— Я в курсе, что все это наделает шуму, Ваша Честь. Но у нас нет выбора. Мы уже составили коммюнике и согласовали его с русскими. В нем открыто признается вторжение в Албанию. Его цель — положить конец распространению термоядерного оружия. Мы попросили о внеочередном созыве Генеральной Ассамблеи ООН, мы возьмем на себя историческую ответственность перед всеми народами мира. В душе и по совести мы убеждены, что действуем в священных интересах человечества. Неплохо сказано, по-моему. У нас были кое-какие трудности с переводом выражения «в душе и по совести»: его, кажется, не существует в русском языке. Но могу заверить Вашу Ясность, что от «борова» и следа не останется… Гм… Это кодовое название цели. Она будет стерта в порошок через несколько минут.

Понтифик воздел руки к небу:

— Господин президент, я умоляю вас проявить веру в Бога и в Его милосердие — немедленно отзовите самолеты и попросите сделать то же самое русских…

После этого президент сказал что-то не то. Вовсе не то, что хотел сказать. А именно — что у него просто нет права уходить от ответственности.

— Я не могу делегировать свои полномочия и доверить кому-либо судьбу американского народа, потому что я — президент этой страны, и я не имею права отдавать ее судьбу в чужие руки.

Понтифик плакал. Президент ясно видел слезы, которые лились на другом конце света. И тут до него дошло: в сущности, он только что сказал, что не собирается отдавать судьбу американского народа в руки Божьи. Он открыл было рот, который в такие моменты называл своей «миссурийской глоткой», дабы растолковать, что он ни в коем случае не имел в виду ничего подобного, но в этот миг папа снова начал вибрировать, мерцать, заволакиваться дымкой, а затем и вовсе пропал с экрана.

— Почините мне этот агрегат! — заорал президент, злясь на самого себя.

И только тогда он понял, что с ним одновременно говорят генерал Хэллок, глава Пентагона Роден и профессор Скарбинский.

— Мы согласны с русскими…

Он не слышал, что сказали русские. Черт побери, дурацкая идея — допустить папу в Оперативный зал!

— Нужно немедленно отозвать бомбардировщики, — говорил Хэллок. Лицо его стало серо-зеленым — цвета полевой формы сухопутных войск.

— Русские уже отдали приказ, я тоже отдал, но нужно, чтобы вы его подтвердили…

— Что? Отозвать… Об этом не может быть и речи. Зачем?

— Но, господин президент, ведь вы же слышали…

Застыв, они не сводили глаз с цифр на экране радара.

Голос Ушакова был резким, как будто сорванным. Следом за ним зазвучал дрожащий голос переводчика:

— Господин президент, мы получили новые данные об объекте… Дело в том, что компьютер… Цепная реакция начнется автоматически, если любая атомная бомба взорвется в какой угодно точке земного шара…

Президент застыл перед пустым экраном.

— Настройте мне этот проклятый аппарат! — повторил он гневно.

И спохватился. На него смотрят, он не должен терять голову. Ведь это голова американского народа.

Лицо маршала Храпова едва не вылезло с экрана.

— Я отозвал наши самолеты… Теперь ваша очередь, господин президент!

— Шесть минут, — напомнил Хэллок. — Подтвердите приказ об отзыве, господин президент…

Скарбинскому с трудом удавалось склеить осколки своего голоса.

— Господин президент, атомный взрыв в какой угодно точке земного шара мгновенно вызовет цепную дезинтеграцию… Дело в том, что компьютер…

— Я не хочу больше слышать о компьютере! — зарычал президент. — Ясно? В следующий раз его в президенты и избирайте!

— Пять минут, — спокойно сказал генерал Хэллок. — Они появились на албанских радарах.

— Именно об этом Матье и говорил с самого начала, — пробормотал Скарбинский. — Речь Эйнштейна в сорок четвертом году… О… о духовном распаде… «Принстонская метафора»…

— Ладно вам, — сказал президент и замолчал.

— Необходимо срочно отозвать самолеты! — орал Храпов.

— А если наша диверсионная группа провалит операцию, господин… господин…

Он вспоминал его фамилию.

— Храпов! Маршал Храпов! — заорал русский.

— Очень приятно. А если наша диверсионная группа провалит операцию, господин Храпов? Что произойдет, если они провалятся? Албанцы включат своего «борова», и эффект будет такой же, как и от нашей бомбардировки. Ведь так?

— Господин президент! ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ!

— Подождите минутку, пожалуйста. Есть еще кое-что. Кое-что, о чем вы, похоже, забыли. Наши люди несут на себе атомную бомбу в двадцать мегатонн. Как защиту. Под прикрытием этого «щита» они и работают. Если какой-нибудь албанский рядовой откроет по ним огонь, произойдет ядерный взрыв и… — Он бросил на собеседников хитроватый взгляд. — Иными словами, господа стратеги, любой придурошный албанский рядовой может низвести нас до состояния отбросов… если этого еще не произошло.

— Три минуты тридцать секунд, — объявил Хэллок.

Президент улыбался.

— Для военного планирования это и впрямь идеально, — сказал он. — Грандиозно. Лучше и не сделаешь — и понятно почему. Ваши компьютеры нужно одеть в военную форму.

— Они пересекают албанскую границу, — сказал Хэллок.

— Восемь человек, — сказал президент. — Восемь авантюристов, у которых нет ни стыда, ни совести. Профессиональные убийцы. И всё в их руках. Нет, даже не в их руках. А в руках того жалкого албанского рядового. Мы построили самую мощную военную машину, какую когда-либо знал мир, и вот к чему пришли. Снаряжения на сто двадцать миллиардов… И один-единственный албанский солдат со своей винтовкой…

Он направился к своему пульту и открыл его.

— Игра случая, — произнес он. — Орел или решка. Удачи тебе, Америка! — И набрал код отзыва.

Потом опустился на стул и посмотрел на военных. Русских, американских. Моих, твоих, наших, их. Чертовы наполеонишки. И эти ученые с их долбаной гениальностью. Не гениальности миру не хватает, а пределов гениальности.

«Боров» существовал не снаружи. Он был внутри. В сердцах и в голове.

Эта истина была вписана в саму концепцию ядерного вооружения и приумножения его запасов, которые за девять минут могут уничтожить человеческий дух всюду, где он обитает.

Президент закрыл глаза и опустил голову.

Научный гений предвещал конец демократии, потому что контролировать гения мог только гений. А это означает, что народы находятся во власти элиты.

У него в памяти всплыли лица внуков.

Обнадеживающий симптом. Полная дегуманизация еще не произошла.

— Бомбардировщики возвращаются, сэр, — объявил генерал Хэллок.

На седьмом экране полыхнула яркая вспышка, и появился понтифик — на коленях, со склоненной головой, с молитвенно сложенными руками.

Президент удовлетворенно посмотрел на экран: они все-таки починили этот агрегат.

Винтовка в руках какого-нибудь чертова албанского рядового, подумал он.

Подошел к телефону и позвонил домой.

По счастливой случайности, трубку снял его семилетний внук.

И тогда советские вожди и все люди, находившиеся в этот час последней надежды в Оперативном зале, услышали, как президент Соединенных Штатов беседует с семилетним мальчишкой о проступке кота Скипа, стащившего на кухне кусок мяса.

Президент положил трубку.

Чертов кот, подумал он. Вечно залезает на шторы или на шкаф и оттуда, с высоты, изливает на людей свое презрение. Но, по крайней мере, одно несомненно: коты не такие уж дураки.

6.10

Они вышли на свет божий, сгибаясь под тяжестью щита; солдаты стояли по обе стороны дороги, образуя живую изгородь.

«Мы, наверное, были похожи на шестерых водолазов, несущих на своих спинах темно-зеленую торпеду. Было страшно тяжело», — писал Старр в своем отчете. В машине с открытым верхом, рядом с водителем, они увидели Колека, а позади него двух албанских генералов. Стоявший на бронетранспортере генерал Кочук в мегафон отдавал приказы, а сзади, в черном «мерседесе», сидели маршал Джума, начальник службы безопасности Ринек и командующий китайскими военными специалистами генерал Чен Ли. В лимузине, сопровождавшем автомобиль диктатора, они увидели политических лидеров страны, чьи физиономии заучили во время тренировок: министр промышленности Карз и министр обороны Батк. По обе стороны от машины Колека стояла дюжина албанских офицеров с автоматами, направленными в сторону своих же солдат. Военная премьера, подумал Старр. Впервые диверсионная операция проводится под защитой самого противника.