Где же спасение от нейролептиков? Конечно могут назначить так называемый корректор – акинетон, циклодол или прокапан, но эффект от них кратковременный, доза корректора обычно невелика и дается он один - два раза в сутки. Спасение в чифире и сухом чае. Чай почти начисто уничтожает вредные вещества нейролептика в организме и человек, чифирнув, может на какое-то время вернуться к нормальной жизни.

Кроме антипсихотических употребляют также антидепрессанты. Классический амитриптилин вовсе не выводит из депрессии, он не вызывает ничего, кроме запоров, но употребляется как антидепрессант обычно именно он. Есть «новые», новые по инертности наших психушек такие средства, как ципролекс или коаксил. Они действительно повышают настроение, но действие их временно, а, кроме того, они стоят не плохих денег (упаковка ципролекса в мое время 4800 рублей), поэтому употребляются крайне редко, для «блатных» больных.

Некоторые собирают корректоры, антидепрессанты и малые транквилизаторы и вкидываются ими, получая определенное удовольствие. Даже не просто удовольствие, а наркотическое наслаждение.

В качестве таблеток для предотвращения эпилептических припадков, эпистатусов, для «лечения» лиц с ОЗГМ употребляется в основном три препарата. Это карбамазепин (иногда заменяемый фенолепсином), бензонал и, опять же для «блатных» больных депакин-хроно. Эти препараты тоже не на высоте – в какой-то небольшой мере они сдерживают припадки, но бедолаг как колотило, так и колотит. Депакин-хроно в лучшей мере борется с припадками, но употребляется только в исключительных случаях.

Последним и основным разрядом лекарственных препаратов являются «сонники», то есть таблетки для сна. Здесь, на спецу вы не найдете ни реладорма ни реланиума ни фенозепама. Здесь господствуют Аминазин и Азалептин. Аминазин в уколах очень болезнен (даже болезненнее магнезии), а посему употребляется как карательное средство, в таблетках аминазин настолько жгуч (а на спецу лекарства растворяют в воде), что водка или даже чистый спирт по сравнению с ним – лимонный сироп. Поговаривают, что в состав аминазина входит мышьяк. Попив его, я согласен с этим мнением, хотя на сто процентов сказать не могу. Как сонник аминазин слаб, и употребляют его, в основном, как карательное средство. Поговаривают так же, что аминазин изобретен в годы второй мировой войны в глубине фашистских застенков, деятелями вроде доктора Менделя.

Азалептин – это Господин Сон. 0,025 грамм этого препарата вырубают полностью часов на 8-10. А доза на спецу обычно 50-100 миллиграммов. Некоторые обоссываются прямо в койки, приняв на ночь «колесо» азалептина. Утром состояние после принятия этого лекарства похмельное – покачивание, кружение в голове, вплоть до обмороков. Изготовлен азалептин на основе запрещенного в данное время препарата – липанекса – от липанекса были летальные случаи.

И последним в ряду «лечебных» средств идет «корректор поведения» - неулептил, выпускаемый как в капсулах, так и в жидком виде. Это нейролептик, со всеми вытекающими отсюда последствиями, но употребляется именно для усмирения больных, в большей части олигофренов.

Есть на спецу и «витамины для мозга» - сосудорасширяющие ноотропилы, аминалоны и пироцетамы. Есть глицин и ценурезин, но такие таблетки до больных не доходят и начисто расхищаются медперсоналом.

Я лежу в наблюдательной палате уже шесть недель. Откуда я это знаю? Я маленьким сапожным гвоздиком, найденным в туалете, царапаю зарубки на белой эмали койки. Прошлый житель дурдома, лежащий на моей койке выцарапал по эмали слово «вечность». Долго же, наверное, лежал он, бедолага.

Пустота в наблюдательной палате такая, что хоть вздернись – нечего почитать, нечего посмотреть, практически не о чем поговорить (не будешь же обсуждать с куроебом достоинства куриц). По-моему в этой палате, кроме изредка попадающего сюда чая есть только одно развлечение – вечером, когда гаснет свет, в ярко освещенной сестринской становится хорошо видно сидящую медсестру и вся наблюдательная, глядя на нее, как по команде начинает онанировать. Онанируют шумно и долго, это сильно раздражает. Я сам лежу, освещенный с коридора потоком света и поддержать свою команду не могу.

День за днем проходят долго, незаметно и абсолютно одинаково. Мы ходим в туалет курить в 6, 9, 11, 13, 15, 18 и 21 час – итого семь раз в день. Семь раз в день куришь сигарету, а все остальное время ждешь – когда же пойдем курить снова. Я уже убедился, что пролежу здесь вовсе не шесть месяцев, а годы и сильно сомневаюсь, что смогу выдержать несколько лет этого ватного обволакивающего безмолвья. В голове моей роятся мысли – как же выбраться из этой надоевшей палаты.

Под конец я, позавтракав, залезаю под одеяло и тихонько снимаю очки. Мне повезло – очки у меня не пластиковые, а старомодные, стеклянные.

- Дзинь! – я разбиваю одно стекло очков об койку. На полу образовывается маленькая кучка мелких осколков. Я выбираю наиболее острый и начинаю вскрывать вены. Это не так просто – осколок очкового стекла – не лезвие бритвы (на жаргоне «мойка»). Я пытаюсь резать – оно практически не режет, начинаю пилить вену стеклом, рвать кожу небольшим осколком – начинает получаться, на белую простыню начинает каплями капать алая кровь.

Но вена не поддается – оказывается она не стоит на месте, а как бы «убегает» от режущей кромки стекла. Наконец я ловлю ее, раз - и вена открыта. Яркая струйка крови ударяет в прикрывающее меня одеяло, рука становится липкой. Сильной боли нет, зато, когда начинает вытекать кровь, становится легко-легко и пофиг на все. Абсолютно на все наплевать.

В закрытых системах – тюрьмах, лагерях и психушках многие прошли через вскрытие вен. И не только! Есть такие случаи, что вспомнить жутко. Чаще всего все эти попытки – банальное членовредительство, но есть люди, упорно желающие уйти из жизни, и такие обычно уходят.

Причины членовредительства разные – кто-то хочет доказать что-либо администрации, кто-то преследует иные цели.

Режут вены – на руках и на шее. Вскрывают «мойкой» животы, да так, чтобы вывалились кишки. Глотают гвозди, чтобы для извлечения этого инородного тела съездить на вольную больничку (правда, врачи наловчились и сейчас уже не делают операции, чтоб извлечь гвозди – их сейчас извлекают с помощью зонда с магнитом).

Один, находясь в тюрьме, вырезал у себя лезвием треугольный кусок мяса с брюшины, да так, что подержал свою селезенку у себя же в руках. Причина – обещанная «дубаками» (то бишь охранниками) бутылка водки. Я видел этого человека в душе со страшным треугольным шрамом на животе.

Другой, умываясь утром, что-то долго тер правый глаз. Затем молча вытащил его и начал пытаться смывать его в раковине. Глаз упорно плавал по поверхности воды, нарушая все законы физики. Прибежали санитарки с охранником, положили его на вязки, но глаз уже не вставишь обратно. Потом бедолага рассказывал, что возомнил себя терминатором, и решил, что его глаз поврежден. Это – типичный случай членовредительства по болезни.

Другой больной, еще находясь на воле, но уже после совершенного преступления сидел в железной автобусной остановке в состоянии алкогольного подпития. А поскольку день подпития был у него далеко не первый и даже не десятый, то пришла к нему в гости самая настоящая «белочка», под которой он и выковырял пальцами оба глаза, так что те остались висеть на нервах. Как он потом объяснял – не хотел «кодировать» людей взглядом.

Сумасшедшего подобрали, сделали сложнейшую операцию, но зрение он потерял уже навсегда – при операции врачи вынуждены были удалить сетчатку из глаз, оставив ему глазные яблоки, только чтоб он не пугал окружающих пустыми глазницами.

В отделение к нему приходил офтальмолог, его укладывали на вязки и делали страшные уколы прямо под глазное яблоко, для лучшего сращения нерва. Уколы причиняли слепому ужасающие физические страдания, и он орал, будто его режут заживо.

В тюрьме же сидели в одной камере два друга. Когда одного из них за какую-то провинность закрыли в карцер, другой поступил так: он накалил сковороду на огне и постучал в дверь. Когда подошли «дубаки» и корпусной, он молча вскрыл вену на руке, и кровь полилась на сковороду.