– Продавала себя? – воскликнула Алессандра и почувствовала, что залилась краской.

– Тебе могут не понравиться эти слова. Но знай: разница между содержанкой и куртизанкой не столь уж велика. И измеряется, пожалуй, лишь денежным выражением. Ты отдала мужчине самое ценное, что у тебя было, девственность, и что получила взамен? Пару сережек и какие-то там налоги? – Ла Селестия усмехнулась. – Хоть одна жемчужинка в этих серьгах есть?

– Нет, – честно призналась Алессандра.

– Да, печально, – вздохнула куртизанка. – С таким хорошеньким личиком девственность можно было продать и подороже. И неоднократно. – Она удрученно покачала головой. – Однако прочь сожаления! Я всегда говорю: выгоды они не приносят. Так что ты будешь делать? Насколько я понимаю, монастырская жизнь не слишком тебя привлекает?

– Нет.

– Ну а выгодные женихи на горизонте имеются?

– Нет.

– И ты еще колеблешься!

– Вас послушать, так быть куртизанкой – это легко и приятно. Но я слышала, этих женщин частенько избивают, хуже того, даже портят им лица, режут ножом. Одна французская болезнь[5]чего стоит!

– Да, все верно, эти опасности существуют. Но жизнь вообще полна опасностей, и неважно, куртизанка ты или нет. Всегда есть способы избежать несчастий. Я сама тебя научу. И ты должна понимать, насколько выгодно мое предложение. Большинство женщин дорого заплатили бы за эти мои секреты.

– Но почему вы предлагаете это мне?

– Пройдет не так уж много времени, и ты узнаешь, что даже самые красивые женщины имеют печальное свойство стареть.

Тень пробежала по лицу Ла Селестии, и на какую-то долю секунды Алессандра увидела перед собой совсем не ту женщину. За сверкающим фасадом скрывалась другая, печальная, умудренная опытом. Очевидно, Ла Селестия гораздо старше, чем кажется. Лучик солнца, прорвавшийся сквозь щель в шторах, высветил морщинки в уголках глаз, глубокие тени шли от уголков губ к подбородку.

– Придет время, и мужчины уже не столь охотно станут плясать под мою дудку, – продолжала меж тем Ла Селестия. – Но мне бы не хотелось повторять ошибки других куртизанок. Вместо того чтобы закрывать глаза на будущее, я планирую его. И плату я с тебя возьму умеренную. За обучение, за представление знатнейшим и богатейшим мужчинам города – двадцать пять процентов от твоего заработка.

– Дороговато.

– Неужели? А знаешь, как поставила вопрос передо мной моя мать? Сказала: “Ты можешь стать куртизанкой – не проституткой, а именно куртизанкой, это большая разница.И будешь жить в богатстве и роскоши, о которых и представления не имеешь. Не хочешь – ступай продавать свечи на ступенях у церкви и тогда будешь вечно прозябать в грязи и нищете”. У тебя, как и у меня тогда, выбор невелик.

– Возможно, но…

– Скажи, почему ты стала любовницей Лоренцо, вместо того чтобы уйти в монастырь? Должно быть, потому, что понимала – в приличном обществе тебя не примут, шансов удачно выйти замуж практически нет.

– Мне нужна свобода.

– Вот именно. “Свобода – самое ценное, чем владеет куртизанка. Даже бесчестие ничто по сравнению с этой привилегией”. Так сказал Франческо Пона. Человек, привыкший к настоящей свободе, уже не в силах от нее отказаться. И поверь мне: в нищете никакой свободы нет.

– И все же мне кажется, у меня не столь ограниченный выбор.

– Вот как? Лично я вижу только три варианта. Ты можешь уйти в монастырь, можешь стать куртизанкой. Или присоединиться к дешевым шлюхам, которые собираются на мосту Сисек[6]и задешево продают себя. Если хватит ума, приходи ко мне в среду в полдень. – Ла Селестия поднялась и направилась к двери. – Скажи, ты его любила?

– Кого? Лоренцо? – Алессандре было стыдно признаваться в том, что она никогда не любила этого человека. И вообще ей казалось, она никого еще не любила. – Не знаю.

Куртизанка окинула ее внимательным взглядом.

– Вот и хорошо. Так даже лучше, что не любила. Ты уж мне поверь.

ГЛАВА 4

Клер толкнула тяжелую застекленную дверь и вошла в центральный коридор академии Форсайта. Утром ей позвонила Мередит и сказала, что они должны встретиться сегодня в школе ровно в час дня. Она прошла по коридору, свернула направо и оказалась у дверей в кабинеты, в одном из которых работала Мередит. Она не понимала, зачем так срочно понадобилась подруге.

– Хорошо, что ты пришла первой, – сказала Мередит при виде Клер.

Кабинет у нее был очень уютный, в нем царила почти домашняя атмосфера. От пола до потолка тянулись книжные полки, везде были расставлены настольные лампы с абажурами, два стула с высокими резными спинками придвинуты к антикварному столу красного дерева.

– Первой? – удивилась Клер.

– К нам должен присоединиться еще один человек.

– Кто?

– Позволь объяснить все с самого начала.

– Хорошо.

– На следующей неделе состоится свадьба отца одной нашей ученицы. Это его второй брак, сама понимаешь. Медовый месяц молодожены собираются провести на юге Франции. Дочка же планировала провести лето с матерью, но… мама ее приболела. Вообще-то она сейчас в больнице. И вот он позвонил мне сегодня утром и спросил, не могла бы я порекомендовать кого-нибудь, лучше всего из преподавательского состава, кто согласился бы сопровождать его дочь в Париж, на неделю. Тогда молодожены смогли бы насладиться медовым месяцем, затем приехать в Париж, забрать дочь и провести еще неделю всей семьей перед возвращением домой. Но через неделю у нас начинает работать летняя школа, и сама я поехать не смогу.

– Так ты предлагаешь мне отвезти девочку в Париж?

– Нет. В Венецию! Даты путешествия и конференции полностью совпадают. Я уже переговорила с ним, и он согласился, с одним только условием: Гвендолин должна быть в Париже вовремя, чтобы они могли забрать ее и ехать дальше. И еще… мне показалось, он сильно угнетен. Очевидно, эта его новая жена вовсе не в восторге от того, что должна провести остаток медового месяца с падчерицей.

– Ну а куда я ее дену, когда придется посещать конференцию?

– Возьмешь с собой. Она уже не ребенок, ей четырнадцать. Скажешь, чтобы сидела смирно и держала рот на замке и что за это по окончании обещаешь сводить ее куда-нибудь развлечься.

– Я не знаю, как следует развлекать подростков, – угрюмо возразила Клер.

– Ты что, вообще не любишь детей?

– Я не говорила, что не люблю их. Просто не доводилось проводить время в компании тинейджеров с тех пор… С тех пор, когда сама была тинейджером.

– А я только и знаю, что тусоваться с тинейджерами, и должна тебе сказать, они ненамного отличаются от нас. Да большинство из них вообще симпатяги. Совершенно нормальные люди. Тут самое главное помнить о том, что отец Гвендолин очень богат и готов платить за все. Возможно, он даже оплатит расходы по конференции, да и тебе чего-нибудь подкинет в виде премиальных.

– Шутишь, что ли…

– Я серьезно. – Мередит улыбалась, смешно приподняв брови домиком, однако при этом нервно постукивала кончиком карандаша по столу, что выдавало некоторое волнение.

– Ты что-то недоговариваешь, верно? – догадалась Клер.

– Тебе нужно молчать об одном инциденте. Не упоминать о нем и словом в присутствии Гвендолин. Несколько дней назад ее отец поранил ногу… несчастный случай во время игры в гольф.

– Кто-то переехал ему ногу тележкой с клюшками?

– Нет. Пулевое ранение.

– Так это тот самый парень, в которого стреляла бывшая жена?

– Да.

– Стало быть, ранила его мать этой самой девочки?

– Да.

– Но ведь ты только что сказала, что она нормальная, совершенно нормальная! Ничего себе нормальная, мамаша, которая палит в людей!

– Да тише ты, он будет здесь с минуты на минуту. Короче, ты должна делать вид, что ничего об этом не знаешь.

– Ты ведь говорила, что мать ее заболела, находится в больнице.

– Так и есть. Лежит в психиатрическом отделении в “Масс-Дженерал”[7].– В ответ на укоризненный взгляд Клер Мередит лишь пожала плечами. – Временное умопомешательство – это болезнь. По крайней мере, такой позиции придерживается ее адвокат.