– Вам, думаю, виднее. – Виконт мрачно улыбнулся. – Вот видите. Поделился с вами самыми сокровенными мыслями и теперь в полной вашей власти.

– У вас нет причин не доверять мне.

– Но и доверять тоже вроде бы нет.

– Позвольте тогда напомнить, как вы заявились в этот дом среди ночи с каким-то письмом для испанского посла. Письмом, которое невозможно было доставить ему напрямую. Отсюда напрашивается вполне однозначный вывод: появление этого самого письма или вас в нашем городе нежелательно. И я тем не менее вас не выгнала. Только не надо путать мою доброжелательность с наивностью. Просто скажите, что за секретные дела у Оссуны с маркизом? Он что, шпион, да?

– Вы слишком далеко зашли. – Антонио, сердито хмурясь, развернулся и зашагал вниз по ступенькам.

– Так он шпион? – крикнула вслед ему Алессандра, но ответа так и не дождалась.

Наутро Алессандра сидела за письменным столом в гостиной, когда дверь отворилась и вошел Антонио. Резко остановился на пороге.

– Если вы заняты, не буду вам мешать.

– Напротив. Я как раз закончила письмо кузине в Падую. – После спора, разгоревшегося между ними накануне вечером, они еще не встречались и не разговаривали, так что в воздухе чувствовалось напряжение. – Присаживайтесь, прошу.

Антонио присел на краешек кресла у камина. Он все еще был бледен и, судя по всему, не выспался.

– Надеюсь, вас обрадует эта новость. Скоро возвращаюсь в Неаполь.

– Да, так будет лучше для нас обоих, – заметила Алессандра. И отвернулась, не желая встречаться с ним взглядом. – Вы говорили, что желаете понять мой характер. И я не хочу, чтобы вы уехали, считая меня совершенно аморальным существом, человеком, лишенным каких-либо религиозных чувств. Но знаете, когда я была совсем еще девочкой, уже тогда понимала: я не ощущаю того восторга или экстаза, что испытывают другие верующие во время службы. И не то чтобы я придерживалась каких-то иных взглядов, нет. Просто не трогало меня это все. Пение, проповеди, бормотание молитв. Они мало что для меня значили. Я всегда отдавала предпочтение естественным, природным сокровищам этого мира, а не наградам, что сулят нам церковники в небесном царстве. Когда я смотрю на раковину или бутон розы, когда любуюсь прожилками листа дуба или клена… вижу гармонию естественного мира, у меня возникает ощущение истинной божественности этих творений. И душа моя словно воспаряет к небесам, наверное, примерно те же ощущения возникают у людей при произнесении молитв. Вам не кажется это странным?

Антонио покачал головой.

– У меня самого часто возникали те же ощущения. Только я не мог выразить все это словами.

– Отец говорил, что соприкосновение с различными вероучениями и убеждениями разрушает веру в человеке. Наверное, именно этим и объясняется отсутствие у меня истинно христианского пыла, но я о том не сожалею. О, если бы я была мужчиной! Стала бы моряком, плавала в далекие-далекие страны, изучала бы разные интересные обычаи.

– Моряком? Вы?

Она улыбнулась.

– Нет, лучше не моряком. Пиратом!

– Пиратом?!

– Да. – И она, торжествующе улыбаясь, взмахнула гусиным пером для письма и сделала вид, что хочет уколоть его в горло. – Отбираю сокровища у мужчин, таких, как вы… которые падают в обморок от небольшой простуды.

Антонио набросился на нее, вырвал перо, притворился, что хочет нанести ответный удар. Алессандра со смехом бросилась наутек, Антонио догнал ее в прихожей, припер к стенке и удерживал с помощью вытянутых рук. Запыхавшись и улыбаясь, она смотрела ему прямо в лицо. Почему-то ей сразу расхотелось смеяться. Лица их начали медленно сближаться, губы приготовились слиться в поцелуе. Оба они затаили дыхание.

В этот момент в прихожую ворвалась Бьянка и встревоженным голосом объявила:

– Прибыл маркиз Бедмар, миледи.

Она продолжала переводить подозрительный взгляд с Антонио на Алессандру, а те быстро отошли от стены и приготовились встретить гостя.

ДУРАК

14ноября 1617 года

Бедмар поднес послание герцога Оссуны к одному из окон в полутемной прихожей и перечитал его заново. Гром и молнии! Это письмо принесет ему одни неприятности, ничего больше.

“…фактор неожиданности – одно из важнейших оружий в нашем арсенале, и любая отсрочка может привести лишь к поражению. В конце апреля я готов отдать распоряжение новым кораблям выйти в море; флот может подойти к берегам Венеции к празднику Вознесения. Более подходящего момента, на мой взгляд, не…”

Он бегло просмотрел письмо до конца. “Больше никаких отсрочек… полностью готовы… самое время нанести удар…” Иными словами, все та же заносчивая и пустопорожняяболтовня, столь характерная для герцога. А также совершенно неуместная, поскольку у них оставалось всего шесть месяцев, чтобы подготовиться к атаке.

Бедмар далеко не был уверен, что полки графа Сеговия – вроде бы они до сих пор сражаются в Нидерландах – смогут добраться до Венеции за столь короткий срок. По всемего расчетам участие этого соединения должно было сыграть решающую роль для успеха всей операции. Матерь божья, шесть месяцев! Как всегда, герцог требовал от него невозможного. Впрочем, маркизу прежде удавалось достичь невозможного. И будь он трижды проклят, если выразит свое сомнение и неудовольствие в присутствии Утрилло-Наваррского.

Пока Бедмар читал письмо от Оссуны, виконт стоял поблизости и гадал о том, каков должен быть ответ. Маркиз понимал, что не вся информация содержится в тексте этого письма. Выбор Антонио Переса в качестве курьера был довольно необычен, но Бедмар решил, что теперь не время выяснять истинную роль виконта в этом деле. Едва маркиз переступил порог дома синьорины Россетти и увидел там молодого человека, глаза его выдавали удивление, хотя обычно он умел скрывать свои мысли и чувства.

Лишь однажды во дворце Оссуны в Неаполе Бедмару довелось столкнуться лицом к лицу с самым доверенным и опасным наемным убийцей герцога, прославившимся искусствомвладения шпагой на всю Италию и Испанию. Утрилло-Наваррский был еще молод, но от внимания Бедмара не укрылось сходство Антонио с отцом. Он так и видел старого виконта в этом высоком дерзком молодце с прекрасной фигурой и уверенной манерой держаться. Его отец был настоящим мужчиной старой доброй традиции – скрестив шпаги, такие никогда не останавливаются, не идут на попятный, продолжают драться до последнего, пока держатся на ногах. Таким же был и отец Антонио. И они были добрыми друзьями. Маркиз очень сокрушался, узнав о смерти Переса-старшего. Но его сын? Что он все-таки собой представляет? Что-то не похоже, что, с учетом обстоятельств, между ними возникнет такая же крепкая мужская дружба.

Появление Утрилло-Наваррского в Венеции все ставило под вопрос; Бедмар тотчас же ощутил исходящую от этого человека угрозу. Во-первых, угрозу Алессандре, ведь Оссуна не раз давал понять, что присутствие этой женщины в жизни маркиза небезопасно для осуществления их планов. Во-вторых, самому маркизу. Неким непостижимым образом Оссуне удалось тайно переправить Антонио Переса в город незамеченным. Словно герцог предупреждал его, Бедмара: “В следующий раз даже ты не будешь знать, что он здесь”.

Что же стояло за столь неожиданным решением герцога прислать своего человека на два месяца раньше обговоренного срока? Ведь выступить прежде, чем подоспеют основные силы, они все равно не смогут. Неужели коварный Оссуна решил нанести удар по нему?

Давно уже не было секретом, что Оссуна в Неаполе не популярен. Возможно, он имел виды на Венецию, хотел стать здесь наместником, то есть занять место, которое после победы предназначалось ему, Бедмару? Маркиз осторожно покосился на Переса. Может, у герцога возник какой-то новый план, по которому Бедмар не должен выжить в сражении? И как раз с этой целью послан в Венецию Утрилло-Наваррский, чтобы был под рукой в нужный момент.

Если Оссуна затеял какие-то закулисные игры, мрачно подумал Бедмар, он сам от этою только проиграет. Предупреждение герцога мало что для него значило, однако раздражало. И на него следовало ответить правильно и адекватно, да еще постараться при этом, чтоб Оссуна ничего не заподозрил. И буквально сразу же в голову Бедмару пришел блестящий ответ, начавший формироваться, как только он увидел Переса. И Бедмар уселся за письменный стол.