейчас она помнила абсолютно все и разговаривала в нормальном темпе. Но вместе с тем сегодня она мне показалась особенно болезненной, надломленной, изможденной… Почему доктор так тщательно скрывает от меня название лекарства? Из соображений коммерции? Надеется, что в следующий раз (если он только, не дай бог, случится) мы снова прибегнем к его услугам. А если доктор произнесет название лекарства вслух, мы просто купим его в аптеке.

В общем, в офис я приехала не на шутку обеспокоенная ситуацией в клинике. Вот бы посоветоваться с кем-нибудь компетентным, с Лизиными психиатрами например…

Но переговорить с Лизой в тот день мне так и не пришлось. Дело в том, что в мое отсутствие коллеги получили некую сногсшибательную новость, и теперь наш офис буквально трясло и колотило. Было бы сложно общаться с Лизой в условиях землетрясения.

Произошло же на самом деле вот что. Минут за двадцать до моего возвращения в офис позвонила Любаша и радостным, даже счастливым тоном сообщила, что Ларионов предложил ей перебраться в главный офис.

— И кем же ты там будешь? — спросила прямолинейная Валерия (это она подошла к телефону).

— Ну… Что-то вроде хозяйки офиса.

Далее Любаша сказала, что не вернется на работу — сегодня и никогда. На прощание она всех крепко обнимала и целовала. По телефону, конечно.

— Ясно дело. — Валерия Викторовна ухмылялась. — Не хочет сюда ехать! Позор такой!

— А что такое хозяйка офиса? — поинтересовалась Таня.

— Хозяйка офиса? Повар, уборщица и посудомойка в одном лице!

— Зачем же она согласилась на такую работу? Деньги у нее есть… Лучше бы дома сидела.

— Да нет у нее никаких денег!..

— Это вы, Валерия Викторовна, бросьте, — перебила Катя. — Деньги там серьезные. Посмотрите, как она одета, отдыхает на дорогих курортах, сын с восемнадцати лет за рулем.

— Половину она точно врет! — настаивала Валерия.

— Ну что она врет, что? Из Испании фотографии приносила! Из Чехии, из Парижа!

— А сын с ее телефона сообщения посылает! Вечером, когда она уже спит.

— Зачем?

— Деньги экономит. Вот и думай: на автомобиле ездит, а на эсэмэски денег нет.

— Тут деньги ни при чем! — заявила Катя авторитетно. — Это у них порода такая — жадные, как сто чертей. Я думаю, она из-за этого и увольняться не хочет.

— Неужели Любовь Петровна полы там станет мыть? — недоумевала Таня. — Там же офис метров четыреста.

— Да не будет она ничего мыть! Без нее есть кому — целый штат уборщиц. Так, салатик порежет, мяско поджарит, тарелочки уберет.

— Но в деньгах-то она потеряет здорово! — Катю, как всегда, волновал вопрос финансов.

— Да чего тебе их считать-то, чужие деньги? — искренне удивилась Валерия. — Ты лучше скажи на милость, кто нами теперь будет командовать?

— Александра Николаевна, наверное. Кто же еще?

— Это меня не касается, — фыркнула Катя. — Я здесь завтра последний день.

— Я тоже, — добавила Татьяна.

— Получается, Наташ, мы с тобой вдвоем остаемся?

— Не волнуйтесь. Александра своих приведет.

— А ты откуда знаешь?

— Слышала. Когда к Ларионову ездила в последний раз… Говорили, она переходит с целой командой. — Катя выразительно взглянула на меня. — Начнет тут устанавливать свои порядки.

— Это мы еще посмотрим, кто что начнет. Не дадим себя в обиду, покажем им! Правильно я, Наташ, говорю?

— Надеюсь, до этого не дойдет, — ответила я холодно.

Коалиционные объединения с чудаковатой Валерией не привлекали меня даже в шутку.

— Да кто знает, что будет… — обиженно протянула Валерия.

— Все-таки я надеюсь на мирное развитие событий.

— Ну, надейся, надейся… — Валерия продолжала дуться. — А война придет — хлебушка попросишь!

— Вы скорее попросите, — парировала Катя. Сегодня она любой ценой хотела показать, что поддерживает меня.

— И не подумаю. — Валерия расценила Катину реплику как очередной выпад, направленный против нее лично. — Строите из себя крутых… молодые!

— Ну что вы, Валерия Викторовна, — вступила в беседу Таня, — не такие уж мы молодые, чтоб что-то строить из себя.

Мы с Катей засмеялись Таниной шутке, а Валерия демонстративно стала собираться домой. Тоже нежная оказалась, а уж как беспощадно вышучивала всех!

— Правильно, вали отсюда, кошелка старая! — прокомментировала Катя ее уход. — Век бы тебя не видела!..