— Не только украинскими. Легенды об амазонках, как и вера в ведьм, бытует во всем мире. Едва ли не в каждой религии в древности была вера в Великую Мать.

— Это нюансы. Главное — ты, я, мы все от амазонок. И все украинки произошли от амазонок, только они забыли об этом. И редко вспоминают. Но все равно в нас кипит амазонская кровь! — провозгласила Чуб.

И если бы кто-то увидел ее в сей рассветный час неизвестно какого года, то был бы поражен своеобразием зрелища — ибо наследницей амазонок себя провозглашала монашка, стоящая на Лысой Горе и поднимающая над головой бутыль с сивухой.

Ночное гуляние окончилось традиционно — обе щедровницы были пьяны и веселы до предела… Так получилось, что вместе с ряженой толпой — казаком, котом и козой они перебрались в то самое, построенное на Лысой Горе общежитие театрального института. Там как раз начали отмечать конец зимней сессии, зимние праздники отмечать еще не закончили — и монашенки выбрались оттуда лишь на рассвете в компании прихваченной с чьего-то стола бутылки самопального пойла. После чего, поблуждав по району, уселись на скамью на горе… Тут-то речь и зашла про помянутые четыре и семь — семиструнную Лиру и браслет амазонок.

— Так ты договоришься до того, что украинцы произошли от Марса с Венерой — богов-прародителей амазонок, — хмыкнула ведьма Акнир.

— А че, отличная мысль… Как бы нам ее доказать? — задумалась Чуб и, отхлебнув сомнительной студенческой сивухи, продолжила: — А вот Лира и браслет меня, если честно, разочаровали. Магические амазонские цацки могли быть и покруче. Тут твоя мама круто была неправа. Перевернут они мир… Ага, черта с два. Я нюансы про Лиру забыла, но в целом — она вроде вот водки. — Чуб со знанием дела показала на бутыль. — Или психостимуляторов. Принимаешь и начинаешь стихи там писать, или петь, или плясать. Вот и весь прикол Лиры. А браслет мой у Машки остался. Говорит мне «Дай, дай посмотрю!» — и тю-тю на шесть лет. Нужно будет обратно забрать…

Акнир быстро поправила длинный рукав монашеской рясы:

— Странно, что ты совершенно забыла о нем.

— Он, знаешь, не вещь первой необходимости. Я тебе говорила, что клуб им сожгла? Потом еще занавески… Так на хрена его вообще дома держать? Он же в любую минуту — бабах, и опять! И вообще не поймешь, как им управлять. А чтоб что-то поджечь, я и спичкой чиркнуть могу. Еще я вызвала им снежную бурю и дождь. Но не могу сказать, чтоб у меня была потребность в дожде. Я летчица — мне хорошая погода нужна…

— Тот, кто повелевает браслетом, может устанавливать любую погоду, — пальцы Акнир продолжали теребить рукав — то нервозно оттягивали его, то одергивали снова. — Тот, кого он признает хозяином, — может все. В тот день, когда мы потеряли Врата Четырех, мы и утратили власть на земле.

— Мы — это женщины? — серьезно спросила Чуб.

— С исчезновеньем браслета пришел конец и Матриархату. Ты помнишь, что на нем тоже отчеканена лира, на лире — четыре струны? Четырехструнная Лира — то же, что крест. До рожденья Христа крест символизировал совершенно другое — четыре стихии Земли. Повелевать воздухом, огнем, водой и землей — та самая власть, которой обладала только Марина.

— Помню, — пьяновато кивнула Даша, — «Подвинься, река, я иду!» Вот это и правда круто…

— С браслетом ты можешь сделать то же самое… Хоть, конечно, как вы могли оценить силу четырех и семи, если не цените даже собственной силы, не понимаете ее, не владеете ею. При желании вы сами поставите мир вверх тормашками. Уже поставили… Если же вам дать силу браслета и Лиры…

— Ты тоже можешь менять мир, ведь ты чароплетка… ты можешь ломать законы Великой Марины.

— Нет, ты не понимаешь, — загорячилась Акнир. — Вы — Трое! Одно из предсказаний о Трех говорит, что они найдут главу князя, талисман света, Вторую Книгу, соединят четыре и семь, один и три — два непримиримых числа, помирят Небо с Землей, предотвратят конец, спасут погибающих…

— Так выпьем за это! — Чуб протянула Акнир бутыль с сивухой.

— За что?

— За спасение погибающих! Или ты собираешься погибнуть, как обещала твоя мама? — Чуб уставилась на свою бутыль, пытаясь сообразить, как осуществить оглашенное намерение, выпив на брудершафт из одной емкости.

Скулы Акнир напряглись — казалось, что она протрезвела за считаные секунды:

— Что ж… Пусть и так. Я все равно верну маму. И ты поможешь мне… так сказала она.

— Помогу, — пообещала Чуб.

— Тот, кто получит браслет и Лиру, сможет все… даже то, что считается невозможным, — ее пальцы перестали теребить рукав, ведьма крепко обхватила сама себя за запястье правой руки.

Даша лениво прикрыла глаза — голос Акнир был слишком размеренно-трезвым, а ветер, почесывающий ее, как кошку за ушком, — теплым и ласковым, будто бы их окружал не зимний январский день.

— Ты права, Лира не дарит ни гений, ни талант, она вскрывает его. Но это ОЧЕНЬ много. Она похожа на идеальные обстоятельства, в которых вмиг проявляются все наилучшие качества, твой скрытый гений. Только обстоятельства тебе не нужны. Чтоб понять, в каком месте ты гений, — достаточно взять Лиру в руки.

— А вот интересно, в каком месте я гений… — Даша встала со скамьи, покачнулась и быстро оперлась о стоящую на скамейке бутыль. — Мне часто кажется, что во многих, — сказала она, кладя одну руку на грудь, а другую на бедро. — И все же интересно узнать, какое главное? Чего я хочу? Мне б хоть на минуточку взять Лиру в руки…

Акнир посмотрела на Дашу, глядящую в свою очередь на зимнее небо, — и согласно кивнула.

— Только помни, — голос ведьмы прозвучал странно. Так говорят о чем-то или ком-то дорогом и любимом, с кем предстоит неизбежная долгая разлука, и еще неизвестно, удастся ли вам увидеться вновь, — любой, кто берет в руки Лиру, реализует свое истинное «Я» или осуществляет свое наибольшее желание, но платит за это жизнью. Своей или чужой. То же и с браслетом. Поэтому, прежде чем взять его….

Рука Акнир разжалась, освобождая запястье, черный рукав пополз вверх, и под ним обнаружился широкий золотой браслет с дивным рисунком — но выйти на свободу он не успел, остался незамеченным.

— А с ним что не так? — вскинулась Даша, слишком впечатленная новой информацией. — Говори быстро… я же его раньше не снимая носила.

— Надеть браслет — все равно что дать обет безбрачия. Согласиться, что в твоей жизни не будет мужчин.

— ВО-ОБЩЕ?! — офигела Чуб.

— Секс может быть, и сколько угодно, а совместное счастье, семья — нет. Что ты хочешь, это ж браслет амазонок.

— Мать моя… — глаза Чуб округлились и даже предприняли попытку вылезти из орбит. — Так вот почему у меня с мужиками не складывается… Вот почему Маша в монастырь ускакала. Я ей браслет — а она в монастырь. Это я виновата! — взвыла она. — Да знала бы я… я б во-още в руки эту дрянь не взяла. Близко б не подошла… И в ту пещеру в Крыму не полезла!

— Так ты не хочешь получить обратно браслет, — застопорилась ведьма.

— Видеть его не хочу. И как Машку увижу, заставлю выбросить, снять, бросить в болото… Пусть эта дрянь сгинет!

Акнир по-детски спрятала руки за спину. Она хотела возразить, но Чуб заткнула ее громогласным:

— Все! Не хочу об этом! Мне так классно, так весело было. А теперь… Я Маше жизнь испоганила. Себе жизнь испоганила. И настроение тоже! У меня никогда не будет нормальных мужчин… И мамы тоже нет. А я так скучаю… Так классно все начиналось. Такой классный был Новый год… даже с Дедом Морозом… хотя и без елки… хотя какой Новый год без елки… мама всегда елку ставила. А я, как шарик возьму, так убью… разобью… я вообще непутевая… у меня и так с мужиками не складывалось… всю жизнь… А тут еще клятый браслет амазонок… и мамы нет. И нет елки…

Акнир решительно одернула свой рукав:

— Хочешь елку? Идем.

— Куда?

— Я покажу тебе там настоящую елку. Нашу! Уж не знаю, понравится ли тебе это…

Признаться, вначале «это» Даше совсем не понравилось. Необходимый для перемещенья в «там» щелчок получился у ведьмы лишь со второго раза. Причем на первой попытке в неизвестно каком году их облил проливной дождь. Лежащая под их ногами Подольская чаша меж двух Лысых Гор оказалась наполненной водой до краев, из-под водной глади торчали трубы и крыши, мимо плыл чей-то заблудившийся деревянный дом, ставший внезапно для самого себя кораблем…