Он отшучивается: мала любить. Лет-то всего четырнадцать. Обижается. Плачет.

- Я - невеста! Мои подруги - замужем все.

Иван ей про бога. Разные, мол, у нас боги, а Фируза не отступает.

- Самой лучшей из твоих жен буду.

Смеется Иван:

- У русских положено одну любить.

- Вот и хорошо! - радуется Фируза, в ладошки бьет. Задача.

- Скоро Керчь! - заговорили турки. - Завтра будет Керчь. - А у самих глаза блестят.

“Неужто обманули? Не туда завезли?” - думает Иван.

На звезды глядел. На восток корабль идет. Как будто все правильно.

Утром на море пал туман. Туман к лучшему. Мимо города, глядишь, без шума пройти удастся. Без погони, без залпов. Кораблик был крепкий, с пушками. Пять пушек с одного борта, пять с другого, на корме и на носу по одной. Пушки маленькие, но Иван зарядил все двенадцать, с пушками веселей.

Туман - друг, туман и предатель. Выскочили на солнце. И в тот же миг - молнии, гром, и запахло едко пороховым дымом.

Слева по берегу татарские аулы, прижавшиеся к Керчи. В море, прямо перед кораблем - сорок турецких каторг. А там, дальше, где началась гроза, - другой флот: родимые казацкие чайки.

- Ребята, фитили зажигай! - заорал Иван. - Все к пушкам!

Повернулся к туркам.

- Мусульмане! Если проведете корабль через линию каторг - всем жизнь и свобода. Предадите нас - всем смерть. Я открыл бочку пороха, - показал на трюм, - и сам брошу в эту бочку фитиль.

В одной руке фитиль, в другой пистолет, встал за спиной у рулевого. Ветер - слава богу - попутный.

Эх, судьба-насмешница! Такие кренделя вертит! Сначала корабль подкинула, а теперь вместе с кораблем в пекло сует.

Свои - вот они! Да только перед своими - сорок больших турецких кораблей.

Была не была! Кто пять раз помирал да пять раз воскресал, тот и в шестой жив будет.

Турецкими галерами командовал Пиали-паша. Его соглядатаи, приходившие в Азов под видом купцов, хоть и не допущены были в город, - казаки с иноземцами торговали за городскими стенами, - углядели, как тщательно готовят азовцы свои чайки.

Пиали-паша покинул Гезлев и поспешил казакам па- встречу.

Казаки не ждали турок. На чайку большую пушку не поставишь, да и малых мортир было у них на этот раз всего две дюжины.

Надо было галеры на абордаж брать, чтоб ядра через голову летели, чтоб драться саблями, врукопашную. А казаки, напоровшись на турецкие галеры, стали раздумывать. Замешательство было короткое, но опытному Пиали-паше хватило времени. Он приказал бесстрашному Жузефу отрезать казакам путь назад в Азовское море.

Загремели турецкие пушки.

Поняли казаки: плохо их дело. Развернулись и стали уходить в сторону Тамани. Тут как раз и врезался Иванов корабль в строй турецких галер.

Турки чужака сначала за своего приняли, но Пиали-пашу провести было невозможно. Тотчас с его галеры пришел запрос: “Что за корабль? Почему он ломает строй?”

И тут один из турецких матросов выбежал на нос Иванова корабля и закричал:

- У нас - казаки!

Его застрелили, да дела уже поправить было невозможно.

Турки замешкались.

Палить? По своим попадешь, да и как бы паника не вспыхнула. Один выход - взять корабль на абордаж.

- Пали, братцы! - заорал Иван, и корабль ахнул левым бортом в упор, в бок турецкой галеры. Все пять ядер - в цель. Запылало, грохнуло, галера - надвое.

Взрывом Иванов корабль качнуло, вдарило кормой о турецкую галеру справа и вынесло перед флотом, под огонь всех турецких пушек.

- В лодку! - успел крикнуть Иван, а сам вниз, в кубрик, схватил Фирузу, выволок на палубу, передал ее в лодку и сам прыгнул.

Тут с галер сверкнули молнии, и Иванов покинутый корабль запылал.

Казаки, дивясь нежданной и странной помощи, уходили все дальше, и за ними гналась лодка, покинувшая пылающий турецкий корабль.

За лодкой тучей надвигались турецкие галеры.

Казачий флот, шедший в набег на Кафу, получив отпор, укрылся в устье реки Кубань. На беду воды в реке было много. Турецкие галеры вошли в Кубань, следом за чайками. Чайки бросились врассыпную, прячась в камышах, как глупые утята от болотного сипа.

Лодка Ивана метнулась вслед за шустрой и упрямой чайкой. На этой чайке шла ватага Худоложки. Ворвавшись в плавни, казаки упрямо лезли вглубь, без роздыху. Худоложка поставил на носу лодки самых сильных казаков прорубать дорогу в камышах, а когда все выдохлись, Иван, не ожидая приглашения, встал со своей лодкой впереди и сам рубил камыши, покуда сабля не выпала из рук.

Вышли на чистую воду: озерко среди камышей. Тут бы и остановиться, а Худоложка дальше погнал. Спрыгнул в воду, задвинул лодку в камыши, по грудь вязнет вода ледяная, а он знай себе прет. Потом залез обратно в чайку, других казаков в воду погнал.

Кто-то провалился, ойкнул. А у Худоложки усы, как у кота, дыбом встали. Шепнул, что тебе в бочку рявкнул:

- Не пикать!

И в этот миг раздался пушечный залп. Камыши заорали, истошно и смертно.

- Картечыо, сволочи, бьют!

Худоложка опустил голову, но тотчас - орлом на казаков.

- Лезь, братва, в самую топь, если жить не надоело.

Над камышами - фонтанами грязь, щепкп разбитых чаек,

вопли о помощи тонущих в трясине.

Помереть в чистом поле, на глазах товарищей, или в болоте пропасть - не одно и то же. Не казацкая эта смерть - в болоте тонуть.

Камыши снова стали податливыми, чайка Худоложки и лодка Ивана выбрались снова на чистую воду.

Старый сухой камыш запылал. Сначала это были факелы, потом костры, но костры слились и стали огненным валом.

Казаки с чайки Худоложки выгребали на середину прогалины и мочили парус.

- Разорвите парус пополам, для второй лодки, - приказал Худоложка.

Принимая парус, Иван вдруг увидал Георгия.

- Ты?!

- Иван?

- Ложись! - загремел Худоложка. - Ложитесь все и богу молитесь. Господи, все казачье войско погибло. О господи! Буду жив, с десять коробов насолю вам, проклятые нехристи. Наплачете вы у меня второе Черное море!

Дохнуло жаром.

Худоложка захлебнулся пеплом и дымом и нырнул под парус, как сурок ныряет от врага в нору.

Прогудело, как в пустой печи, обожгло, и тихо стало.

Выглянул Иван из-под тлеющего паруса - черно кругом.

В небе, поднятые ветром, словно страшная отая воронов, кружили черные хлопья пепла.

В тишине звенели голоса турок. Шлепали весла. Турки устроили охоту на утят.

Уж больно солоно приходилось туркам от казачьих набегов, пробил час мести, и победители торжествовали всласть.

Двести пятьдесят человек полону набрали турки в тот несчастный для казачьей славы день.

На сухое место, на твердую землю из тысячи семисот казаков ступило всего-то пятьдесят.

Сорок казаков, дюжина Ивановых молодцов и с ними татарочка Фируза.

Спаслись, чтобы пережить новое испытание: чужой, враждебной степью, без пищи, без коней, пробиться на родимый Дон, к дому своему казачьему - в город Азов.

Глава четвертая

Георгий от Ивана ни на шаг не хотел отойти. Так они и шли втроем: Георгий, Иван и Фируза. На первом же привале рассказали они друг другу о своих приключениях и теперь шагали молча, сберегая силы. Поглядят один другому в глаза, улыбнутся, и слов им никаких не надо. Сначала шли они вперед, за Худоложкой сразу, а потом перебрались в хвост отряда. Фируза не ходок, отстает. И они с ней. Подбадривают. Только ведь как ни бодрись, а для негожего ходока и привалы короче. Идет Фируза, закусивши зубами платок, и, видно, одним упрямством держится.

- До Азова два дня идти, а татарочка и трое-четверо из приставших совсем обессилели, - сказал Худоложка, падая в траву. - Что будем делать? Может, слабых оставим, сами за день-полтора дойдем до Азова и пришлем сюда еду и лошадей?

- Нет! - резко сказал Иван.

- Почему нет? - удивился Худоложка. Он остался за старшего среди казаков, и слово, сказанное поперек, его удивило.

- Мы из неволи и не хотим снова на цепь. Кто знает, сколько глаз в этой степи?