«Выгладить надо бы».

С трудом передвигая ноги, он добрался до умывальника и подставил лицо под холодную струю. Голова раскалывалась. Боль распирала виски и пульсирующими ударами била в затылок.

«Ох, ну и хрень!»

Вдруг вспомнилась какая-то женщина.

«Люська!» — мелькнуло в его голове.

Люся была женой майора Нестеренко, заместителя начальника колонии, отправленного на прошлой неделе в больницу из-за тяжёлой пневмонии.

«Люська? Чего это я про неё вспомнил?»

Перед глазами возникло её лицо, приоткрытый рот, пухлые губы, влажные сонные глаза.

— Ну что ты? — услышал он её голос как наяву. — Ну зачем ты, Антон?

И Юдин всё вспомнил.

После Тереньтьева он забрёл в комнату Нестеренко, и когда заспанная Люся приоткрыла дверь, он просто ввалился в коридор, едва не свалив женщину с ног. Бормоча что-то невнятное о любви, солдатском сердце и женской нежности, он вцепился в плечи Люси крепкими пальцами и начал целовать её в лицо. Она почему-то не сопротивлялась, только бормотала:

— Ты что, Антоша, зачем это?

Поспешно захлопнув дверь, Люся втащила его в комнату. Он сразу разделся, сразу возбудился, припал к её зыбким грудям и толчками вторгся в горячие женские недра.

— Антоша, милый, если б ты знал…

— Молчи, Люська! Не раскрывай государственных тайн! Ты, главное, подмахивай, подмахивай!

— Да я… Антоша, дурачок ты мой пьяненький, я так ждала этого…

Однако очень быстро он устал и отполз от неё. Она лежала, улыбалась и моргала, ожидая продолжения. Но Юдин вдруг захрапел.

— Антоша, — она затрясла его за плечо.

— Чего ещё? Какого рожна? — он приподнялся на локтях. — Ты откуда тут? Чего тебе? Ты, — похоже, он вспомнил что-то, — ты отодвинься, хватит, — пробормотал он и встал. — Хочу пить.

— Пить? В графине вода.

— Спокойной ночи.

— Ты куда? Разве мы…? — Она растерялась, ойкнула, громко сглотнула слюну и вдруг прошипела со злостью. — Сволочь беспомощная! Алкаш поганый! Я думала, что ты настоящий мужик, а ты… Да ты ничем не лучше моего Нестеренко!

Юдин, шатаясь, подобрал одежду, прижав её левой рукой к своей груди, правой рукой потряс расслабленно на уровне своих гениталий, вкладывая в этот жест только ему ведомый смысл:

— Вот тебе! Раскомандовалась! Юдин своё дело знает! Только не бабам командовать мною! — промямлил он и ушёл к себе, едва держась на ногах, заваливаясь и стучась плечом о стену.

Ночью он несколько раз поднимался, терзаемый жаждой, и окончательно уснул только под утро…

— Идиот ты, товарищ лейтенант, — сказал он своему отражению в забрызганном зеркале. — Опростоволосился перед бабой…

Он не отличался красотой, но у него были правильные черты лица, хотя и чересчур округлые. Люся Нестеренко давно поглядывала на него и дарила ему иногда улыбку, которая предназначается не всем. Юдин не раз ловил себя на мысли, что с Люсей было бы приятно завести связь, но побаивался, что такие отношения долго не останутся в тайне. А что будет, если про это узнает сам Нестеренко?..

Кто-то постучал в дверь.

Юдин, преодолевая огромное нежелание открывать, подошёл всё же к двери.

— Кто там?

— Товарищ лейтенант, вас срочно вызывают! — донёсся голос из коридора.

— Что ещё? — он повернул ключ. — Какая срочность?

Перед дверью стоял сержант Матвеев и смотрел на Юдина, насупив брови, весь его облик говорил о важности доставленного им сообщения. За плечом висел автомат. От Матвеева веяло молодостью, он был розовощёкий, голубоглазый, круглолицый.

— Что там стряслось, сержант? — Юдин повернулся к солдату спиной и пошёл в комнату, надевая рубаху на ходу. — Сегодня же праздник, мать твою! Все дела по боку!

— Только что в котловане обнаружен труп заключённого Желткова. Дежурный приказал доложить вам немедленно.

— Желтков? — равнодушно переспросил Юдин.

— Так точно, товарищ лейтенант, — бойко отозвался солдат.

— Как его убили?

— Не знаю, товарищ лейтенант.

Юдин яростно потёр лоб костяшками кулака, пытаясь выгнать головную боль. «Надо бы сказать Терентьеву. Только он ни хрена сейчас не соображает после вчерашнего. Эх, надо же было так нализаться! И похмелиться-то нечем…»

— Слушай, сержант, — он подошёл к Матвееву, — ты на машине?

— Так точно. За вами прислали, товарищ лейтенант, для срочности.

— Для срочности! — Юдин поморщился. — У тебя в заначке там нет случаем пузыря?

Сержант отрицательно покрутил головой.

— Да ты не хитри, вижу, что врёшь, — Юдин приблизился к Матвееву. — Ты посмотри на мою физиономию, сержант! У меня башка раскалывается. Вчера с капитаном перебрали… Если нет у тебя ничего, так я тебя в магазин пошлю…

— Нельзя мне, товарищ лейтенант. Мне же срочно приказано.

— Так я тебе тоже прикажу. Только это дольше получится: сначала в магазин и только потом обратно… Так что, есть у тебя чего в машине?

— Ну, товарищ лейтенант, чекушка припасена была на случай, — неохотно сообщил сержант.

— Случай как раз что надо. Быстро дуй за твоей чекушкой. Одна нога здесь, другая там…

Дня три-четыре тому назад Юдин получил от своего агента информацию, что заключённый Желтков определил, что заключённый Семёнов был педераст. Желтков в ту же ночь вступил с ним в половую связь в извращённой форме, предварительно избив его. Примеру Желткова той же ночью последовали Стоянов и Карамелин.

Сам по себе случай не представлял ничего особенного. На зоне насиловали кого-нибудь почти ежедневно. Администрация колонии относилась к этому спокойно, ей было даже выгодно, чтобы изнасилованных было больше, так как эти люди считались изгоями и быстрее шли на контакт с администрацией.

— Антон, помни, что опущенные[15] работают, как лошади, потому что им делать больше нечего, — наставлял Юдина в первые дни капитан Терентьев. — Им ничего не остаётся делать, как забыться в работе и искать у нас с тобой помощи от паханов. Так что пусть натягивают друг друга. А ты не воспринимай это слишком серьёзно.

Желтков принадлежал к так называемым быкам, то есть был одним из тех, кто составлял лагерную прислугу вора в законе. Быков обычно посылали туда, где требовалось применить грубую силу; они били, насиловали и уничтожали неугодных заключённых. И вот Желтков убит.

Юдин заканчивал одеваться, когда вернулся сержант Матвеев.

— Вот, товарищ лейтенант, — он достал из кармана шинели бутылку и протянул её Юдину, его лицо выражало досаду, что он не смог сохранить чекушку для себя.

— Отлично! — лейтенант торопливо сковырнул зубами мягкую пробку и жадно сделал глоток. — Уф-ф-ф…

— Полегчало, товарищ лейтенант?

— Сейчас… Полегчает… Иди вниз, сержант. Я скоро.

Через пятнадцать минут он вышел из подъезда и подошёл к машине. Его взгляд был замутнённым, но держался лейтенант хорошо.

— Давай, сержант, жми на полную, — поставленным голосом сказал он, садясь в «газик».

— Не укачает, товарищ лейтенант? — заботливо спросил солдат.

— Всё нормально. Теперь не укачает. Валяй…

Машина рывком двинулась с места, развернулась во дворе, объезжая ржавый трактор, и выехала на улицу. Посёлок растянулся метров на триста вдоль разбитой дороги; дом для офицеров и их семей был одним из чётырёх кирпичных трёхэтажных сооружений, остальные строения были глинобитные, жалкие, облупившиеся, окружённые покосившимися заборами. Летом посёлок выглядел гораздо приятнее, почти красиво: много вьющихся растений вдоль стен, какие-то яркие придорожные цветочки, порхающие птицы. Но сейчас всё было серо, снег подтаял, бурая вода наполнила колею, вид деревьев, устремивших свои голые ветви к низкому свинцовому небу, пробуждал в душе Юдина тоску. Лейтенант скосил глаза на сержанта, обхватил губами горлышко бутылки и вылил в рот остатки водки. Громко крякнув, он приоткрыл дверь (стекло давно не опускалось из-за оторванной ручки) и вышвырнул бутылёк.

Территория колонии находилась минутах в десяти езды от посёлка.