Она открывает глаза как раз в тот момент, когда Аддис задергивает занавеску, и несется к кровати с выпученными от паники глазами.

— Все нормально, Адди, — сонно бормочет она.

— Там… Там!..

— Я знаю. Он уже был там вчера вечером. Он не может войти.

Она поднимается с кровати и подходит к окну, держа палец на курке. Открывает штору. Кажется, огромный мужчина не двигался всю ночь.

— Пошел вон! – кричит она. Ее лицо всего в нескольких дюймах от него. Никакой реакции. Она машет на него руками. – Убирайся! Оставь нас в покое!

Ничего.

Она поднимает пистолет и целится ему в лоб.

Аддис закрывает уши ладонями. Но прежде, чем Нора успевает преподать брату очередной урок жестокости, человек отходит назад.

Выражение его лица остается без эмоций, но он отходит от окна и отступает в сторону, как джентльмен, придерживающий дверь для леди. Это нервирует Нору сильнее, чем она могла ожидать.

— Бери вещи, — говорит она брату, все еще целясь.

— Ты не собираешься в него стрелять?

— Пока нет.

— Почему?

— Потому что он прячется.

— Но разве он – не зомби?

Нора колеблется, прежде чем ответить.

— Я не знаю, кто он. Никто не знает.

Она надевает рюкзак и отпирает дверные замки, не отрывая взгляда и пистолета от мужчины в окне. Аддис прячется за нее, держа обеими руками топор.

— Мы выходим! – кричит она, не имея представления, понимает ли еще человек язык. – Держись от нас подальше, или я в тебя выстрелю!

Она со щелчком открывает дверь. Он не двигается. Она распахивает дверь полностью и выходит, не спуская с него глаз.

— Все чисто, Аддис?

Аддис обегает все углы мотеля и оглядывает все вокруг – проверяет периметр как опытный офицер полиции. По крайней мере, отец неплохо обучил его одной вещи.

— Все чисто.

Нора отступает к нему, не сводя глаз с пустого серебряного взгляда мужчины.

— Нора, — тихо говорит Аддис.

— Что.

— Ты должна в него выстрелить.

Она оглядывается на брата, чтобы убедиться, что это сказал именно он.

— Тетя Ширли говорила, что мы не должны оставлять их в живых. Если ты не убьешь его, он убьет кого—нибудь другого.

— Я знаю, что сказала тетя, — она смотрит прямо в центр лба мужчины. – А папа говорил: «Не трать патроны на проблемы других людей».

— Но папа подлый.

Она скрипит зубами. Пистолет в руке становится скользким. Огромный мужчина спокойно смотрит на нее, стоя на безопасном расстоянии в шести метрах, руки безвольно висят по бокам.

Она не хочет в него стрелять.

Она не знает, что хорошего может принести его жизнь, но точно знает, чего хочет. Это просто сочувствие? К человеку, которого не хочется убивать? А может, и нет. Со времени своего четырнадцатого дня рождения, она уже убила двоих. Да, она сделала это ради самообороны, чтобы защитить семью, но разве это имеет значение? Есть ли разница между убийством с удовлетворением и убийством с ужасом, или это мелочи?

— Я могу отвернуться, — предлагает Аддис.

— Что?

— Если ты не хочешь стрелять в него из—за меня, я могу смотреть в другую сторону, пока ты стреляешь.

— Аддис, просто заткнись, ладно?

Он замолкает. Наступает долгая пауза.

— Эй! – кричит Нора мужчине. – Ты инфицирован, так ведь? Ты не просто немой, лунатик или что там еще? Ты — один из мертвяков?

Ответа нет. Как будто он ей нужен. Словно цвета его кожи, глаз и зияющей раны в животе недостаточно. Она точно знает, кто он, но…

— Эй, — она почти умоляет, зная, что обращается в никуда. – Ты меня понимаешь?

Он кивает.

Нора задыхается. Ее пистолет опускается.

Она слышит позади скрип двери и оборачивается. В метре от нее стоит голая женщина, у нее серая кожа в пятнах, местами порванная, голова наклонена вбок, подбородок и шея залита бурой кровью, стекающей изо рта. Ее челюсти открываются с хрустом, она издает полный боли и голода стон и кидается вперед.

Нора – отличный стрелок. У нее отличная ориентация в пространстве и координация рук и глаз, она действительно одаренная. Но не убийца. Она не военная, не обучалась в армии или национальной гвардии, даже не в местном ополчении. Искусство убивать не доведено до механизма, у нее нет «иммунитета» к шоку. Так что, когда склизкая развалина гниющей плоти подскакивает к ней, она не может спокойно выстрелить и уйти. Она визжит, как подросток, и пускает все семь пуль женщине в грудь.

У нее нет времени, чтобы вытащить топор. Пули подействовали на труп примерно так же, как пейнтбольные шарики. Ее когти вцепляются Норе в лицо. Нора шарахается назад и поскальзывается, падает на задницу, с силой пинает труп в лодыжку и чувствует, как та трещит, как хрупкий пластик. Труп валится набок, Нора встает на ноги и бежит к брату, загораживая его, пока труп поднимается. Женщина делает два шага к ней, таща ногу по полу, потом останавливается, смотрит вниз на сломанную конечность, наступает на нее второй ногой и встает. Нога отрывается, как неподатливый ботинок. Труп движется дальше, опираясь на голую берцовую кость, как на деревянную ногу.

Нора видит, что можно сделать. Ничего не планируя, она хватает Аддиса за запястье и бежит обратно к центру Сиэтла. Не потому, что там есть приют, еда или боеприпасы, а потому, что дорога идет под гору. Она бросает последний взгляд в сторону мотеля. Мертвая женщина медленно следует за ними, но мужчина не двигается с места. Он стоит там, где Нора его оставила, просто наблюдая за тем, как она удаляется.

Высокого мужчину обманули. Часть информации, на которую он променял воспоминания, ложна. Он знает, что находится в североамериканском лесу, и что в нем не должно быть зверья вроде волков и оленей, но зато здесь есть что—то другое, чего не должно быть ни тут, ни в любом другом месте. Проплывающие глаза, деревья, которые дышат, и змеи с шелковистым синим мехом. Он не знает, кому пожаловаться. Он не знает, как приспособиться к миру, который постоянно изменяется.

Он шел в темноте в течение шести часов. Его мозг потерял последнюю стойкость, превращаясь в ртуть и вытекая через трещины. Зверь в его животе паникует, снова и снова кричит на него, устав от своих проповедей.

«ВОЗЬМИ. СХВАТИ. ОВЛАДЕЙ. НАСЫТИСЬ»

«Да заткнись! – наконец огрызается он. – Я не могу ничего сделать, пока ты не скажешь, что тебе нужно! Так что заткнись!»

К удивлению, зверь замолкает. Человек идет вперед, в голове звенит от внезапной тишины. Затем, угрюмо ворча, словно обиженный ребенок, раздается повеление:

«ПОЕШЬ».

Человек останавливается и бьет ладонью по лицу. И это все?

«Поесть?»

Он помнит еду. Он даже может вспомнить некоторые продукты.

«Стейк. Суши. Сашими…»

Поесть – это просто.

«Почему ты так долго ходил вокруг да около?».

Зверь молчит.

Человек недоверчиво начинает искать пищу. Он находит куст черники и засовывает горсть пухлых красных шариков в рот. Он разжевывает, ожидая сочного сладкого вкуса… и у него возникает ощущение, что он ест мертвых мотыльков. Сок по вкусу напоминает чердачную пыль. Текстура сухая и шелушащаяся, несмотря на то, что в руках он держит ягоды. Он выплевывает их и с ужасом смотрит на сок, запачкавший рубашку.

Зверь ухмыляется.

Мужчина продолжает искать, пока не находит какие—то дикие грибы, и засовывает один из них в рот. Хоть он и чувствует пальцами мякоть, рот говорит ему, что он ест мертвых ос. Он со стоном выплевывает гриб.

Зверь смеется.

Облако рук снова активизируется, бросаясь вглубь леса, и через облако он чует новые запахи. Кровь. Плоть. Он следует за ними к небольшой поляне и находит источник: молодой олень ковыляет через подлесок, из расцарапанного бедра сочится кровь.

«Это?» — спрашивает он зверя, но ответом ему служит саркастичное бормотание.

Темные круглые, полные отчаяния, глаза оленя смотрят на него. Какая—то часть его чувствует отвращение, но эта часть уже не является главной. Он хватает оленя и впивается ему в шею.