- Да, на местах у нас особенно ощутима нехватка умелых руководителей.

- Среди крестьян непочатый угол очень цепных работников. В партию они идут туго, но привлечение середняков к руководству дает огромную пользу, ведь они прекрасно знают экономику своей местности. А общественная работа идейно сближает их с коммунистами.

- Напишите об этом, - сказал Ленин. - Обязательно напишите, и не одну, а несколько статей с фактами и выводами. То, что вы предлагаете - это конкретное претворение в жизнь нового отношения к середняку. Ни в коем случае нельзя распространять репрессивные меры, направленные против кулачества, на среднее крестьянство. Это грубейшее нарушение политики партии и основных принципов коммунизма. Насилие по отношению к среднему крестьянству представляет из себя величайший вред... Величайший!

- Да, уж силком середняцкую массу не повернешь.

- Работа предстоит кропотливая, трудная, длительная. Мы должны ни на минуту не забывать: от того, с кем пойдет середняк, зависит будущее нашей революции.

- Машин бы нам, - подавив вздох, произнес Калинин. - Я вот папку завел, «папкой будущего» ее назвал. Складываю вырезки, фотоснимки, на которых новые сельскохозяйственные машины изображены. Чертежи, описания собираю. У шведов, у американцев хорошо это дело поставлено. Весной мы три трактора на общественные огороды пустили. За день такое поле вспахали, что целой деревне на неделю работы хватило бы. Крестьяне толпами шли смотреть. До сих пор по всей области говорят об этом.

- Лучшая форма агитации за крупное социалистическое хозяйство, - оживился Владимир Ильич. - Если бы нам не три трактора, а тридцать тысяч тракторов, - он прищурился, усмехнулся. - Нет, тридцати тысяч недостаточно будет, пожалуй?

- Мало, - подтвердил Калинин.

- Если бы мы могли дать сто тысяч тракторов, снабдить их бензином, снабдить их машинистами, то средний крестьянин сам сказал бы: «Я за комму-нию!» Скажет он так?

- Где их взять, машины-то, - вот вопрос?!

- Мы с вами понимаем, что это пока фантазия. Но то, что сегодня видится только в мечте, завтра может стать явью.

- Если труда не жалеть.

- Вот именно! Я, конечно, широко замахнулся, но будут у нас со временем сто тысяч тракторов, обязательно будут! И самые лучшие машины, что хранятся пока в вашей папке, пойдут по артельным полям.

В январский морозный день добрался до родной смоленской деревни Кузьма Голоперов. Знакомый мужик подвез его от станции. Степенно, чуть прихрамывая, зашагал он по длинной улице к холму, где красовался близ церкви пятистенный, под железом, дом бывшего старосты.

За плечами - туго набитый солдатский мешок. В руке - кожаный городской баул.

Прилипли к мутным стеклам бабы и ребятишки, долго глядели вслед, судачили: откель взялся, сердешный, какие вести привез?

Батя, Василий Васильевич, встретил единственного сына с радостью. Сам истопил баньку, приготовил березовый веник. Попарился заодно.

Кузьма разложил гостинцы: отцу - суконный отрез, матери - шаль. И замужнюю сестру не забыл, и племянниц. Мать руками всплескивала: домовитый сынок-то, заботливый! Отец пригладил светлые, поредевшие волосы.

- Не бедствуешь.

- Голова на плечах, руки пока при себе. А дураков на наш век хватит.

- И то ладно, - одобрил Василий Васильевич. Перед ужином отец достал из сундука бутылку первача. Сели за стол рядом, как ровня. Мать поставила чугунок горячей картошки, обливную миску соленых грибов.

- Ох, соскучился по ним! - потянулся Кузьма.

- Этого добра вволю, - сказал Василий Васильевич. - А вот с хлебушком плохо.

- Недород?

- Уродило средне, терпимо. Только продразверстка все загребла. Видел - сусеки пустые.

- Так уж и все? - плутовато сощурился Кузьма.

- Ну, припрятал кое-что, до новин дотянем с грехом пополам, - неохотно ответил отец. - Да ведь зло берет: себя не жалел, старался, ни один черт в работе не помогал. Подохни в поле - никто не почешется. А зерно привезти не успел - уже вот они, ждут с мешками. Городских трое и наши беспортошники из комбеда.

- Повсюду так, батя.

- Как поначалу мужик-то воспрял! - сокрушенно вздохнул Василий Васильевич. - Земля наша, паши ее, сей, хозяйствуй, как хочешь. А вышло, что зазря хребет гнули. Продать ничего нельзя, кузнецу, заплатить нечем. Собственной лошади овес украдкой даю.

- Это цветочки, - Кузьма уверенно наполнил большие граненые рюмки. - Дальше еще хуже пойдет.

- На суку сидят, а его же и рубят. Кто им с такой продразверсткой работать станет?

- Мужиков много, батя, есть из кого масло давить.

- Это что же, программа у большевиков такая?

- Программа у них хитрая. Вроде опять басурмане на Русь пришли, только теперь не с саблей, не с боем, а незаметно влезли.

- Ты своей головой додумался, али подсказал кто?

- Барин растолковал, Мстислав Захарович.

- Вот оно что! - заерзал на лавке Василий Васильевич и даже приподнялся от нетерпения. - Ну, говори, говори, когда последний раз видел?

- А недавно, и месяца не прошло. Поскитались мы, батя, вместе со всей его семьей. Страстей натерпелись - не приведи господь. Без меня бы им верная крышка была, - похвастался начавший хмелеть Кузьма. - Мстислав Захарович на Дон рвался, а нас вместо Дона аж на Волгу занесло. Теперь ведь едешь, не куда хочешь, а куда поезда идут. Пока отдышались там, подкормились - кругом фронт объявился.

- На Волге осели, значит?

- Сейчас, батя, дай мосол догрызть... Обскажу все по порядку. - Кузьма ел с азартом, как молодой волк после долгой пробежки. - Народ, батя, сам знаешь, надвое разделился: одни - за белых, другие - за красных. Везде драка. А мы тихо прижились. Дом на краю города. Садик свой, речка близко. Нашелся у барина знакомец, тоже знатного рода. Без правой руки вояка. Но вскоре расклеили по городу приказ: всем бывшим офицерам явиться на регистрацию. Только регистрация ихняя известно какая: через человека - на свалку.

- У нас многих офицеров в Красную Армию забрали...

- Тут место тихое, - пояснил Кузьма. - А там с одной стороны казаки, с другой - белогвардейцы, с третьей - пленные чехи мятеж подняли. Такое дело! Вот и надумали мы промеж собой: никуда барину не являться. В саду стожок сена стоял, я в нем схорон сделал, погребок вырыл. И бог миловал, отсиделся Мстислав Захарович. Тут как раз белые чехи пришли. Эшелонами на вокзале стояли, в городе не ночевали, клопов опасались. А вшей у них своих дополна. Ну, однорукий сразу с мятежниками стакнулся, привез к нам ихнего полковника. Долго он с нашим хозяином толковал, уговаривал ехать к Колчаку в Сибирь. Тут и решил Мстислав Захарович послать барыню с детьми через море за границу. А мне приказал пока домой на разведку: посмотреть, как здесь. Ну, я с охотой, больно уж о вас стосковался... Выправил Мстислав Захарович через того полковника документ, будто я красноармеец и после ранения отпущен на отдых. Печатку нужную пристукнули. У них много печаток всяких...

- Значит, надолго ты? - с надеждой спросил Василий Васильевич. - Вдвах хозяевать будем?

- Ив уме не держи, батя, на дурноедов я работать не стану. Да и барину обещал воротиться.

- Где ж ты его сыщешь?

- Мстислав Захарович - фигура заметная, не затеряется. Адресок он мне дал в сибирский город Омск. Туда и подамся.

- Через фронт попрешь?

- А чего? Мне дорога открытая. Красным скажу, что белые меня изуродовали - изувечили, а белым обратно на красных наклепаю. Кто нонче проверит?

Пропустив по четвертой стопке, они закусили молча, потом Василий Васильевич спросил невесело:

- Насчет земли, насчет барского имения, что Мстислав Захарович наказывал?

- Была об этом речь, батя. Господский дом просил оберегать, особенно картины и эти, как их, скульптуры. Которые из мрамора.

- В барских хоромах теперь коммуния, - пояснил Василий Васильевич. - Самую голытьбу туда собрали. Федьку косого, другого Федьку, который погорелец, Аниську - вдову с пятью ртами. Земли дали с достатком, валяй обихаживай. А кому обихаживать? Только и умеют за новую власть глотки драть. Весной справные мужики отсеялись, а коммуния едва на поле выползла. Летом я, бывало, с покоса иду, а они глаза продирают... Я один больше всей этой коммунии наработал. С голоду бы им подыхать, да новая власть у нас хлебушек-то отобрала, голодранцев своих кормит, а нас же еще и ругает! - старик так двинул кулаком по столу, что подскочила и жалобно звякнула миска.