Сейчас обитатели колонии с любопытством наблюдали следующую сцену разговора:

— Отчего ты умер? Не шаман ли накликал смерть? — спрашивает Етуи, и, взявшись с Кмо за концы шеста, с превеликим усилием они приподымают тело.

Ответ, следовательно, получен отрицательный.

— Ты один пойдешь?

Тело поднимается легко, — значит «да».

— А после тебя никто не умрет?

— «Нет», — отвечает покойник.

— Будет ли у нас мясо?

— «Да».

— Закапывать ли тебя в землю?

— «Нет».

— Разве ты собираешься куда-нибудь уйти?

— «Да».

— Ты, вероятно, пойдешь на ту землю, где похоронена твоя жена?

— «Да».

Опрос умершего окончен. Тело кладут на нарту ногами вперед, впрягают собак, и при свете фонарей процессия трогается в гору; ни одна женщина в ней не участвует. При каждой остановке провожающие обходят вокруг нарты и трутся о труп кто боком, кто плечом, после чего снимают с себя верхнюю одежду и трясут ею над трупом. Этим способом они передают покойнику «все свои недуги». Но вот и место погребения. Эскимосы разгребают снег и в образовавшуюся узкую, неглубокую яму кладут тело. Затем все, что ни есть на покойнике, снимается с него и разрезается на куски. То же самое проделывают и с нартами; все ремни перерезаются, доски и полозья ломаются, и все это складывается в кучу и придавливается камнями.

На вопрос Ушакова, чем вызвано такое отношение к вещам покойного, эскимосы отвечали: «Если оставить все целым, то Иерок вскоре сможет вернуться обратно в колонию и увести с собой еще кого-нибудь. А если все переломать, то, пока он все это исправит да починит, забудет дорогу и не придет».

Сделав около головы умершего круг из камней, погребавшие стали наполнять его изломанными и приведенными в совершенно негодное состояние остальными вещами покойного: сюда были уложены остатки ножа, точильного бруска, продырявленный чайник, черепки чашки, трубка, кисет с табаком, спички и пр.; наверх положили сухари, горсть сахару, кусок кирпичного чаю и жевательный табак.

Но и этого всего оказалось мало. Для еще большей безопасности были приняты следующие мероприятия. Нужно было сделать так, чтобы покойник ни в коем случае не отыскал дороги к поселку и не увел кого-нибудь с собой; достигалось это так называемым «закрыванием» дороги. Эскимосы, обойдя раз вокруг тела, направились к колонии. Впереди шел Тагью. Выйдя на след, где прошла нарта с покойником, эскимосы завернули назад и, сделав петлю, как бы завязав узел, продолжали путь. Но скоро сделали новую петлю. Так на расстоянии полутора километра было завязано пять «узлов».

Обряд, окончен. Эскимосы возвращаются в колонию, но предварительно заходят на лед и начинают кувыркаться и кататься по гладкой ледяной поверхности. На берегу они разжигают костер, над которым долго и тщательно трясут и выбивают свои одежды: все, что пристало к ним от покойника, должно исчезнуть в огне костра. Особенно печально в этот день в юрте у осиротелой семьи Иерока. Пять суток, не раздеваясь, находятся все члены семьи в юрте, не смея производить никакой работы. К ним также в течение этого времени никто не имеет права входить.

С суеверием эскимосов, иногда пагубно отражавшимся на жизни всей колонии, приходилось, конечно, бороться. Но убеждать их в противном приходилось не словами, а примерами из самой жизни. Тяжелое положение колонии, плохую охоту, болезни и смерть Иерока эскимосы приписывали козням злого и хитрого чорта Тугнагака, поселившегося с их приходом на острове. Всякая борьба с этим исчадием ада, по мнению эскимосов, была совершенно бесполезна; чорта до известной степени можно было только смягчить различными приношениями: табаком, чаем, сахаром и пр., что и делали эскимосы, разбрасывая эти продукты по земле. Эскимосы решили, что злой дух живет на северном берегу острова, где, как было известно Ушакову, возможна успешная охота на белого медведя. Никакие убеждения о необходимости отправиться туда на охоту не приводили к результатам. «Чорт крепко сидел в сознании эскимосов, и результаты пропаганды могли сказаться только в самом неопределенном будущем. А положение колонии не давало отсрочек…»

Моржи

Ушаков, наконец, уговорил эскимосов поехать с ним на северную сторону, и, к счастью всей колонии, убили медведя. «Это был серьезный удар по чорту. Охотники решили, что он уже не так силен, как они думали, и потянулись на охоту». Все чаще отправлялись на северную сторону охотники и каждый раз возвращались с трофеями. «Снова мясо и шкуры. Эскимосы повеселели. Упадочное настроение окончилось».

Наученные горьким опытом, колонисты на вторую и третью зимы уже знали, что делать, чтобы обеспечить себя мясом. Летом они заготовляли большие запасы моржового мяса, а зимою охотились на северном берегу. Благодаря этому последующие зимовки протекали вполне благополучно и дали возможность приступить к научным работам по исследованию острова и сбору естественно-исторических коллекций. Эскимосы деятельно помогали при этом. Наиболее тяжелой и продолжительной оказалась работа по маршрутной съемке всего острова. Выполнявшаяся на собаках в течение 28 дней *в морозы, которые буквально останавливали дыхание, съемка была закончена лишь весной 1928 года. Результаты этого исследования легли в основу наших современных суждений о географии острова Врангеля.

Так, трудясь, наблюдая, исследуя и учась всем премудростям арктического быта, жили наши зимовщики, не имея времени скучать. Однако на материке, когда выяснилось, что пароход в следующее лето, т. е. в 1927 году, не сможет из-за нагромождений льдов подойти к берегам острова, возникло вполне естественное опасение: все ли на острове благополучно? Выяснить это возможно было, только организовав на остров воздушную экспедицию, каковая и была поручена представителю Совторгфлота Г. Д. Красинскому.

Для доставки к мысу Северному двух гидросамолетов (летающая лодка «Савойя» и обычный пассажирский самолет типа «Юнкерс») был использован пароход «Колыма». Первый полет, предпринятый 15 июля, был не вполне удачен. До острова добрался лишь «Юнкерс», «Савойя» же попала в туман и принуждена была вернуться обратно. На следующий день она повторила попытку. «Взлет на этот раз, — пишет Красинский, — произошел легко. Пролетев мимо морского судна, мы направились дальше тем же курсом — на север, к острову Врангеля. Погода стояла ясная, солнечная. Уже через 12 минут после взлета остров открылся (в ясную погоду видимость на севере исключительно хороша). Вначале остров вырисовывался мглистой полоской далеко впереди на горизонте. Затем полоска стала расти все яснее. Постепенно стали выявляться характерные очертания острова с растянутой по длине его цепью возвышенностей. Все ближе и ближе подходили мы к нему, имея под собой все тот же, загроможденный мощными льдами, Северный океан. Сели мы в бухте Роджерс — центральном пункте островной колонии. Там же застали мы и наш моноплан».[18]

С восторгом, в полном составе встретила колония материковых гостей, привезших письма, сообщения, газеты, свежие фрукты, овощи. Прилетевшие удостоверившись, что оснований для беспокойств о судьбе колонии нет никаких, в тот же день улетели обратно…

Сильный холод, доходивший до —60 °C, метели и ветры создавали часто исключительные по трудности условия в работе наших зимовщиков. Доктор Н. П. Савенко, например, помимо своих профессиональных обязанностей, почти бессменно выполнял во все время своего пребывания здесь метеорологические наблюдения. Ценность этих наблюдений в конечном итоге нисколько не уменьшилась от того, что на острове не было в то время радиостанции. Собранный доктором материал был впоследствии обработан и дал возможность пополнить наши скудные сведения о погоде в этой труднодоступной части арктики.

Просматривая сухие сводки метеорологических данных с острова Врангеля, где аккуратно в соответствующей клетке зарегистрированы давление воздуха, температура его, облачность, осадки, движение воздуха в декундометрах и т. д., мы зачастую и не подозреваем, какой ценой и с каким риском добывались нередко все эти данные. Не всегда доктор, выходя наружу, чтобы осмотреть метеорологические приборы или навестить больного, был уверен, что он вернется обратно. Постоянная практика, однако, выработала целую систему предохранительных приспособлений, которые и давали возможность доктору и прочим членам колонии успешно преодолевать неистовства здешней природы. Приводимая сокращенно жанровая картинка, изображенная Н. Войтинской,[19] дает нам достаточно наглядное представление о путешествии доктора Савенко в один из бурных дней к находящемуся всего лишь в нескольких десятках метров от его жилища больному.