На этой земле и жизнь должна быть красивая и счастливая. Но до счастья-то далеко было, не хватало его на всех. Не ласковой матерью, а лихой мачехой оборачивалась иной раз судьба. Случалось всякое: и засуха, и заливные дожди, и обжигающие морозы. Но не это мучило тверских мужиков - заедало их безземелье. В Верхней Троице, к примеру, сорок семь дворов. А всех угодий - четыреста семьдесят десятин. У любого из помещиков - их в волости восемь - земли было больше, чем у целой деревни. Вот и жались крестьяне на своих клочках. В хорошие годы хлеба и картошки едва хватало до весны. А грянет неурожай - к рождеству оставались без еды. Чтобы прокормить семью, мужики занимались отхожим промыслом. Кончат полевые работы и отправляются артелями плотничать в Кашин, в Тверь, а то и в Москву и даже в Петербург.

С самого детства поражала Калинина такая несообразность: природа - не налюбуешься, земля щедрая, а жизнь у крестьян трудная, с вечной тревогой о завтрашнем дне. Почему барские угодья пустуют, а крестьянам негде скот пасти? Почему у помещика дом, как дворец, а мужику крышу починить нечем? У старого солдата, жившего бобылем на краю деревни, изба топилась по-черному. Ребятишки, ходившие к нему за рубль в зиму зубрить азбуку, то дрожали от холода, то чихали и кашляли, когда солдат разжигал печь и изба наполнялась дымом.

Михаил Иванович усмехнулся, вспомнив солдата. Упрямый это был человек, терпеливый и добросовестный. Честно отрабатывал полученные рубли. Сам едва грамоте разумел, а ребятишек учил строго. Без устали заставлял их твердить: «Аз, буки, веди...» И твердить как можно громче, чтобы слышали в деревне родители, чтобы сознавали: не зря платят старику, не зря по очереди кормят его.

Плохо ли, хорошо ли, а к весне научил солдат ребятишек читать по слогам. На этом для большинства Мишиных сверстников образование закончилось. Калинину же помог случай. А может, и не случай: на ловца, как говорят, и зверь бежит. Очень он мечтал грамоту одолеть, очень завидовал тем, кто свободно книжки читает.

Примерно в версте от деревни - барская усадьба Тетьково. Просторный дом с шестью белыми колоннами, пристройки для дворни. Вокруг большой сад, клумбы с цветами. Сюда каждое лето приезжал из столицы толстый генерал с женой и детьми. Фамилия у него грозная и непонятная: Мордухай-Болтовский. В деревне о нем говорили с почтением: важный господин, строгий, однако справедливый, зря никого не обидит. А генеральскую жену Марию Ивановну крестьяне уважали за простоту и добрый нрав. У нее было шестеро детей, по себе знала, каково быть матерью. Прослышит, бывало, что в деревне ребенок болен, обязательно придет, посоветует, как лечить, принесет лекарство.

Местные ребятишки с барчуками почти не встречались. Господским детям все бы гулять да играть, а деревенские пареньки с малых лет при деле. То корову в стадо отогнать надо, то коня отвести в ночное, то с меньшой сестренкой заняться. В лес ходили не попусту, а за ягодами, за грибами.

Однажды собирал Миша землянику на прогретом солнцем косогоре и вдруг увидел господских детей. Нянька-гувернантка вела их, как гусыня свой выводок: одного за другим, мал мала меньше. День теплый, а они все в ботинках, на всех одинаковые костюмчики, все постриженные, чистенькие. Миша хотел убежать, но барчуки окружили его, стали расспрашивать, много ли ягод, какие съедобные, а какими можно отравиться. Миша начал рассказывать, да так разговорился, что и про стеснение забыл. Повел мальчиков на опушку, где земляника всюду краснела в траве. Когда наелись, решили играть в прятки. Нянька-гувернантка была довольна - помощник нашелся.

Вернувшись в имение, гувернантка рассказала барыне: вот, мол, мальчик скромный, дурного слова не скажет, вокруг каждую тропку знает... Может, так, а может, просто по доброте своей обласкала Мария Ивановна босоногого худенького паренька, который внимательно и удивленно разглядывал убранство барского дома. Посадила обедать, задавала вопросы о семье, о деревенских знакомых. Миша сразу легко почувствовал себя с ней.

Да и барчуки были простые, ничем не хвастались, не задирались. Наоборот, искренне радовались, когда Миша приходил к ним. А Мария Ивановна доверяла ему, словно взрослому. С ним отпускала детей и в лес, и на луг, и на реку. Знала, что Миша не заблудится, не бросит малышей в опасности.

Привыкли в генеральской семье к Мише Калинину. И ему очень интересно там было. Только не мог он приходить часто - работал дома и в поле, помогал взрослым.

Мать посоветовала: попросись мальчиком для услуг. Он так и сделал. Барыня не отказала.

Целые дни Миша проводил с барчуками. Они много читали. И Миша тоже старался, с трудом складывая буквы в слова. Учат стихотворение - и Миша с ними. Запоминал быстрее генеральских детишек. А те радовались за него. Видели, с какой жадностью тянется он к знаниям. И надо же так смекнуть: уговорили отца, чтобы определил он Мишу на дальнейшую учебу. Для генерала это было нетрудно: он состоял попечителем земского училища в волостном селе Яковлевском, что в двенадцати верстах от Верхней Троицы.

Дмитрий Петрович Мордухай-Болтовский побеседовал с Мишей, посоветовал ему заниматься прилежно, чтобы вступить на широкую жизненную дорогу. С тем и уехал в столицу, забрав семью. А Миша с отцом отправился в Яковлевское. День был по-осеннему прохладный, но солнце светило ярко и празднично. Простирались вокруг знакомые, тронутые позолотой, поля, ярко пестрела листва в перелесках, летала в прозрачном воздухе тонкая паутина. И жутковато было из этого родного привычного мира войти в чужое село, переступить порог высокого казенного дома под железной крышей...

Сколько ему стукнуло тогда? Одиннадцать. Но такими сильными были впечатления тех дней, что навсегда врезались в память. Старые березы возле школьного крыльца. Черная классная доска с трещиной в правом нижнем углу. Длинная парта - усаживались сразу шесть человек.

Миша сел с Любой Головиной. Он был тощий, кожа да кости, а Любаша - что твой колобок, и румянец во всю щеку. Она смотрела-смотрела на пего да и ахнула: «Ой, глаза-то какие! Как небушко ясное!» И подвинулась, давая ему места побольше. Он обрадовался этому и спрятал ноги под парту: стеснялся. У всех ребят были либо сапоги, либо башмаки, лишь у него - самодельные веревочные чуни.

Напряженно ждал Миша учителя. Какой он? Столь же сердитый, щедрый на оплеухи, каким был старый солдат? Или еще строже?

Послышался мелодичный звон колокольчика, дверь отворилась... и в класс вошла молодая, горделиво-красивая женщина в ослепительной белой кофточке, с большими радостными глазами.

Анна Алексеевна Боброва - его первая настоящая учительница, изумительной души человек! Это благодаря ей он поверил в свои силы, понял, что способен на многое. Ему не давалось чистописание. Трудно было держать огрубевшими от работы пальцами тонкую легкую ручку. По вечерам, когда товарищи отдыхали, приготовив уроки, Михаил один сидел за столом. Выводил букву за буквой. Сотни букв. Тысячи букв! Немели пальцы, в глазах темнело от напряжения, а он писал и писал. И это - каждый вечер, пока не выработал четкий каллиграфический почерк.

Учился он жадно, опережая своих сверстников. С осени до рождества одолел два класса - младший и полусредний. Его перевели в средний. Никто в училище не знал столько стихов, сколько он. Никто, пожалуй, не читал столько книг. Анна Алексеевна приносила ему книжки из дома, из своей маленькой библиотеки. Давала то, что не предусмотрено было программой.

А вот с одеждой у него тогда было совсем плохо, хуже, чем у всех других. Рубашка единственная и штаны тоже. Когда прибегал на воскресенье домой, мать устраивала стирку, а он голышом сидел на печи, дожидаясь, пока высохнет одежонка. И хоть одна у него была рубашка, зато всегда чистая и отглаженная. Он не принял бы ни от кого подарка - подачки на бедность. А от Анны Алексеевны принял без колебаний, потому что понял: это от сердца. Из скромной своей получки несколько месяцев откладывала она деньги, чтобы купить лучшему ученику валенки, рубашку-косоворотку и поясок. Тревожилась: возьмет ли? А он тогда вспыхнул от радости и даже слов не нашел, чтобы поблагодарить ее. Счастлив он был от такой заботы. И она, кажется, тоже.