Последние дни Жанне было очень одиноко, Яны рядом больше не было, разговаривать было не с кем, заходили в гости к ней не так часто. Только медсестра трижды в день приносила еду, и ещё раза три за день, приходил Чехов и его сотрудники, делали свои обследования, всё остальное время она лежала в палате одна, и развлекала себя, как могла, при этом, у неё не было даже радиоприёмника. Потому что больница находилась в какой-то военной зоне под Москвой, и здесь работали системы радио подавления сигналов, а кабельное радио и телевидение не было проложено. Поэтому она могла только читать...

       В комнату вошёл профессор, сел рядом с ней на кровать, посмотрел, он не плакал, нет, но был расстроен.

       -Что случилось Константин Иванович?

       -Две новости, одна плохая, другая ещё хуже.

       -Ну, начинайте с той, что похуже.

       -Яна умерла, ваша соседка, после родов началось кровотечение, потом инфекция, из-за ослабленного иммунитета. Ну и она скончалась, я в начале решил не говорить вам, теперь вот сказал, умерла она три дня назад, так что всё...

       -Ясно... А её ребёнок?

       -Он тоже умер, родился мёртвым, сердце так и не начало биться. Вот такие дела.

       -А как с новостью, которая не такая плохая?

       -Вчера вечером получил приказ, наш НИИ закрывают, это произойдёт не сегодня, вся процедура закрытия займёт недели две три, так что ты родить успеешь здесь у нас. Но НИИ будет закрыт, ну и дальше, никакого наблюдения за твоим ребёнком не будет, никаких лекарств не будет тоже. В общем, если что случится, будешь предоставлена обычной советской медицине, никаких спец лекарств и спец препаратов. Я бы хотел проследить за судьбой ребёнка, но не смогу. Потому что меня переводят на другой проект, да что там на проект... Буду работать обычным врачом в обычной больнице, мои сотрудники тоже. Все наши достижения и открытия, весь наш опыт будут спущены в унитаз, все средства потрачены зря.

       -А я?

       -Напишешь подписку о неразглашении, как обычно... Вообще, вся страна катиться в пропасть, начался дефицит, ты здесь об этом не знаешь, но дела наши плохи, внешний долг быстро растёт, на Кавказе начались трения. Что касается твоего ребёнка. После рождения, я надеюсь, у меня будет неделя, или две, смотря, как родишь, и как сложится ситуация. Я на нашем оборудовании проведу тщательный анализ его химии, насколько это возможно, поставлю диагнозы. Если какие-то болезни у него имеются, напишу рекомендации как лечить, какими лекарствами. Это всё что я могу сделать. Но это уже не мало, в обычных больницах очень часто верно диагноз поставить не могут, в итоге не правильное лечение приводит к смерти пациента, я могу и сделаю это очень аккуратно и добросовестно.

       -Вы опасаетесь, что он будет не нормальным?

       -Да, и я опасаюсь, что помочь тебе никто не сможет, в этой стране всем будет не до твоего ребёнка. Впрочем, если что, я оставлю вам свой адрес и телефон, звоните, пишите, помогу, я ведь не худший врач из всех. Больше всего, я опасаюсь за его голову, она имеет небольшие аномалии, это очень плохо, эти аномалии не пропали, хотя роды уже на носу, это может, не отразится на нём, может, наоборот он станет очень умным, а может, вырастит полным идиотом.

       -Я понимаю, но после всего, для меня сам факт того, что, быть может, он вообще родиться и будет жить, это уже чудо. Я ведь ждала, что он умрёт, и... А вот Яну и её ребёнка жаль, очень жаль...

       -Да, мы пытались спасти, у нас лучший хирург, но в общем, не судьба... Я в начале винил себя за таблетки подавляющие иммунитет, думал, что если бы не наше вмешательство, тогда бы не было воспаления и она бы не умерла. Но хирург сказал мне, что в обычной больнице она бы тоже умерла, потому что роды были исключительно тяжёлыми, дело даже не только в ребёнке, а в её собственном здоровье. Так что вот такие дела. Ну, я пойду?

       -Идите.

       Он поднялся и вышел, а Жанна даже не стала плакать о Яне, и ей не было ни капли жаль, она думала только о том, что скоро, наконец, выйдет отсюда, и с её ребёнком может быть будет всё в порядке. А она верила, что всё будет в порядке, потому что сами врачи просто не понимают, что с ним происходило. Значит, врачи ошибаются, и с ней всё нормально.

       Роды у Жанны затягивались, срок уже подошёл, а она всё не собиралась рожать, и это пока ещё не было страшно для её организма, потому что иногда женщины вынашивают ребёнка и по девять с половиной месяцев, а сейчас прошло ровно девять. Но плохо то, что прошла неделя, и делу о закрытии НИИ дали ход, и профессора Чехова буквально выживали из его научного центра. А он так хотел изучить ребёнка, провести опыты в этих лабораториях. Он верил, что если результаты будут выдающимися, то, возможно, всё изменится, и проект не закроют, надо только закончить, успеть. И вот, когда Чехову уже поставили последний срок, как-то вечером у Жанны начались схватки, всё было в порядке, она собиралась рожать...

       Она вернулась с прогулки, теперь её уже выпускали на улицу, и под присмотром охраны она недолго гуляла по садику. Потому что действие иммуно подавляющих препаратов закончилось, и теперь она не боялась микробов и вирусов как раньше.

       Её привезли в отделение хирургии, и хирург начал аккуратно доставать ребёнка. Роды были долгими, часа четыре, и где-то в три ночи появился ребёнок, самый обычный, самый обычный, без малейших дефектов, без щупалец и гигантской головы, самый обычный ребёнок. Появившись, он почти сразу заорал, как и полагается ребёнку. Вроде бы он дышал, но профессор Чехов, опасаясь худшего, сразу сунул его в специальную реанимационную камеру, где можно было контролировать дыхание и жизнедеятельность органов. После чего ребёнка в реанимационной камере увезли в лабораторию, а Жанну усыпили уколом снотворного и отправили спать. Всё прошло нормально, не понадобилось никакого хирургического вмешательства, ребёнок был идеально здоров.

       Профессор Чехов взял шприц со стерильной иглой уменьшенного диаметра, и аккуратно извлёк у младенца каплю крови, сразу же понёс к микроскопу и начал готовить реагенты. У него впереди было несколько дней, чтобы изучить малыша, прежде, чем лабораторию окончательно закроют.

       -Даже не верится, - сказала Юля. - Под УЗИ он был таким чудовищем пол года назад, совсем не человек, а сейчас вымахал в обычного человека. Теперь, самый обычный человек, ребёнок.

       -Да, обычный, и кровь красная, - поддержал Дима.

       -Я знаю, но отклонения всё равно могут быть, и могут быть найдены. И мы прямо сейчас этим займёмся. Жаль, мы не умеем делать тест ДНК, как это делают на западе, я слышал, там умеют... Но эта технология дойдёт до нас лет через пять десять не раньше. Придётся проверить только химию крови и органы.

       -Органы мы видели много раз профессор, они в порядке, кроме мозга, да и мозг, почти в порядке.

       -Продолжим исследования, у нас есть несколько дней...

       Жанна внимательно прочитала ещё раз соглашение о неразглашении сроком на пятьдесят лет. Всё написанное ей показалось бредом, и она не понимала зачем. Но ей строго запрещалось говорить что либо о клинике о том, как проходило лечение, нельзя было рассказывать ничего и о пациентах, и обо всём что рассказал ей о ребёнке доктор. Формально, официально, ребёнок был нормальным, полностью нормальным, и она просто проходила лечение в клинике от специфической формы гипатита В, экспериментальное лечение было успешным, всё.

       -А что будет, если я нарушу слово, и об этом станет известно?

       -Вас накажут, и сурово, в зависимости от того, как много вы расскажите. Но так как всё это является государственной тайной, то наказание может подразумевать длительный тюремный срок, до двадцати лет, почти пожизненное. Поэтому не стоит болтать, никогда. Что касается справок, мы всё подготовили, получите.