— А тебе только бы посмеяться над нашим несчастьем, — отвечал потиравшему руки Гупилю почтмейстер.

Поскольку Гупиль потакал всем низменным страстям Дезире, тот уже пять лет как взял его себе в товарищи, и почтмейстер держался с клерком весьма бесцеремонно, не подозревая, что каждая новая обида лишь увеличивает и без того огромные запасы ненависти, таящиеся в сердце урода. Поняв, что нуждается в деньгах больше, чем кто бы то ни было, клерк, сознававший свое превосходство над всеми немурскими буржуа, мечтал разбогатеть, купив с помощью Дезире либо должность секретаря в мировом суде, либо контору одного из судебных исполнителей, либо заведение самого Диониса. Поэтому он терпеливо сносил грубости почтмейстера и презрение госпожи Миноре-Левро и пресмыкался перед Дезире, вот уже два года утешая брошенных им любовниц — этих Ариадн[21], павших жертвами окончания каникул. Таким образом, Гупиль подбирал крошки с пиршественного стола, который сам же и накрывал.

— Будь я наследником старикашки, я не стал бы делиться даже с самим Господом Богом, — гнусно захохотал клерк, обнажив редкие зубы, черные и страшные.

В эту минуту на площади показался секретарь мирового суда, Массен-Левро-младший, в сопровождении госпожи Кремьер, супруги немурского сборщика налогов. Массен, один из самых суровых людей в городке, лицом походил на татарина. У него были маленькие и кругленькие, как ягоды боярышника, глазки, низкий лоб, курчавые волосы, жирная кожа, большие плоские уши, тонкие, еле заметные губы и редкая бороденка. В манерах Массена сквозила безжалостная вежливость ростовщика, никогда не отступающего от своих принципов. Говорил он чуть слышно, как человек, потерявший голос. Наконец, чтобы довершить его портрет, скажем, что он заставлял жену и старшую дочь снимать копии с приговоров.

Госпожа Кремьер, полная женщина с веснушчатым лицом, мнила себя блондинкой и носила чересчур узкие платья; она дружила с госпожой Дионис и слыла образованной, поскольку читала романы. Эта супруга захудалого финансиста, воображавшая себя образцом элегантности и остроумия, ждала дядюшкиного наследства, чтобы начать «жить, как люди», украсить свою гостиную и принимать там местную буржуазию, а покамест муж не давал ей денег ни на лампы Карселя[22], ни на литографии и безделушки, которых было полно у жены нотариуса. Она бесконечно боялась Гупиля, который не пропускал ни одной ее «капсулинги» (так госпожа Кремьер произносила латинское выражение lapsus linguae[23]) и тут же разносил их по городу. Однажды госпожа Дионис сказала ей, что не знает, какой водой лучше полоскать рот.

— Возьмите водки, — отвечала госпожа Кремьер.

Итак, почти все родственники старого доктора Миноре собрались на площади, и до того очевидна была важность взволновавшего их события, что крестьяне и крестьянки в праздничных нарядах и с красными зонтиками в руках, столь живописно выглядящие в праздничные дни на фоне полей, не сводили глаз с наследников Миноре. В городках крупнее поселка, но меньше большого города те, кто не молится, толпятся во время обедни на площади перед церковью и ведут деловые разговоры. Немурская площадь становится по воскресеньям своеобразной биржей, куда стекаются крестьяне со всей округи. Именно здесь они уславливаются о ценах на урожай и рабочую силу, вступая в своего рода сговор против буржуа.

— И что бы ты сделал? — спросил немурский начальник у Гупиля.

— Я стал бы ему необходим как воздух. Вы с самого начала не сумели подобрать к нему ключи. Наследство нужно лелеять, как красавицу жену, а без этого недолго лишиться и того, и другой. Будь здесь жена моего патрона, она бы вам подтвердила справедливость моего сравнения, — добавил он.

— Но господин Бонгран совсем недавно уверял меня, что нам не о чем беспокоиться, — сказал секретарь мирового суда.

— О! эта фраза может означать самые разные вещи, — залился смехом Гупиль. — Хотел бы я слышать, каким тоном произнес ее пройдоха судья! Если бы я, как он, дневал и ночевал у вашего дядюшки и знал, что все потеряно, я бы тоже сказал: «Беспокоиться не о чем».

Последнюю фразу Гупиль произнес столь шутовским тоном и со столь многозначительной ухмылкой, что у наследников не осталось ни малейшего сомнения: мировой судья обвел своего секретаря вокруг пальца. Сборщик налогов, маленький толстяк, человек такой невзрачный, каким и должен быть сборщик налогов, и такой ничтожный, о каком только и может мечтать умная женщина, добил своего товарища по несчастью Массена, прошипев ему в ухо: «А что я вам говорил!»

Массен, как всякий двуличный человек, приписывавший другим собственную лживость, злобно покосился на мирового судью, который в эту минуту беседовал у дверей церкви со своим старинным клиентом маркизом дю Рувром.

— Если бы я знал... — сказал он.

— То вы бы помешали ему покрывать маркиза дю Рувра, которому грозит арест и которого он как раз сейчас потчует своими советами, — произнес Гупиль, подсказывая секретарю план мести. — Только смотрите, не вздумайте ссориться со своим патроном — он человек хитрый, наверняка имеет влияние на вашего дядюшку и еще может уговорить того не оставлять все состояние церкви.

— Ладно! — сказал Миноре-Левро, открывая свою огромную табакерку. — Мы от этого не помрем.

— Но и не заживете припеваючи, — отвечал Гупиль, приводя в отчаяние обеих дам, гораздо более живо, чем их мужья, представлявших себе все сокровища, которых они лишатся, если не получат наследства, в мечтах уже многократно растраченного. — Но мы утопим эту мелкую неприятность в море шампанского, когда будем обмывать приезд Дезире, не так ли, папаша? — добавил он, хлопнув великана по брюху и спеша сам пригласить себя к столу на случай, если это забудут сделать хозяева.

Прежде чем пойти дальше, нам, вероятно, следует подумать о дотошных читателях, любящих вникать в каждую мелочь, и познакомить их с генеалогией трех семейств, связанных более или менее тесными узами родства с новообращенным старцем. Эти сложные родственные связи между жителями провинциальных городков наводят на весьма поучительные размышления.

Немур может похвастать всего тремя или четырьмя захудалыми дворянскими родами, среди которых блистает лишь род Портандюэров. Эти немногочисленные дворянские семейства знаются с родовитыми владельцами окрестных замков и поместий, среди которых выделяются д'Эглемоны[24], владельцы прекрасного имения Сен-Ланж, и маркиз дю Рувр[25], чьи заложенные-перезаложенные земли мечтают прибрать к рукам многие буржуа. Дворяне в Немуре бедные. У госпожи де Портандюэр всего и есть, что ферма, приносящая четыре тысячи семьсот франков в год, да собственный дом в городе. Этому крошечному Сен-Жерменскому предместью[26] противостоит десяток богачей — бывших мельников, удалившихся от дел коммерсантов, одним словом, буржуазия в миниатюре, командующая мелкими торговцами, пролетариями и крестьянами. Буржуазия эта являет собой любопытное зрелище, которое можно наблюдать также в Швейцарии и некоторых других небольших государствах: несколько местных родов, возможно галльского происхождения, властвуют над краем[27], заполняют его, и оказывается, что почти все его обитатели в родстве меж собой. В царствование Людовика XI, когда буржуа обзавелись наконец вместо прозвищ настоящими фамилиями и иные горожане даже породнились с феодалами, третье сословие было представлено в Немуре четырьмя семействами — Миноре, Массены, Левро и Кремьеры. При Людовике XIII из этих четырех родов произошли Массены-Кремьеры, Левро-Массены, Массены-Миноре, Миноре-Миноре, Кремьеры-Левро, Левро-Миноре-Массены, Массены-Левро, Миноре-Массены, Массены-Массены, Кремьеры-Массены, не говоря уже о всевозможных уточнениях вроде «младший» или «сын», о всяческих Кремьерах-Франсуа, Левро-Жаках, Жанах-Миноре, способных свести с ума отца Ансельма[28], займись он генеалогией народа, которому, впрочем, генеалогия не нужна. Картинки этого домашнего калейдоскопа из четырех стеклышек настолько усложнялись рождениями и свадьбами, что генеалогическое древо немурских буржуа поставило бы в тупик самих бенедиктинцев, с мелочной дотошностью распутывающих в Готском альманахе[29] лабиринты немецких брачных союзов. Долгое время Миноре владели кожевнями, Кремьеры — мельницами, Массены занимались торговлей, а Левро — земледелием. К счастью для края, эти четыре семейства пускали корни не вглубь, а вширь, и отростки их приживались на новых почвах: дети отправлялись искать счастья на стороне, поэтому в Мелене есть Миноре-ножовщики, в Монтаржи живут свои Левро, в Орлеане — Массены, а Кремьеры добились немалого достатка в Париже. Судьбы этих пчел, вылетевших из одного и того же улья, сложились по-разному. На богатых Массенов непременно работают Массены бедные, подобно тому как некоторые германские князья служат Австрии или Пруссии. В одном и том же департаменте живут Миноре-миллионер и Миноре-солдат, который охраняет его. Четыре семейства, связанные где кровным родством, где свойством, словно четыре челнока, сновали без устали, переплетая нити человеческих судеб и производя то штуку тонкого батиста, то кусок грубого рядна, то платья, то полотенца. Одна и та же кровь приливала к голове, ногам или сердцу, текла в жилах людей с умелыми руками, больными легкими или высоким челом гения. Вожди клана хранили верность родному городку, где узы родства то ослабевали, то становились еще теснее по воле событий, запечатленных в этом причудливом именовании. Какую страну ни возьмите, вы увидите там те же кланы, хотя и носящие другие имена, — однако вы не найдете там поэзии феодальных времен, которую с таким талантом увековечил Вальтер Скотт. Посмотрим на дело шире, поговорим о Человечестве и его Истории. За исключением Капетингов[30], все знатные роды XI века, ныне угасшие, бесспорно способствовали появлению на свет сегодняшних Роганов, Монморанси, Боффремонов или Мортемаров, и капля их крови бесспорно будет течь в жилах последнего истинного дворянина. Иными словами, всякий буржуа — родня всем прочим буржуа, всякий аристократ — родня всем прочим аристократам. Как свидетельствует величественная страница библейского родословия, за тысячу лет потомки трех людей — Сима, Хама и Иафета, могут населить весь земной шар. Семья может стать нацией, нация же, к сожалению, может вновь превратиться просто-напросто в одну семью. Чтобы удостовериться в этом, достаточно вспомнить того мудреца, который в награду за изобретение шахматной игры попросил у персидского царя столько пшеницы, сколько уместится на шахматной доске, если положить на первую клетку одно пшеничное зерно, на вторую — два, на третью — четыре и так далее, кладя на каждую последующую клетку вдвое больше, чем на предыдущую, и доказал, что во всем царстве не сыщется столько пшеницы. Используйте этот расчет, занимаясь разысканиями о своих предках, и вы увидите, что с течением времени число их постоянно возрастало в геометрической прогрессии. Паутина дворянских родов в окружении не менее сложной паутины родов буржуазных, противостояние двух человеческих пород, одну из которых охраняют незыблемые установления, а другую — неустанное трудолюбие ремесленников и хитроумие торговцев, — вот причина революции 1789 года. Ныне две породы, объединившись, противостоят своим неимущим родичам[31]. Чем обернется это противостояние? Политическое будущее нашего государства даст ответ.