Вань, нерешительно начала я, но, увидев, что брат пытается меня перебить, продолжила более уверенно. Пойми...я не знаю, как на это все, я обвела рукой голые стены, реагировать. Я рада за тебя и понимаю, что ты уже большой мальчик и хочешь пожить отдельно, но...Откуда у тебя столько денег?

Я заработал, уклончиво махнул головой Ванька и отвернулся, избегая смотреть мне в глаза. Кать, серьезно, ты правда думаешь, что я украл их или еще чтото?

Вань, нет! погладила его по плечу и попыталась подбирать слова более осторожно. Просто мне кажется, что заработать такие деньги за год нереально. Тем более, ты же не копил целенаправленно. Ой, Вань, вот не надо, заворчала я, когда Вано начал отнекиваться. Я тебя знаю. Ты бы в жизни от меня это не скрыл. Откуда деньги, а?

Я заработал, упрямо повторил он и как будто замкнулся в себе, отгораживаясь и отстраняясь от меня.

Дальше разговора у нас не вышло. Я еще пыталась пару раз развить эту тему, но брат упорно отмалчивался, делая вид, что ничего нового сказать не может. Я злилась, он психовал, и в итоге мы не разговаривали две недели. Те, кто нас знал, действительно хорошо знал, были просто в шоке, потому что мы с Вано вообще никогда не ссорились. Мы могли ругаться, злиться, не сходиться во мнениях, но как сейчас дуться и не разговаривать...

В итоге, мама все заметила, да в принципе, подругому и быть не могло. И она резко заволновалась и почувствовала неладное. К слову сказать, мы с Вано, даже не разговаривая друг с другом, единогласно решили не волновать ее и не рассказывать ничего о квартире.

Катя, ты занята? спросила у меня както мама в тот редкий вечер, когда я не бежала сломя голову к Мите. Когда я кивнула, не отрываясь от маникюра, она аккуратно присела на край кровати и смахнула с покрывала несуществующие пылинки. Я с тобой хочу коечто обсудить.

Что?

Что у вас с Ваней случилось?

Я дернулась и от неожиданности неудачно мазнула кисточкой, размазав лак по ногтю.

Ну вот, мама, я достала жидкость для снятия лака и начала остервенело тереть ноготь, за порывистостью скрывая свою нервозность и страх. Нельзя же так под руку говорить!

Прости, в ее голосе не слышалось ни капли раскаяния, наоборот, мама в этот момент была сосредоточена как хирург перед операцией. Но ты не ответила.

Я не умела врать. Тем более, маме. Она и Ванька были самыми близкими и дорогими людьми в моей жизни, но я понимала, что иногда сладкая ложь предпочтительней горькой правды. Я сама не была уверена в чемто, меня лишь терзали смутные догадки и подозрения, но если рассказать все маме, станет вдвойне хуже. Не только нам с Вано, но и ей. И я решила обойтись полуправдой, хотя, видит Бог, в душе я понимала, что вру, нещадно вру, и изза этого во рту появилась какаято горечь, которую не возможно было ни заглушить, ни избавиться от нее.

Мы просто с ним повздорили, я пожала плечами и снова начала красить ноготь, радуясь, что у меня есть причина, по которой я могу не смотреть маме в глаза. С каждым бывает. Ничего серьезного, мам, правда.

И изза этого вы не разговариваете уже две недели, мама хмуро посмотрела на меня, и внутри чтото взорвалось. Стало неуютно сидеть на одном месте, и я начала ерзать, надеясь, что она ничего странного в моем поведении не заметит. Дочь, я же не слепая, я все вижу и замечаю. Это вы с братом думаете, что я глупая и ничего не...

Неправда! я резко вскинулась и с упреком поглядела в родные, так похожие на мои сероголубые глаза. Что ты вечно выдумываешь!

Я не выдумываю, Кать, отмахнулась мама и поднялась с кровати, начиная мерить шагами комнату. Я же вижу, как вы оба себя ведете. Но я сейчас не об этом поговорить хочу. Что у вас случилось? И не говори, что ничего серьезного, в жизни не поверю.

Мы поругались.

Отлично! она язвительно улыбнулась и всплеснула руками. Процесс пошел. Дальше что? когда я через минуту так ничего из себя не выдавила, мама нахмурилась. Мне что, из тебя каждое слово клещами вынимать?

Мы изза его работы поругались, ясно? я тоже вскочила с кровати и от волнения начала расхаживать тудасюда, ни на секунду не задерживаясь ни на одном месте. Мне не нравится, как он себя нагружает, измучивает, как пашет. Я считаю, это не дело, так надрываться в двадцать лет.

Казалось, мама удивлена. Приятно удивлена, если быть точнее. Она сама не любила, что Ваня так много работает, и не раз за последние пару лет высказывала желание снова выйти на работу. Не на завод, чтонибудь полегче и попроще, но Ваня проявлял в этом вопросе завидное упрямство, также как и я. Но дело в том, что в Ванькины дела и я старалась без повода не лезть брат ненавидел, когда его особенно опекают. Если бы я начала пытаться его контролировать и следить за ним, как сделала наша мать, то я бы потеряла его доверие. Вано просто перестал бы мне все рассказывать, ограничиваясь легкими фактами и незначащими рассказами. А не вмешиваясь, я хотя бы представляла, чем он занимается и где в данный момент находится. Маме же не доставалось и этого о сыне она знала ровно столько, сколько он соблаговолял о себе рассказать. Из меня тоже проблематично было чтото выпытать, я всегда, как говорила мама, была заодно с этим оболтусом. И она перестала ждать поддержки с моей стороны, прибегая к моему авторитету лишь в крайних случаях.

А что, чтото случилось? мама довольно ощутимо успокоилась, но толика подозрительности еще мерцала в ее глазах. Чтото серьезное?

С чего ты взяла?

Ну...просто он же и раньше работал, а ты всегда его покрывала, она пожала плечами. И немного странно, что сейчас вы изза этого поругались.

Да что странного?! наверное, я прокричала слишком громко, потому что мама даже вздрогнула и с опаской поглядела на меня. Я просто попросила его подумать о себе, о нас, а не гнаться за деньгами. Всех их в жизни не заработает. А Ваньку ты знаешь. Он психанул, обиделся и вот...

Я мысленно молила маму, чтобы она прекратила этот допрос. Я не знала, куда деть руки, которые каждую минуту заламывала, куда спрятать лихорадочно блестевшие глаза, куда, в конце концов, спрятаться самой, чтобы избежать той лжи, лжи близкому человеку. Мне было неуютно, меня бросало то в жар, и я чувствовала, как кровь приливает к щекам, то в холод, и по спине пробегал озноб. За двадцать с лишним лет жизни я так и не научилась врать.

Да, это Ванька умеет, вздохнула мама. Ну ладно, Катюш, не расстраивайся.

Меня жгло ее сочувствие так, что хоть на стенку лезь. Я отвернулась к окну, делая вид, что внимательно рассматриваю наш двор, в котором кроме отблеска далеких огней ничего нельзя было разглядеть.

Я не расстраиваюсь, нервно дернула плечом и скрестила руки на груди. Все нормально, мам, правда. Просто мы не ругались никогда и...Я чувствую себя не в своей тарелке.

Я слышала, как мама начинает ко мне подходить, и постаралась взять себя в руки, чтобы она не заметила моего напряжения. Она осторожно положила руки мне на плече и слегка помассировала, стараясь меня успокоить. Погладила по волосам, как маленькую девочку, в самом деле, и в тот момент я чувствовала ее как никогда раньше. Пришла странная и страшная мысль, что она может умереть. Знаете, такое бывает, редко, но бывает. Ты вроде говоришь с человеком, находишься рядом и вдруг, без всякой на то веской причины, ты понимаешь, что он может тебя покинуть. Не просто бросить и уйти, а умереть, исчезнуть навсегда. И никто уже не погладит тебя по головке и не пожалеет, когда тебе будет это необходимо. Никто не положит твою голову себе на колени и не начнет обнимать и негромко говорить чтото, вводя тебя в успокоительное оцепенение, после которого как будто второе дыхание открывается. Так страшно стало словами не передать.

Я резко развернулась и сжала маму сильносильно, в этот момент замечая некоторые детали, на которые не обращала внимания раньше. А я выше нее, оказывается. Даже странно както мама всегда была большой и взрослой. Я смотрела на нее и видела залегшие морщинки грусти и печали, и в то же время, ее глаза засияли какимто особым радостным светом.