Представляем оторопевший взгляд капитана: перед ним сумасшедший! Но нельзя было пренебрегать такой удачей. Именно эта сумма была указана посланному за выкупом негоцианту, а пока Цезарь и другие пленники были доставлены в деревню, состоящую из жалких лачуг и служившую пиратам пристанищем.

В этой деревне молодой «сумасшедший» пользовался огромным успехом у пиратов. Весь день он занимался «физической культурой», бегал, прыгал, соревновался в метании камней и копий со своими стражниками, собирая вокруг себя все больше зрителей. Что питает гений великих людей, так это их умение всегда использовать любые обстоятельства, пытаясь извлечь из них что-нибудь полезное для себя: находясь среди людей, для которых ценность составляли только мускулы, Цезарь обратился к ним с просьбой помочь ему в совершенствовании своей физической формы.

Но, будучи поэтом (молодой человек считал, что его будущее — литература), он не отказывается с легкостью от своего призвания. Так, в моменты отдыха он сочинял стихи и писал их на дощечках, а вечером… Поэт не отказывал себе также в возможности выступить перед публикой. Вечером «благовоспитанный молодой человек» читал свои произведения невежественным матросам, и одни из них при этом, напрягая извилины, пытались действительно понять смысл стихов, тогда как другие хохотали во весь голос.

Только представим себе такую картину: будущий император, повелитель мира, в изысканной расшитой тоге, правда слегка грязноватой, держа свои дощечки в вытянутой руке, самозабвенно декламирует стихи перед бородатыми весельчаками, хлопающим себя по ляжкам или застывающим с видом отвращения на лице, тогда как на его собственном лице отражается глубокое разочарование, присущее любому автору в подобных обстоятельствах. Жаль, что эти поэмы не сохранились и специалисты не могут судить, был ли у пиратов дурной вкус или стихотворец не стоил будущего прозаика.

Его красноречие, которое молодой оратор пробовал на этой аудитории, не имело никакого успеха. Так же, несмотря на огромную разницу в общественном положении, при которой великие люди с высокой культурой внушают уважение и страх наихудшим бандитам (главарь пиратов дошел до того, что заставлял своих людей молчать, чтобы уважать сон аристократического пленника), пираты не принимали его всерьез, когда Цезарь грозился их распять (тогда казнь на кресте существовала для бандитов всех мастей), как только те попадут в руки Рима. Цезарю могло и не удаться выйти свободным из этого приключения, так как, оценив себя столь высоко, он не знал одного досадного обстоятельства: Сулла захватил все его богатства и богатства его жены; это создало большие трудности при сборе требуемой суммы выкупа. Однако деньги были собраны и сданы на «хранение» самому легату, Валерию Торквату, где пираты могли их забрать, не опасаясь за свою жизнь, что показывает, на каком уровне официальная власть вынуждена была входить в переговоры с разбойниками. После 38 дней плена Цезарь и его спутники были освобождены в обмен на выкуп в Милете, карийском городе в устье реки Меандр.

В Милете, вместо того чтобы продолжить свой путь на Родос, молодой патриций — это была его первая военная экспедиция — одолжил у легата четыре галеры и пятьсот вооруженных людей, с которыми он вернулся на остров Фармакуссы. Здесь он нашел своих старых приятелей, веселых тюремщиков, отмечавших удачную сделку; застигнутые врасплох, они с трудом пытались сопротивляться, некоторым из них удалось скрыться, но 350 пиратов были взяты в плен и все их корабли потоплены. Не теряя чувства реальности, Цезарь также возвратил с лихвой свои деньги.

Он доставил своих пленников в Пергам, где обратился с просьбой к претору Юнию, — которого он отыскал на некотором расстоянии от города, так как тот совершал небольшое путешествие, — казнить бандитов или хотя бы их главарей.

Юний с неудовольствием выслушал просьбу Цезаря: во что вмешивался этот благородный молодой человек, не облеченный официальной властью и даже находящийся в изгнании? Его просьба могла подождать. Кроме того, что представляет для нас наибольший интерес, Юний полагал невозможным нарушить таким образом давние обычаи. Пусть даже торговые суда обеспечивали безопасность своих передвижений, платя дань пиратам, это считалось в порядке вещей, так как тем самым эти суда находились под защитой «своих народных пиратов», осуществляющих в общем охрану берегов от чужеземных пиратов. Если сильно нажать на первых, то некому будет противостоять вторым и результат будет еще хуже. Наконец, возможно, претор имел и свой личный мотив: пираты, будучи достаточно богатыми людьми, обладали убедительными аргументами.

Короче говоря, претор отказал Цезарю в просьбе и продолжил свое путешествие.

Цезарь вернулся в Пергам и от своего имени, напустив на себя важность, повелел казнить 320 пиратов, находящихся в тюрьме; с тридцатью главарями он провел небольшую беседу (удовлетворившись, наконец? сомнительно), поблагодарив их за деликатное с ним обращение и объявив взамен на это свою великую милость — перед тем, как распять их, как им было обещано, им перережут горло.

Никогда не говорите поэту, что его стихи плохи.

Тем временем наш поэт должен был поспешить, чтобы избежать ярости Юния, и он, не теряя ни минуты, погрузился на корабль и поплыл к острову Родос навстречу своей судьбе.

Мы, французы, иногда мечтаем: если бы карийские пираты не были в целом слишком учтивы, если бы их главарь меньше любил деньги и преисполнился ярости против претенциозного стихоплета, то мы не говорили бы, возможно, на этом латинском невнятном языке, похожем на бормотание, каким стал французский язык, а на каком-нибудь вроде бретонского или фламандского, и северная часть Франции, что логически можно представить, явилась бы ядром кельто-германской федерации, где законы обычаев, соответствующих нашему духу, не были бы порушены римским правом.

Еще больше, чем от носа Клеопатры, ход мировой истории зависел от истории пиратов.

Устранение пиратов на всем Средиземном море, предпринятое Помпеем и подхваченное под влиянием сильного импульса Цезарем (который на себе испытал тяготы пиратского плена), обеспечило безопасность передвижения по всем соседним морям, но это длилось недолго: через двадцать лет, после смерти Цезаря (44 год до н. э..), в результате анархии, царившей в Риме, вновь появились ужасные пиратские флотилии, состоящие из людей вне закона.

Идет ли здесь речь о пиратах в настоящем смысле этого слова?

Без всякого сомнения; команды состояли частично из бывших пиратов, обязанных жизнью только известному милосердию Помпея или его сыновей, а их капитаны, их главари были политики или военные, которые, будучи изгнаны или находясь в бегах, вели в море настоящую гражданскую войну, создавая часто альянсы более странные, чем на суше. Например, довольно комичный факт: одним из наиболее могущественных капитанов непокорных эскадр был Секст Помпей, сын Помпея Великого, очистившего когда-то моря от пиратов! Он подыскал среди рабов подходящих людей (с его точки зрения) и, став во главе настоящего флота, приняв за опорную базу Сицилию, подчинил себе все западное побережье Италии. Начинание Секста Помпея вмиг было подхвачено «независимыми ремесленниками», если можно их так назвать, объединившимися на время с другими врагами Рима, нанявшись к ним на службу за большие деньги, или занимающимися разбоем в собственных интересах; в море началось брожение и сложилась ситуация, какая и была до энергичного вмешательства его отца, — снова стало невозможным свободное плавание в Средиземном море.

Рим стремился получить нейтралитет или что-то вроде оплаченного покровительства, аналогичного тому, как в подчинившихся воле пирата странах — Сицилии, Сардинии и других. Но Секст Помпей не сдержал свои обещания, снова начинал грабить и вымогать, и так до тех пор, пока не был побежден в крупном морском сражении Агриппой.