Оно приняло более организованные формы, но не исчезло к началу классической эпохи. В VI веке до н. э. тиран Самоса, Поликрат, владел более чем сотней вооруженных кораблей и устанавливал свои законы на всем Эгейском море, позволяя заплывать в его воды только тем кораблям, которые платили ему дань, да местным разрозненным пиратам. Вскоре, прямо как сегодня между бандами гангстеров и рэкетиров, разразился конфликт между пиратскими группами Милета и Лесбоса. Одержав победу над смутьянами, Поликрат получил контроль над всеми берегами Малой Азии, включая ужасных пиратов Киликии (которых он не оставил без работы, но немного усмирил) и саму Финикию, пришедшую к тому времени в упадок, но навигация которой, благодаря Поликрату, получила новый толчок из-за связей на этот раз с греками, принесшими стране прибыль.

Триумф Поликрата, провозглашение его законным царем не смогло заставить его забыть вкус к пиратской жизни и свои методы; иногда даже на ум приходит выражение «мальчишеская выходка»: Поликрат умудрился захватить корабль своего «друга» Фараона, снаряженный со всей пышностью для передачи в качестве подарков «нагрудного льняного корсета, вышитого золотыми нитями» и великолепной вазы, инкрустированной драгоценными камнями, другому его «другу», знаменитому Крезу. Видимо, Поликрат не утруждал себя соблюдением дипломатических отношений!

Правда, он обладал одним качеством, которое хоть как-то извиняло его поступки, — это любовь к красивым вещам. В Самосе, который Поликрат сумел превратить в самый богатый город своей эпохи, он воздвиг дворец, поставленный в один ряд с «чудесами света» (их к тому времени было уже далеко за семь). Он привлек лучших художников, выплачивая им огромные вознаграждения и обеспечивая им беззаботную жизнь, для украшения дворца и города, лучших поэтов (Анакреонт стал его близким другом), самого лучшего врача того времени, Демокеда, которого он выманил из Афин, посулив ему «золотые горы». Любопытный прообраз эпохи Возрождения, где мы увидим Анжу, который благодаря богатству и морскому могуществу, приобретенным такими же пиратскими методами, создаст блестящий двор настоящего монарха в Дьеппе и Варанжевиле, собирая там художников и поэтов, которые, впрочем, сами когда-то были корсарами.[13] Корсарами, но не пиратами. Разница была довольно незначительная как с нравственной точки зрения, так и с точки зрения закона, раз Франциск I, живя в мире с королем Португалии, только и мог сказать своему «кузену»: «Это не я с вами воюю, это — Анжу!»

Возвращаясь к Древнему миру, отметим, что пиратство уменьшилось на некоторое время после смерти Поликрата, но снова вошло в силу после победы Рима над греками и Карфагеном (середина II века до н. э.), это обычное явление и на земле, и на воде: остатки разгромленных армии или флота, воины, ставшие «безработными» в мирное время, продолжают воевать в своих собственных интересах, что приводит к «Великим кампаниям» или смутному времени флибустьеров.

Чтобы очистить от них моря, Рим, до сих пор ничтожная страна с морской точки зрения, создал первый настоящий военно-морской флот; и, вообще, именно римское право создало современное понятие пиратства: люди, ведущие военные действия в море или с моря, не подпадающие под «Закон», который Рим умело использовал, объявляя своих непокорных противников мятежниками, бандитами, преступниками, — все они назывались пиратами.

Но море принадлежит, в первую очередь, хорошим морякам; и в этом римляне не были на высоте: за спиной их противника оставались тысячелетние традиции и та наследственная приспособленность к морской жизни, называемая «чувством моря». К тому же, многочисленные пиратские корабли, быстрые, легкие, ведомые искусными моряками, лучше всех знающими капризный климат Средиземного моря и его извилистые берега, бросали вызов тяжелым римским галерам, подвергая суровому испытанию Республику, заставляя ее снова и снова снаряжать свой флот, искать новые морские пути, чтобы сохранить свои завоеванные земли и привозить оттуда богатства, ставшие необходимыми для все более требовательного населения метрополии. Пираты создавали в море трудности для римлян: в период между завоеванием Греции и экспедицией Помпея, длившийся, надо отметить, восемьдесят лет. Много раз зерно и всевозможные экзотические продукты не доходили до места своего назначения, чем был вызван голод в Республике.

Самые ужасные пираты, пираты Киликии, оказывали поддержку Митридату, королю Понта (т. е. моря), который доверил свои боевые галеры предводителю пиратов, Селенсусу, и даже, по достоверным сведениям, сам находился на одной из них.

Первой заботой Помпея, как только он получил все полномочия, стало уничтожение пиратов. Для этого побережье было поделено на тринадцать секторов, каждый находился под командованием так называемого «охотника на волков», которому было поручено выманить пиратов из всех извилистых бухт, преследовать их и потопить. Именно Помпей взял на себя командование родосским флотом, который за сорок дней очистил от пиратов Африку, Сардинию и Сицилию, в то время как такого же успеха добились у себя морские офицеры Испании и Галлии.

Оставались воды Греции и Малой Азии. Сопротивлялись только киликийцы, хорошо организованные и имеющие умелого предводителя; они были побеждены только в настоящем морском сражении вблизи Корацесиума. Применив старую как мир тактику «использования бандита как полицейского», Помпей, будучи далек от мысли уничтожить всех моряков Митридата, доверил им охрану Киликии. Известно, что во время сорокадневной кампании 10000 пиратов оказались уничтожены и 20000 взяты в плен. За три месяца море было очищено от пиратов.

Но где-то за двенадцать лет до этой «чистки», в 78 году до н. э., произошел небольшой случай пиратства, который мог бы изменить ход мировой истории: молодой римский «денди» (если мы осмелимся его так назвать) с женственной внешностью («юноша в женском платье», сказал про него Сулла, когда подверг его гонениям за родство с Марием), получив звание, как мы сказали бы сегодня, «адвоката-стажера», отправился на остров Родос, чтобы брать там уроки риторики, и был схвачен без сопротивления пиратами вблизи острова Фармакуссы.

Главарь нападавших острым взглядом окинул добычу, которую он только что присвоил себе, как говорится, не за «спасибо». Увидев молодого римлянина, он направился к нему и спросил его имя. Молодой человек, который продолжал читать, как будто ничего не произошло, на миг поднял глаза, а затем вновь принялся за чтение. Пират сделал угрожающий жест, и сосед юноши, опасаясь за его жизнь, пробормотал его имя: «Гай Юлий Цезарь!»

Известна классическая шутка.

Генерал Гюго объявил о рождении своего сына.

— И как вы его назовете?

— Виктор.

— Виктор Гюго! О! Мои поздравления, мой генерал.

Итак, на карийского пирата это имя не произвело такого впечатления, как сейчас бы на нас. Но одежда молодого человека (который, к тому же, был еще жрецом Юпитера) не могла ввести в заблуждение: на нем можно было больше заработать, потребовав выкуп, чем продав его в рабство, этого умника с вялыми мускулами, ни на что не годного.

— Сколько у тебя денег? — обратился к нему суровый моряк, всем своим видом выражая презрение.

Никакого ответа.

Капитан, как водится, всегда имел под рукой сведущего человека, «второго офицера» (необходимого при торговых сделках), который тут же обыскал юношу, путаясь в дорогой ткани его одеяния и втягивая носом тонкий аромат косметических средств (тогда еще у Цезаря были густые волосы), и протянул пирату солидную сумму:

— Десять талантов.

Опять никакой реакции со стороны юноши.

— Ах, так? — резанул пират. — Тогда я удваиваю сумму. Двадцать талантов или смерть.

Молодой наследник рода Юлиев поднял наконец глаза, рассерженный и полный презрения как никогда, затем он пожал плечами:

— Двадцать талантов? И это тогда, когда я стою по меньшей мере пятьдесят[14]; вы не знаете ваше ремесло.