Я встряхнул головой, чтобы развеять туман, на мгновение возникший у меня перед глазами. Потом огляделся, ища кого-нибудь из своих, и увидел небо, заполненное горящими и падающими самолетами. Ниже меня море было усеяно горящими обломками, над его поверхностью стлался дым. Большинство «Юнкерсов» нашло себе могилу в море.

Многие из наших ребят поворачивали назад, чтобы помочь «Спитфайерам», которые дрались с «мессерами». Бой происходил теперь прямо надо мной. Начав набирать высоту, чтобы также вступить в бой, я увидел вдали один «Юнкерс», летящий почти над самой водой и явно пытающийся ускользнуть незамеченным. Развернувшись, я атаковал его сбоку. Пулеметная очередь полоснула его по фюзеляжу сзади плоскостей, и в этот — момент я почувствовал, как задрожала ручка управления и мой самолет клюнул носом. Пытаясь взять ручку на себя, я обнаружил, что руль глубины почти не действует, а оглянувшись, увидел, что левого стабилизатора как не бывало. Тем временем надо мной разворачивался «мессер», заходя в хвост для новой атаки.

Сознавая безнадежность своего положения, я изо всех сил потянул ручку управления на себя. «Юнкерс» был сразу забыт, и единственной моей мыслью теперь было резко отвернуть в сторону. Делая отчаянные попытки сохранить управление самолетом, я заметил, что он начал медленно разворачиваться. Тогда я осмотрелся вокруг, ища «мессер», но его нигде не было. По-видимому, он потерял меня. Мне помогли хаос, который царил в воздухе, и наступившая темнота.

Да, темнота меня спасла. Повернув на юго-запад, я уже через минуту был в стороне от места воздушной схватки. Вскоре я увидел, как один за другим Р-40 потянулись на базу, при этом выглядели они неважно. Мы собрались вместе и, летя свободным строем, взяли курс на аэродром в Эль-Джем. Через некоторое время поверхность земли стала темнее. Это значило, что мы пролетаем уже над сушей. А еще через несколько километров сквозь сумрак стали видны песчаные полосы взлетно-посадочных дорожек. Мы были дома.

В конце апреля из Эль-Джем мы перелетели в Кайруан (в 80 км южнее Туниса). Отсюда мы летали на боевые задания еще в течение месяца. Немецкая авиация была переброшена назад в Сицилию и Италию, и наши самолеты почти все это время выполняли роль штурмовиков или пикирующих бомбардировщиков. Взлетая, мы обычно брали с собой 500 кг бомб и полный комплект боеприпасов. Нашей задачей была охота за кораблями противника. Немецкие же самолеты мы могли наблюдать почти всегда на большой высоте и на большом расстоянии от нас. В тех же редких случаях, когда самолеты противника снижались и завязывали с нами бой, они обычно, проведя несколько атак, быстро уходили.

После изгнания немцев из Африки моя эскадрилья вышла из 57-й истребительной авиагруппы и возвратилась в нашу старую 314-ю авиагруппу, с которой мы расстались в египетском городе Кабрит три месяца назад. Штаб авиагруппы находился теперь на новом месте — на аэродроме, созданном на дне высохшего озера в Кейп-Бон, недалеко от Туниса. 20 июня мы перелетели из Кайруана в Кейп-Бон и уже на следующий день получили новое задание.

В течение трех недель мы сопровождали наши средние и тяжелые бомбардировщики, совершавшие налеты на Сицилию в период подготовки вторжения. Это было тяжелое и трудное время. Ни один наш вылет не проходил без того, чтобы нас не атаковали «Мессершмитты-109» и «Фокке-Вульфы-190», которые летали крупными соединениями. Не проходило дня, чтобы не было воздушного боя и чтобы мы не потеряли несколько самолетов. Наши внушительные потери заставили нас с большим уважением относиться к немецкой авиации. Немало самолетов мы потеряли также из-за мощного зенитного огня немцев.

Немецкая авиация превосходила нашу, и мы это знали. Дело было не в летчиках — мне кажется, что в этом отношении мы были первыми. Причина нашего отставания заключалась в том, что Р-40 не могли равняться с более маневренными немецкими истребителями, и после каждого боя мы не досчитывались нескольких самолетов. Мы неоднократно обращались с просьбой дать нам «Р-51 Мустанги» — более быстрые новые самолеты, но они были нужны в Великобритании для сопровождения бомбардировщиков дальнего действия, совершавших налеты на Германию, и нам не оставалось ничего другого, как летать на тех самолетах, которые у нас имелись, выжимая из них все, что можно.

На рассвете в день начала операции вторжения мы получили задание вести патрулирование над пунктами высадки наших войск. 10 июля мы еще в темноте взлетели с аэродрома, пересекли Тунисский пролив и с восходом солнца были уже над Сицилией. Внизу действовали наши бомбардировщики, нанося удары по опорным пунктам противника; за ними следовали транспортные самолеты и планеры с парашютными войсками. Над местами высадки мы не встретили сильного сопротивления со стороны вражеских истребителей. Наша пехота высаживалась на берег, несмотря на неспокойное море и сопротивление противника. Корабли союзников вели орудийный и минометный огонь, поддерживая наземные войска, в то время как они продвигались вперед и окапывались.

В воздухе нас больше всего беспокоил не противник: с первым же проблеском утра наши зенитчики начинали стрелять по каждому самолету. Я несколько раз был обстрелян своими зенитками, а в соседней эскадрилье они сбили один Р-40. Особенно большими были потери среди наших планеров и самолетов С-47. Этот «самообстрел» (своими же зенитками!) продолжался во время еще нескольких наших патрульных полетов над берегами Сицилии. К концу июля наши войска надежно удерживали захваченную прибрежную территорию, а передовые части были уже в глубине острова. Свою задачу мы выполнили, и нас отозвали с фронта на переформирование.

Три месяца мы провели в Кейп-Бон, приводя в порядок поврежденные в боях самолеты, тренируя молодых пилотов и в то же время посылая запросы о новых машинах. Это был период ожидания и затишья, но после пяти напряженных месяцев, заполненных боевыми вылетами, он был как раз кстати. В августе я был произведен в капитаны. Вскоре после этого 9-я воздушная армия в Африке была расформирована и вновь сформирована в Великобритании, а нас передали в новую, 12-ю воздушную армию под командованием генерала Спаатса.

Спустя почти два месяца после начала операции по вторжению в Италию мы перебазировались в новый пункт. Наш аэродром находился среди виноградников на склоне Везувия. Мы разместились в современных домах возле Неаполя и жили со всеми удобствами по двое в комнате. В каждой квартире были водопровод и отдельная ванная. На первом этаже располагались общая столовая, бар и комнаты для развлечений. После жизни в течение года в палатках жизнь в Неаполе, несмотря на военное время, казалась нам роскошью. На аэродром мы ездили в «джипах» и летали в чистой форме. По возвращении с заданий мы обычно уезжали в Неаполь и там весело проводили вечера.

В Италии мы большей частью выполняли такие задания, как штурмовка и бомбометание с пикирования — самую черную работу для истребителей. В первое время нашими целями чаще всего были железные дороги и мосты. Но фронт проходил недалеко — всего, в нескольких километрах севернее Неаполя, и через некоторое время мы стали поддерживать нашу пехоту, нанося удары но артиллерийским точкам противника. Вражеские артиллерийские позиции были хорошо защищены, и мой самолет получил несколько повреждений, попадая под зенитный обстрел.

В ноябре и декабре мы продолжали оказывать давление на противника с воздуха, в то время как наша пехота наносила ему — сильные удары на земле. В январе меня назначили командиром эскадрильи. Мы нападали на артиллерийские позиции противника на участке перед 5-й армией. В гористой местности южной Италии немецкие опорные пункты были почти неприступными для наземных войск. Одним из таких опорных пунктов был бенедиктинский монастырь на Монте-Кассино.

Дважды — 3 и 6 января — моя эскадрилья атаковала огневые позиции противника в этом районе. Утром 7 января офицер, проводивший инструктаж перед вылетом, сказал нам, что наша цель — Монте-Кассино. Перед нами была поставлена задача уничтожить монастырь и здания на верхушке горы, для того чтобы заставить немцев уйти оттуда. Эскадрилья, которую я вел, должна была нанести первые удары по монастырю.