— От чего он? — спросил мальчик с замиранием сердца.

— Все. Летим обратно.

— Так быстро? — мигом расстроился он.

— Держись, малой. Теперь мы действительно идем на фронт. Но сначала мне нужно кое-куда заглянуть.

— Даша. Даша…

Зайдя в дом на Большой Подвальной, 1, Катерина поднялась по псевдоготической лестнице с деревянными балясинами на третий этаж, к Дашиной квартире, и остановилась, не зная, верить ли своим темным глазам.

Дверь в квартиру Изиды Киевской была приоткрыта, а за ней открывался совершенно пустой коридор, пустые комнаты — ни людей, ни обстановки. Сквозняк гнал по пыльному паркету старую газету. В недоумении Катерина поправила свой кулон.

На лестнице царила удушливая тишина, и ее звук почему-то не понравился Кате. Звук тишины — раньше она б не сформулировала так. Но сейчас могла поклясться, что тишь на Провальной имеет не только звук, но и запах — тревоги, гари, затаившегося огня.

Как вдруг тишина перестала быть тишиной — в квартире этажом выше заплакал ребенок. Передернув плечами, Дображанская стряхнула с них глупые предчувствия неизвестно чего и пошла наверх, узнать у жильцов, когда съехала их знаменитая соседка. Добравшись до верхней площадки, она протянула руку к звонку, сомневалась, смогут ли люди за дверью услышать ее электрический зов — ребенок ревел слишком громко. Помедлив, Катерина все же надавила на кнопку… и вздрогнула всем телом.

Только теперь она поняла, что стоит у дверей той самой верхней квартиры в Башне Киевиц, где некогда обитали они Трое. Где, по утверждению Даши, специально поселившейся в их Башне, пусть «не в нашей квартире» — никто не живет! Странно. Неужели Изида могла пропустить мимо ушей столь вопиющий факт, как громогласный детский плач?

Как она и предполагала, на звонок никто не откликнулся. Намереваясь постучать, Дображанская ударила в дверь квартиры. Та открылась — бесшумно, словно во сне. В страшном сне….

Катерина вошла.

И немедля получила мучительный и обездвиживающий тяжкий удар по голове.

Топая, как батальон боевых слонов, Даша вбежала в Машину старую квартиру на Фундуклеевской — оставшейся Машиной лишь по названию.

«Будь с ним, пока можешь…» — сказала Маша, сунув ей в руки свой ключ.

Она говорила об Игоре!

И, рыская глазами по пыльным полкам с бесчисленными книгами, прихваченными ими из ХХI века, Даша точно знала, что именно она искала. Катина и Машина скрупулезность сослужили ей службу — все книжки стояли по темам. В одной полке — искусство, в другой — мировая война. Не долго думая, Даша сунула под мышку пару «мировых» книжек, мельком отметив, что полка наполовину пуста — видно, часть томов прихватила великоразумная Катя.

— Ну, Машка смешная… была. В каждой книге по закладочке, — иронично умилилась пилотесса.

Она нетерпеливо огляделась в поисках полки о науке и технике и встретилась глазами со стоящим на самом видном месте, да не корешком, а лицом, альбомом «Игорь Сикорский».

В душе дрогнуло. Больше не сомневаясь, что книга стоит на виду не просто так, Чуб взяла ее в руки и увидела то, что ждала — очередную закладку. Предвкушение неизвестного, жизненно важного, вмиг погладило ее кожу нервным и колким ознобом. Даша открыла и прочла: «в 1916 году Игорь Сикорский женился».

Показалось, что сердце взлетело к потолку, точно кто-то решил поиграть с ним в футбол, потолок рухнул на голову, прижимая к земле, с хрустом давя ее кости.

1916… Год назад.

«Как же так?! Игорь женился… он женат… и не сказал мне!» — внутри взвыло от неконтролируемой отчаянной боли.

И лишь когда та осела, а сердце вернулось на место, Изида Киевская поняла… Ир не женился! (А если б женился — она бы не пережила!) Игорь Сикорский должен был жениться в прошлой редакции истории. Но не сделал это, потому что…

«Все, что мне дорого, находится здесь», — сказал он незыблемо, кладя руку ей на плечо.

«Будь с ним, пока можешь…» — повторила Маша.

Почему же она до сих пор не с ним?

На этот — такой простой и бесхитростный вопрос — Даша не знала ответа. Как и на другой…

Почти бездумно пилотесса схватила с полки несколько песенников советских лет, повинуясь одному лишь второму вопросу Маши:

«Ты же певица. Почему ты не поешь?..»

Действительно, почему?

Когда над Винницкой базой эскадры «Муромцев», где обитало двенадцать воздушных кораблей, появился 13-й «Илья», Игорь Сикорский сразу же понял, кто прилетел на нем. Он мог поклясться, что знал, кто летит к ним, еще тогда, когда ее самолет был далекой темной точкой на небе.

— Не кстати, — сказал он сурово.

А в душе противоречиво обрадовался: она прилетела к нему!

Он подбежал к ее аэроплану первым.

— И-р-р-р! — Даша даже не стала выбрасывать лестницу, выпрыгнула из кабины прямо ему на грудь, повисла на нем, как на пальме, обвив руками, ногами. — Ка-ак я соскучилась!

— Ты зря прилетела, — сказал он, прижимая ее к груди, в недрах которой стало вдруг горячо-горячо, все зазвенело, запело. — А это совсем уже зря, — прибавил он, видя, как из кабины появляется мальчик и неизвестная ему девчонка в темной юбке и блузе. — У нас тут почти бунт….

С преогромным трудом он снял Дашу с себя, опустил ее на землю — причем наибольшую трудность представляла борьба с самим собой.

— Послушай! — Чуб отступила, чтоб лучше видеть его или чтоб он лучше видел, как она будет ораторствовать. — Ты все тогда правильно сказал… Совершенно! Меня после этого как переломило. Я дура была…

— Даша, ты должна улететь. Я боюсь за тебя! — он повысил голос, понимая, что она не слышит его — только себя. — Они нас ненавидят.

— Кто?..

— Все низшие чины. Они желают отстранить всех первых пилотов, не разделяющих революционных идей. Они требуют, чтобы мы немедленно устроили им выборы, чтоб заменить командиров «Муромцев» на социально лояльные личности.

— Я не знала, что «социальная лояльность» умеет летать!

— Даша, ты не знаешь. Они не дают нам летать. Летчики летают на задания тайно. Эти люди смотрят на нас, как на врагов… Ты не знаешь главного. Шидловского сняли!

— И вы приняли это?

— Что мы можем поделать? Их разагитировали… У них там прямо сейчас идет митинг. И я не знаю, чем он окончится… Возможно, они пойдут громить самолеты. И я не могу бросить «Муромцев»…

— И кто их агитировал? — напряглась Даша Чуб. — Снова баба?

— Нет… Почему ты спросила? — перестал понимать ее он.

— Знаешь, есть у нас тут такие… Евгения Бош. Коллонтай, — Чуб подбоченилась. — А я что — хуже? Я — лучше! Они моей славой воспользовались, я воспользуюсь ею сама… Знаешь, что я тебе ща-с скажу? — Даша крепко сжала вощанку с чертополохом. — Бабы революцию сделали — бабы и переделают!

— О чем ты?

— Акнир, быстро рисуй круги вокруг самолетов. Малой, бери бумажку и ручку — пиши объявление. Завтра дадим в газету. «Изида Киевская набирает школу летчиц… Изида призывает своих сестер Икара… Звереву, Море — своих кровных любимых сестер!» Пусть им, мужикам, будет стыдно!

— Даша, зачем ты опять?.. — расстроился Игорь.

— Нет, Ир, теперь все по-другому. Теперь я знаю, зачем, — сказала она, странно расширив глаза.

И вдруг налетела на него, как порыв ветра — тайфун, захватила губами его губы. Их первый — нежданный, настоящий, безумный поцелуй за целых шесть лет знакомства заставил его остолбенеть, обомлеть, лишил прочих мыслей и чувств.

— А знаешь, что я недавно в книге прочла? — спросила она, отпуская. — За всю войну ни один наш военлет не стал дезертиром.

— Потому что нас очень немного, — сказал он.

— Нет, — убежденно опровергла она. — Потому что мы — пилоты! — и внезапно запела, и голос ее, огромный и сильный, накрыл небольшой аэродром, словно купол: