Эти методы Гагенбек заменял настойчивостью, терпением и систематическим поощрением животных. Параллельно он постоянно осуществлял жесткую выбраковку непригодных для этого экземпляров и подбирал наиболее податливых к обучению. «Путь к сердцу животного также лежит через его желудок», — говорил Гагенбек, обосновывая метод поощрения. У нас эти принципы были широко применены известным артистом-дрессировщиком Вл. Дуровым, а ныне их применяют все советские дрессировщики и укротители. Принципы эти находят обоснование и подтверждение в учении акад. И. П. Павлова о высшей нервной деятельности животных и образовании у них условных рефлексов.

Из коммерческих зрелищных предприятий на протяжении ряда лет большое значение для Гагенбека имели организованные им этнографические выставки. Они возникли в годы глубокой депрессии в торговле дикими животными и имели тогда огромный успех в разных странах Европы.

На этих выставках демонстрировались группы представителей народностей различных стран — Гренландии, Лапландии, Нубии, Цейлона, Северной Америки, Огненной Земли и т. д., завербованные для этой цели агентами фирмы Гагенбека. На выставках демонстрировались также их жилища, средства транспорта, одежда, утварь, орудия труда и оружие. Показывались их национальные танцы, игры, домашний быт и т. д.

Мы знаем, что подобные выставки имеют место и в настоящее время, например, в США, где демонстрируют представителей индейцев из резерваций и их национальный быт.

Для нас такие выставки, унижающие человеческое достоинство, конечно, не приемлемы[2]. На этих выставках Гагенбек наживал немалые деньги и создавал рекламу для своей фирмы. Но, предприниматель он, по-видимому, был довольно честный и гуманный. Он писал, что у него с завербованными группами были всегда дружеские отношения, по закрытии выставки он доставлял их обратно, а в одном случае, когда его экспоненты сильно затосковали по родине, он немедленно отправил их назад.

Для большинства зрителей этнографические выставки Гагенбека были лишь своеобразным, часто эффектно преподнесенным аттракционом. Но выставки эти имели известное научное значение. Антропологи и этнографы, без затрат на дорогостоящие и иногда опасные экспедиции, могли здесь проводить ценные для них наблюдения и исследования. Утварь, оружие, одежда и орудия труда различных народностей после этих выставок поступали в этнографические музеи Германии и существенно обогащали их коллекции.

В заключение отметим, что характерная черта воспоминаний Гагенбека — это их несомненная правдивость. Старый Гагенбек иногда проявляет в них некоторый легкий цинизм в сочетании с добродушным, но грубоватым юмором.

Можно ли всегда и во всем верить Гагенбеку? Вряд ли. Прежде всего вследствие недостаточности и поверхностности его научных знаний в книге встречаются неточности, иногда просто неверные сведения. Вероятно, кое-что забывалось с годами.

П. Юргенсон

Показ зверей за плату

Когда я сегодня окидываю взглядом обширные пространства, на которых раскинулся Штеллингенский зоологический парк с его искусственно созданными скалами, зелеными лужайками и отливающими зеркальным блеском озерами, и вижу среди них тысячи прогуливающихся посетителей, любующихся представителями животного царства всего мира, — все это кажется мне сном. Сном кажется мне и возникновение этого парка из… большой лохани для стирки белья, выставленной в 1848 году в гамбургском портовом предместье — Сан-Паули.

В марте этого бурного года рыбаки, находившиеся на службе у моего покойного отца, поймали в сети в устье Эльбы шесть тюленей и согласно контракту доставили улов в нашу рыбную лавку на Петерсштрассе. О том, что последовало затем, можно лишь сказать: малые причины, большие следствия!

Моему отцу — Готфриду Класу Карлу Гагенбеку — пришла в голову счастливая мысль показывать зверей за плату; он выставил их в двух больших деревянных лоханях на площади в Сан-Паули.

Всего один шиллинг (8 пфеннигов) платили за обозрение зверей жадные до зрелищ гамбуржцы и иностранные матросы, не подозревая, что они тем самым становятся крестными у колыбели будущего мирового предприятия по торговле зверями и будущего Штеллингенского зоологического парка. Эта выставка оказалась очень удачной. Для моего отца она была первой в своем роде, и можно смело сказать, что с нее в дальнейшем и развилось все предприятие по торговле животными. Один берлинский приятель отца предложил ему выставить своих тюленей в германской столице. Для современного читателя эта идея показалась бы более чем странной. Однако в те времена тюлени являлись редкостью даже для столичных жителей. Тюлени были быстро отправлены в Берлин и выставлены в саду Кролля. Несмотря на политические неурядицы, дело оказалось прибыльным. Но когда революционное движение в Берлине стало с каждым днем усиливаться, моему отцу стало как-то не по себе.

Он продал шесть приобретших за одну ночь известность тюленей одному берлинскому предпринимателю, к сожалению не за наличные деньги, а в кредит, и вернулся в Гамбург. У этого предпринимателя оказалась плохая память, и он, уехав из Берлина с тюленями в неизвестном направлении, забыл расплатиться с отцом. Так началась торговля животными. Дело было не так уж плохо, как могло показаться с первого взгляда, так как отец сумел от выставок в Берлине и Гамбурге скопить довольно приличную сумму денег.

Не следует, однако, думать, что моего отца интересовал только барыш, получаемый от выставок и продажи животных. Нет, им руководила любовь к животным. Предприятие по торговле дикими животными, будь оно маленькое или большое, немыслимо без горячей любви к ним. Отец мой был страстный любитель и искренний друг представителей животного мира. Это явствует хотя бы из того, что он постоянно держал коз, корову и наряду с домашними животными — обезьяну и даже говорящего попугая. В больших сараях, предназначенных для копчения рыбы, кроме названных животных, жили два павлина. Зверинец, собственно говоря, уже имелся налицо, когда еще никто и не думал о торговле зверями.

Я унаследовал от отца его страстную любовь к животному миру. По крайней мере уже в раннем детстве она проявлялась самым ярким образом. Двухлетним ребенком я однажды, к ужасу моей доброй матушки, принес домой в переднике восемь живых маленьких крысят, которых, разумеется, у меня тут же отобрали. Я поднял страшный крик и замолчал только тогда, когда мне взамен крысят отец подарил двух морских свинок, которых он держал в большом количестве с особым удовольствием.

Немного позже мне подарили живого крота. Чтобы устроить ему жилье, во двор выставили бочку с песком. Но главной заботой являлись здесь вопросы желудка. Каждый вечер отправлялся я со своими старшими братьями и сестрами на кладбище отыскивать дождевых червей и таким образом мы могли более двух месяцев поддерживать жизнь нашего питомца. К сожалению, во время одного сильного проливного дождя мы забыли прикрыть бочку, и бедняга утонул в своем собственном доме. Это был первый урок, полученный мною по части обращения с животными. Несчастье глубоко тронуло мое детское сердце, и, хотя бессознательно, я извлек из него хороший урок — быть впредь более осторожным.

Мне было лет двенадцать, когда я получил в подарок полдюжины уток, перья которых были страшно грязными. Поэтому я налил воды в пустой чан, который обслуживал тюленей, схватил моих уток и побросал их одну за другой в чан, наполненный до половины водой, в котором они с удовольствием стали барахтаться. Налюбовавшись вдоволь веселой картиной, я пошел обедать. Каково же было мое удивление, когда, вернувшись через два с половиной часа, я не нашел своих уток ни в воде, ни на дворе. С помощью старого сторожа я обыскал все кругом, но напрасно. Тогда сторож высказал предположение, показавшееся мне совершенно невероятным: «Может быть, утки утонули!» Действительно, все шесть уток оказались мертвыми — на дне чана. Перья их были так загрязнены, что не получали достаточного количества жира, и потому утки не могли держаться на воде. Крылья промокли насквозь и своей тяжестью увлекли уток на дно. Конечно, им надо было дать сначала поплавать на мелком месте.