Боба стряхнул грязь с ботинок и побрел к куче шлака, образующей противоположный берег. Даже сквозь шлем проникал ужасный запах. Но впереди он видел ярко освещенный вход в логово графа. До него оставалось лишь несколько сотен метров. Он был почти у цели!

Оставалось пересечь еще один пруд, длинный и узкий, всего несколько метров длиной. Боба скатился по краю склона из скользкой слизи.

Смердящие папоротники окружали этот пруд, зеленый цвет которого был ярче предыдущего. И еще он казался глубже. Намного глубже.

Боба набрался смелости и шагнул прямо в папоротники. Подошвы его ботинок скрылись в грязи. Шагнул еще — и грязь была до голенища. Боба попытался освободить ногу, но только увяз еще глубже.

Еще шаг, и он уже по колено в грязи. Пройдено уже больше половины пути. Но Боба застрял. Жижа держала его, затягивая все глубже и глубже.

Он попытался сделать шаг назад, но не смог. Вместо этого он поскользнулся и погрузился еще глубже — до самого пояса.

Боба попробовал еще раз вытащить ногу, но окружавшая его вонючая, клейкая грязь только все глубже его засасывала.

Он быстро погрузился по самое горло.

Пары проникали под шлем, и ему становилось труднее дышать. Он чувствовал, как жжет его колени и ступни, как будто эта противная жижа была едкой кислотой.

— Да она меня переварит!

Только шлем еще сохранял ему жизнь, позволяя дышать. Показалось, что погружение и жжение прекратилось. Но надолго ли? Подбородок коснулся грязи. Еще немного, и рот и нос тоже накроет. Маска, конечно, защитит от противной массы, но ненадолго.

Боба судорожно искал средства спасения. Он увидел катушку проволоки, торчащую из кучи шлака на другой стороне пруда, но до нее было слишком далеко. Чуть ближе, перед проволокой, лежала палка, но все равно вне досягаемости. Вокруг рос тростник, но он был слишком тонким и хрупким, чтоб выдержать его вес.

А потом Боба вспомнил — самостоятельность. Это означает использование всего, что только доступно.

Ему удалось вытащить одну руку из жижи и уцепить ею длинный тростник, выдернув его вместе с корнем. Боба воспользовался им, как длинным гибким крючком, зацепил проволоку, и медленно тянул его через грязь, пока он не оказался в пределах досягаемости руки.

Отлично! Проволока оказалась крепкой. Боба обмотал ее вокруг руки и потянул на себя.

Было уже почти поздно. От испарений резало глаза, и было тяжело дышать. Его руки слабели. Он собрал все свои силы и потянул…

Провод свободно заскользил по куче шлака, выворачивая его кусочки, вызывая небольшие оползни грязи и мусора на скользком склоне. Но потом он снова натянулся, зацепившись за что‑то.

Боба потянул еще, но в этот раз более осторожно. Проволока еле держалась за край какого‑то старого механизма. Если она слетит — он погиб.

Это был его последний шанс. Тяжело дыша, он подобрался к противоположному берегу. Один шаг позади… Еще один…

Боба ухватился за стебли камыша и вылез из зловонной жижи на скользкий берег. Уфф! Никогда в жизни, извозившись в грязи с ног до головы, он не чувствовал себя таким счастливым.

Он был свободен.

Боба смешался с толпой дроидов, солдат и рабочих, идущих в широкий, ярко освещенный, дверной проем. Никто не обратил на него внимания. И Прэкса нигде не было видно.

Даже покрывавшая его грязь не выдавала его. Почти все, кто шел с раскопок, были в такой же грязи.

Боба снял шлем и протер его. Без преувеличения можно сказать, что шлем спас ему жизнь. Теперь понятно, почему отец так им дорожил. И поэтому Боба теперь будет так же дорожить им!

Боба присоединился к рабочим–копателям, которые смывали под душем грязь с одежды и обуви, а потом тут же их сушили. Теперь все, что оставалось сделать — это вернуться в свою комнату, и никто даже не догадается, что он ее покидал.

Он уже выходил из душа, его одежда почти высохла, когда Боба скорчился от боли — грубая и сильная рука схватила его за плечо.

— Пошли!

Невозможно ошибиться, кому принадлежал этот голос. Боба открыл было рот, чтобы объяснить, он не собирался нарушать запрет, все это недоразумение. Но кому было до этого, какое дело?

Сайдон Прэкс не слушал его и тащил Бобу вглубь коридора, в убежище графа.

Граф наморщил свой изогнутый нос.

— Придется тебя помыть, — сказал он, отгоняя рукой запах.

Боба стоял, сжимая в руках отцовский шлем, и старался не дрожать. Он знал, что лучше никогда не показывать свой страх.

— Плохо тебя учил, твой отец, — сказал граф. — Ты сунул свой нос туда, куда не тебе следовало.

— Я ничего не видел, — сказал Боба, чувствуя, как граф медленно наливается гневом.

— Да ну? — презрительно бросил граф. Он стоял возле стола перед «окном», демонстрирующим, что угодно, только не настоящую грязь Раксус Прайма.

— Правда, — сказал Боба. — Я только вышел за дверь и не успел уйти далеко.

— Возможно, мне следовало научить тебя кое–чему.

У Бобы на мгновение затеплилась надежда, которая пропала сразу после следующих слов Графа.

— И первое, это научить тебя врать. Пока у тебя это плохо получается.

— Мне жаль, что я нарушил ваши правила, — сказал Боба. «И особенно жаль, что попался», — подумал про себя.

— Жаль? — переспросил граф с жесткой и холодной улыбкой. — Что ж, ты нарушил заведенные мною правила, это правда. Но это еще не все.

Не все? Разве этого мало?

— Я думаю, что ты знаешь слишком много, в то время, как информация сейчас является ценным товаром. — Он повернулся к Сайдону Прэксу, стоявшему в дверях.

— Разве не забавно, что единственный, кто знает такой большой секрет — это маленький мальчик?

Прэкс, естественно, не ответил. Боба не был уверен, что то, что ему удалось разведать, было «большим секретом». Но замечание графа подало ему мысль, которая, как он надеялся, могла спасти ему жизнь.

— Вы думаете, я единственный, кто знает Вашу тайну?

Приподнявшаяся бровь графа выдавала в нем наибольшую степень удивления, какую только Боба мог себе представить.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказал, — ответил Боба. Он постарался сохранить свой голос тихим и спокойным, в стиле Джанго Фетта, — Я уже рассказал о ней кое–кому…

Теперь он завладел вниманием графа.

— Могу я поинтересоваться, кому?

— Это мой секрет, — сказал Боба. Конечно же, он блефовал. — И она знает, кому все рассказать, если со мной что‑нибудь случится.

— Она? — Боба почувствовал в настроении графа определенную неуверенность. — Может, ты намекаешь на наемницу Аурру Синг?

Боба придумывал на ходу.

— Да, я имею в виду Аурру Синг.

— Малолетний глупец. Ты мне угрожаешь?

— Нет, сэр. Я только хочу то, что по праву принадлежит мне. Мою свободу и кредитки моего отца.

— Свободу? Кредитки? — Глаза графа пылали холодным огнем. — Я не торгуюсь с детьми. Особенно с теми, кто доставляет мне неприятности.

«Я зашел слишком далеко!» — понял Боба. Последний шанс был упущен.

— Сайдон Прэкс, ты знаешь, что с ним надо сделать.

Боба знал, что сопротивляться бесполезно. Он закрыл глаза, когда Сайдон Прэкс занялся им. Боба выронил шлем — его руки связали.

И тут, он как будто, услышал голос своего отца «Если ты должен умереть, сделай это с доблестью!»

Именно так умер сам Джанго Фетт — сражаясь до последнего момента.

Эти воспоминания вдохновили Бобу. Хватить оправдываться и притворяться. Чтобы его не ожидало, он встретит это с мужеством сына Джанго Фетта.

Вдруг граф понял руку. Впервые Боба увидел неподдельную тревогу на его лице.

— Что случилось, сэр? — спросил Сайдон Прэкс.

— Джедаи нашли нас, — ответил граф. Боба силился, что‑либо услышать в тишине комнаты. Откуда графу это стало известно?

— Покончи с ним и присоединяйся ко мне, — сказал граф, инстинктивно потянувшись к резной рукоятке светового меча, которая блестела под плащом.