Экипаж Нуисира радостными криками приветствовал стражу на башнях. Стражи то и дело показывали в сторону захваченного корабля, принимая горделивые позы. А Ларс-Уве вспоминал, сколько же человек при этом погибли…

Корабли прошли мимо двух самых больших башен, замыкавших проход. В этом месте он был таким узким, что двум кораблям разминуться уже не удалось бы. Проход, похоже, в случае нужды, перекрывался цепями. Прорываться через все эти укрепления с моря было задачей совершенно безнадежной.

Сама гавань открылась как только корабль миновал эти две последние башни. Широкая мелкая бухта со множеством маленьких бухточек и заливчиков, изрезавших ее берега, была хорошо защищена от любого шторма и всегда оставалась спокойной, как пруд. Одни из этих заливов был сейчас прямо напротив Ларса-Уве. Он разделял два сильно отличающихся города. Один, разноцветный и яркий, показался Ларсу-Уве довольно привлекательными. Но к его разочарованию корабли повернули направо, к унылым бледно-зеленым с плоскими серыми крышами. Более всего они напоминали большие сараи или склады, которые возводят экспедиции на время. Однако именно там находилось множество причалов, возле которых стояли корабли, там суетились люди, оттуда доносились шум, грохот, крики… Нарядный же городок был тих и пустынен, словно вымер. Хотя со вторым городом его соединял крепкий каменный мост, Ларс-Уве не заметил ни единого человека.

Буксир, наконец, был отдан, и корабли разошлись. Нуисира аккуратно подошел к причалу, взлетели, извиваясь, два каната и были тут же подхвачены людьми на пирсе. Райдэн испустил радостный вопль, путешествие закончилось.

Ларс-Уве начинал тосковать, ему казалось, что все про него забыли, что он никому не нужен. Поселили в теплой комнате, хорошо кормили даже гулять выводили… Вот именно — выводили. Когда он пытался выйти из комнаты сам, то неизменно натыкался на непонимающие взгляды двух вооруженных стражей, лениво подпиравших стену прямо против его двери, и рука как-то сама невольно закрывала дверь. Однако два раза в день дверь широко распахивалась, следовал приглашающий жест, и Ларс-Уве отправлялся на получасовую прогулку по единому, раз и навсегда установленному маршруту. Любая попытка отклониться от него пресекалась безукоризненно вежливо, но неумолимо жестко.

Ларс-Уве уже всерьез опасался, что эта комфортабельная тюрьма останется его местом пребывания пожизненно. Но ведь не для этого же его привезли в Арсенал! И спросить некого. Сопровождавшие его стражи казались немыми, они не разговаривали даже между собой,экипаж Нуисира пропал. Ларс-Уве был бы рад даже надоедливому Райдэну, все живая душа. Казавшиеся вначале забавными утренние спектакли быстро приелись. Оставалось лежать на койке и плевать в потолок.

За окном загрохотали сапоги. Ларс-Уве зевнул. Вставать и смотреть было лень. И так ясно — опять какую-то команду погнали. Только в Арсенале он полностью оценил смысл слов экипаж корабля. На земле, где, казалось бы, полная свобода, иди куда хочешь и как хочешь, даже на земле, а может именно на земле, команды ходили только вместе, выстроившись в колонны по два. Не было отдельных людей, просто не существовало! Имелись только ЭКИПАЖИ. Капитан, вроде самый свободный человек, но нет. Он тоже был КОМАНДИРОМ ЭКИПАЖА, привязанный к нему невидимыми цепями, всюду покорно следовал за своей командой. Венцом организованности была, конечно, утренняя церемония хорового чтения Памятки стража — так назвал про себя Ларс-Уве незатейливый стишок, слышанный им однажды на Нуисира. Похоже, в плавании капитан Хэнно позволял себе пренебречь некоторыми условностями, на берегу незыблемыми как гранитные утесы. Каждое утро команды собирались на большой квадратной площади, мощеной истертыми каменными плитами. На постамент в углу поднимался жирный старик и, запинаясь, невнятно начинал бубнить: Что есть путь к бессмертию? В ответ раздавался оглушающий рев сотен здоровенных глоток: Путь славы!!! И так далее, вплоть до завершающего бодрого призыва умирать. Потом команды расходились, площадь пустела до следующего утра. Никаких других зрелищ и развлечений не предлагалось, в жизни Арсенала они являлись ненужной роскошью. Ларс-Уве остро жалел, что окно выходит на площадь, смотреть на жизнь порта, наверное, было гораздо интереснее.

Что самое страшное — дети тоже ходили строем, как и взрослые стражи. И тоже готовились умереть. В такие минуты Ларс-Уве отворачивался от окна, настолько невыносимым было зрелище.

Снова тишина… Он с хрустом, истово, потянулся. Надо начать делать хоть какие-то физические упражнения, а то совсем зажиреешь от сытной малоподвижной жизни в этой тюрьме. Ведь лень засасывает очень быстро, сонному бытию поддаешься очень охотно. Ларс-Уве ловил себя на мысли, что ему и вставать-то лень становится. Попытаться бежать отсюда? Это, наверное, не слишком трудно. Несмотря на внешние строгости, порядок в Арсенале был довольно относительным. Сонное бытие убаюкивало не только Ларса-Уве. Пару раз он расталкивал задремавших стражей — их слишком громкий храп мешал ему. Так, значит, бежать? Но куда? И зачем? Связаться с базой у него не было никакой возможности, пробраться туда — тем более. На этом Ларс-Уве твердо поставил крест. Пересечь весь архипелаг, переплыть море… Несерьезно. Оставалось единственное — ждать дальше. В конце концов комендатура Арсенала примет какое -либо решение.

Придя к такому выводу, Ларс-Уве принялся старательно ждать.

Сколько дней прошло — неведомо. Они были до того похожи друг на друга, так одинаковы, что Ларс-Уве быстро сбился со счета. Не оставалось никаких сомнений, что на базе его зачислили в погибшие. Редко, но такое случалось. И если нашли обломки катера, то сейчас вяло гадают — куда же подевалось тело пилота.

Но однажды дверь с треском распахнулась, и появился Айдори. Ларс- Уве пулей слетел с кровати.

— Наконец!

— Поднимайся, — потребовал Айдори, хотя Ларс-Уве уже был на ногах. — Комендатура Арсенала Прилива ждет экипаж ледяного корабля.

— Ларс-Уве уже устал ждать, Ларс-Уве считал, что экипаж Нуисира совершенно забыл о его существовании.

— Никто ни о чем не забыл. У комендатуры более чем достаточно других, не менее серьезных дел, чтобы заниматься каждым чужаком, выловленным из воды.

— Но все-таки комендатура сочла нужным заняться этим чужаком, — ядовито возразил Ларс-Уве.

— Айдори этого не понимает. Впрочем, Айдори пока не командир экипажа и потому не всегда разбирается в мудрых решениях комендатуры. Но очень скоро, после ремонта и оснащения Намимаки, все станет понятным и открытым для Айдори.

— Понимание придет со званием командира экипажа?

— Разумеется.

— Но…

— Хватит! — резко оборвал Ларса-Уве Айдори. — Нельзя заставлять комендатуру ждать. Идем.

Прямо. Налево. Прямо. Направо. Прямо. Налево. Да, этот город казался воплощенным в камень доказательством теоремы Пифагора — одни прямые углы, улицы, словно проведенные по линейке… Ларс-Уве попытался спросить, какой сумасшедший строил его, но Айдори всю дорогу молчал, не обращая внимания на его попытки заговорить.

Вскоре они оказались перед двухэтажным зданием, выкрашенным в блеклый желтый цвет. На общем зеленом фоне это было уже необычно, а две облупившиеся колонны по сторонам тяжелой двери казались воплощением легкомысленности и распущенности в царстве геометрических форм.

Часовые у входа вскинули мечи, не то угрожая, не то салютуя. Айдори небрежно махнул рукой и, с трудом открыв оказавшуюся железной дверь, пригласил:

— Иди!

Зал, в котором помещалась комендатура Арсенала, был обставлен с той же спартанской экономностью, что и комната Ларса-Уве — только самое необходимое. Длинный тяжелый стол, жесткие деревянные кресла с высокими спинками — вот и все, чем обходились господа коменданты — семеро благообразных старцев, среди которых Ларс-Уве узнал толстяка, ежеутренне проводившего хоровые пения. За спиной сидевшего во главе стола начальника комендатуры красовалось спускающееся от самого потолка бледно-желтое полотнище, на котором изящными черными иероглифами было вышито: