— О каких более сложных аппаратах вы говорите? — втиснул вопрос репортер «Вестника воздухоплавания».

— О тех, — немедленно нашлась Даша Чуб, — которые скоро изобретет мой друг, авиаконструктор Игорь Сикорский! И я заявляю, что буду летать только на его аппаратах. И буду поддерживать наш национальный продукт. И нашего национального производителя, и…

— Господа, — завел свое комиссар, — нам, киевлянам, впервые выпала честь стать свидетелями достижения мирового масштаба. Изида — первая в России… Первая из женщин… Первая из мужчин…

— Как долго вы готовились к своему рекорду? — немедленно отреагировал бойкий «Киевлянин».

— О чем вы?! Я просто летала!

С тех самых пор словосочетанья «национальный продукт» и «поддержим национального производителя» прочно вошли в дореволюционный обиход. В отличие от Кати, послушно перенявшей старорежимную речь, Чуб и не подумала отказываться от прежнего лексикона — она предпочла подстраивать мир под себя. И мир ничего, не сопротивлялся, подстраивался.

С тех пор имена двух киевлян с завидным постоянством выстраивались в одну кричащую газетную строчку. Газетчики окрестили Изиду «Небесной музой Сикорского». Сама же она, смеясь, назвала себя его пиар-агентом.

С тех самых пор, как пилотесса уселась в самолет, помеченный славной буковкой «С», она поставила десятки рекордов. И ни разу не ставила себе цель их поставить…

Она просто летала!

Ради пронзительного чувства полета… И уже на С-10, взявшем новый мировой рекорд высоты, она перестала быть самолетом. Она стала небом. А в 1913, повторяя «петлю» своего друга Пети на С-12 своего лучшего друга Игоря во славу своего самого лучшего в мире Города Киева, она была сразу всеми: Петей, Игорем, Киевом, отечественной авиацией…

Ей аплодировали. Ее снимали для газет и журналов. Ее воспевали в заграничной прессе. Ее называли «Королевой мировой авиации». Но в тот, самый счастливый, последний, мирный, 1913 год Чуб не заморачивалась чье имя поставят в строке первым. Не отделяла себя от Игоря, Пети, их — от их самолетов, самолеты — от неба, небо — от земли, именуемой родиной, о славе которой мечущиеся между двумя городами авиатрисса и гений по-прежнему говорили часы напролет.

А потом мир рухнул. Чертова мировая война обошлась с Дашей по-свински.

Война отобрала у них с Игорем долгожданный фурор. В июне 1914 года Изида стала участницей легендарного перелета на «Илье Муромце». Пролетев всего за 14 часов из Петербурга в Киев самый большой в мире самолет «Илья» принес на Куреневский аэродром сразу целых шесть пассажиров. Кто-то из встречающих обмолвился вскользь, что в Сараево убит австрийский эрцгерцог… И миру стало не до их перелета.

Война отобрала у нее самолет — однофамилец Изиды, нареченный в честь перелета «Илья Муромец Киевский», отправился не к ней в ангар, а на фронт.

Война отобрала у нее двух лучших друзей. Петю, погибшего в первый месяц войны и Игоря, уехавшего в эскадру вслед за «Ильей».

Война отобрала у нее звание первой…

Первые сражались нынче в первых рядах. И гибли первыми. А в 1915 Дашу настиг последний удар: первой военной летчицей стала княгиня Шаховская. А стать второй было как-то обидно…

В пику Чуб продемонстрировала миру свой первый смертельный трюк. За ним последовал и второй. А за ним — упоительная мысль: «Конечно, она пойдет на войну и вновь будет первой, как только получит подходящий боевой самолет — настоящего „Муромца“!»

Но сделать это оказалось не так-то и просто. Все боеспособные машины атаковали врага, их не хватало. Бывшая певичка Молли Море даже отдала военным свой «Вуазен», став безлошадной. Лишь в 1916 Даше удалось заполучить недоделанный С-0, от разработки которого Игорь отказался, и С-20, от услуг коего отказалась их армия.

К осени экспериментальный «Илья» был собран в ее мастерской, но богатырь, на которого она сделала главную ставку — стать первой женщиной, управляющей большим самолетом, первой русской бомбардировщицей, первым летчиком, сделавшим на гиганте «петлю», «бочку», «штопор» и все три смертельных трюка — стал ее первым сокрушительным позором.

— Я думала, — созналась другу Изида, — мы с «Ильей» и выиграем эту войну.

Она помолчала, недоброжелательно изучая свою колоссальную ошибку весом в 5 тонн, длинною в полгода, ценой в 150 тысяч рублей!

Как ни странно, при падении «Илья» пострадал очень мало и теперь стоял перед ней восстановленный, сверкающий, готовый к полету и… совершенно ненужный!

— Сколько бабок я выкинула! Сколько времени на него извела. А он! — Чуб со злобой ударила ногой по колесам шасси.

— Не бей его, — сказал создатель «Ильи».

— А ему меня можно? — обиделась Даша. — Знаешь, как он меня о землю грохнул? Он… слишком большой для меня. И бомбы бросать одной почти невозможно. Он с самого начала не хотел меня слушаться, — наябедничала она его творцу. — Знаешь, он словно не захотел быть мной.

— Тебе известно лучше других, — сдержанно ответил друг, — «Илья Муромец» был предназначен для экипажа.

— Мне никто не нужен! — визгливо огрызнулась авиатрисса. — Я хочу одна!

— Что ты хочешь сделать одна? Выиграть мировую войну? — вопрос сверкнул недоброжелательной сталью. — Вспомни, — смягчил продолжение друг, — даже богатырей было трое. Вспомни про нас. Помнишь, как я вызывал тебя в Петроград по три раза на месяц? Просил послушать мой новый корабль. Ты как никто умела слышать машины. Ты научила меня…

— Ничему я тебя не научила! — обиженно отбила Чуб. — Ты все сам! Все, что ты сделал, ты сделал бы и без меня. Я просто делала тебе презентации.

— Что с тобой, Ветер? — угасше спросил ее друг. — Ты изменилась. Ты словно перестала видеть мир вокруг.

— Я? — ощетинилась Киевица. — Да я такое вижу, такое знаю, что ты… Ты даже не знаешь, кто я! Одна фигня, — поскучнела всезнающая. — Как теперь идти воевать? У меня самолета нормального нету. Есть еще твой С-20… Но его надо месяца два собирать. Ты мне поможешь? — распорядилась она и добавила, не дожидаясь ответа. — А после сразу начнешь изобретать вертолет. Это срочно. Нельзя тянуть столько!

— Сколько? — недоуменно спросил ее друг.

«Сколько-сколько…» — передразнила Чуб про себя.

Она не собиралась открывать земляку, что вертолет он изобретет только в Америке и на историческую родину его изобретение попадет только тогда, когда еще один их земляк — Никита Хрущев — приобретет американскую модель.

С самой первой встречи с Сикорским Даша была преисполнена твердой решимости повторить подвиг Кати, корысти ради изволившей восстановить историческую справедливость: запатентовать киноаппарат механика Тимченко, изобретенный раньше творения братьев Люмьер и обратить Киев в столицу мирового кинематографа. Точнее доказать, его родина тут, на Украине.

Причем, надо признать, в отличие от Кати, Даша Чуб была совершенно бескорыстна!

И все же сейчас, посмотрев в лицо своего земляка и лучшего друга, она устыдилась, еще сама не зная чего.

— Ветер, как ты не видишь… не понимаешь, — ее друг стал мрачен лицом, — война уже проиграна. Мы больше не в силах ничего изменить, — он говорил, как о своем личном поражении, которое не может простить себе.

— Ты сделал достаточно, чтоб ее выиграть.

— Я сделал «Илью». Но его так по-настоящему и не бросили в бой…

— Не уезжай, — вдруг жалобно попросила она. — Мне так тебя не хватает… Ладно, забудь. Я знаю, ты упрямый. Ты вернешься в эскадру. Обещай мне одно… Нет, не обещай, поклянись. Когда у вас там все окончательно развалится, ты вернешься ко мне. Ты не уедешь за рубеж, — завершила она на звонкой от страха ноте.

— Неужели ты думала, что я способен вот так вдруг уехать за границу? Без тебя? — удивился он.

— Но я никуда не поеду.

— Значит, и я не поеду, — спокойно сказал он.

Друг подошел к ней, положил левую успокоительную руку ей на плечо, осторожно убрал правой белую прядь с ее упрямого лба.