Подробно рассказал он о том, сколько хлеба отдают рабочие и красноармейцы от своих и без того полуголодных пайков, сколько зерна собрали крестьяне в тех губерниях, где урожай был хороший, как отличились труженики Курской губернии.

- Вот, товарищи, у меня в руках удивительный по краткости отчет из Курска. Эта губерния не выделяется особыми качествами советского аппарата, это средняя губерния во всех отношениях. Но местные работники подошли к борьбе с голодом с особым вниманием. Они пишут, что использовали театры, концерты, митинги для сбора денег в пользу голодающих. Были проведены воскресники, субботники, и на средства, полученные за проведенную работу, покупались продукты. Это сверх того, что при каждом поступлении продналога производились известные отчисления в пользу голодающих.

- Надо распространить опыт, - предложил Смидович.

- Согласен, - кивнул Михаил Иванович, - но и это, товарищи, еще не все. Собранный в Курске съезд Советов провел соответствующее обложение всех крестьян. То же сделали и крестьянские конференции. Например, конференция одного из уездов обложила каждую душу по одной восьмой фунта хлеба ежедневно начиная с седьмого ноября вплоть до нового урожая. И результаты Курской губернии по сравнению с другими губерниями и даже с целыми республиками весьма выгодно выделяются и должны стать примером для всех других. Курская губерния, которая еще полностью не закончила сбора продналога, собрала пятьсот тысяч пудов. Регулярные поступления продолжаются. И можно смело сказать, что они дойдут до миллиона пудов. Это в высшей степени существенная помощь, и, мне кажется, нам следует эту губернию отметить... Сейчас, товарищи, очень важно ни на один день не ослаблять нашу работу, использовать все резервы, найти новые организационные формы. Желательно, чтобы присутствующие высказались об этом... Кто начнет? Петр Гермогенович? Пожалуйста.

Калинин улыбнулся старому доброму знакомому. С Петром Гермогеновичем Смидовичем они еще в десятом году вместе работали на Миусской подстанции, вместе расклеивали листовки. Опытный организатор, надежный товарищ - ему можно доверить любое дело. Калинин был рад, что удалось привлечь Смидовича к сотрудничеству в Помголе.

Смидович заговорил о планомерном выселении людей из районов, охваченных голодом. Перечислил трудности и предложил решить их с представителями железных дорог и ВЦСПС немедленно, на этом же совещании.

Потом взял слово товарищ, ведавший помощью, которая поступала из-за границы. В общей сложности оттуда доставлено около полутора миллионов пудов различных продуктов. Европа и Америка могли бы, конечно, дать гораздо больше от своих обширных запасов. Могли бы, да не все там хотят этого, далеко не все смирились с фактом существования Советской республики. Кое-кто небось руки потирает, глядя на наше горе.

«Увы, есть и такие, - подумал Михаил Иванович. - И, к глубокому сожалению, их немало».

Вспомнился разговор с Фритьофом Нансеном несколько месяцев назад в этом же кабинете. Знаменитый норвежец был тогда полон энергии, искренней веры: Запад не оставит в беде своих страдающих братьев.

Мужественные, сильные люди почти всегда бывают наивны в политике, в житейских делах. Нансен поехал в Поволжье, и то, что он увидел там, потрясло его. Вернувшись на родину, он писал о детях, похожих на скелеты, о женщинах, высохших будто мумии, о трупах на дорогах, на железнодорожных станциях. Он обращался с призывами к правительствам разных стран, просил миллионеров пожертвовать часть средств. Но правительства и миллионеры не очень-то прислушивались к его голосу. Ни одного фунта стерлингов не внесла богатейшая колониальная держава Великобритания. Столь же «щедрым» оказался и Совет Лиги наций. А вот сам Нансен отдал в фонд помощи голодающим почти все сбережения. Славный он человек.

Надо сердечно поблагодарить этого великого исследователя, героически пробившего путь через вечные льды мертвого Севера, но оказавшегося бессильным перед жестокостью, своекорыстием и бездушием правящих кругов капиталистических стран.

Скоро откроется Всероссийский съезд Советов, пусть он и отметит большую помощь Нансена, отправит ему благодарственную грамоту. Норвежцу приятно будет признание его заслуг в благородной и важной работе.

Вот уже несколько лет в Москве жила Татьяна Александровна Словатинская - давний друг семьи, но Калинины редко виделись с ней. У нее служба, дети. Да и Михаил Иванович постоянно в разъездах. А Екатерину Ивановну крестьяне Кимрского уезда выбрали председателем Печетовского волостного исполкома. Знали земляки Калинина: жена у него деловая, хозяйственная, строгая. Что нужно - потребует, но в обиду никого зря не даст.

Екатерина Ивановна много времени проводила теперь в селе, иногда по две-три недели не приезжала в Москву.

- Скучаю по Кате, - сказала Татьяна Александровна по телефону. - Забыла уже, когда и встречались-то.

- Это беда поправимая, - шутливо ответил Михаил Иванович. - Собираюсь к ней. На машине. Буду рад, если вместе.

- Договорились.

Из Москвы выехали ночью. До города Кимры добрались без задержки, а дальше и дорога пошла хуже, и останавливаться пришлось в каждой деревне. Люди узнавали Михаила Ивановича, машину окружали ребятишки да бабы, степенно подходили мужики.

К Калинину они обращались по-свойски, на «ты», называли его не иначе, как Михаиле И каждый раз он вылезал из автомобиля, разговаривал с крестьянами, смеялся, отвечал на их вопросы.

- Легко вам тут, - не без зависти произнесла Татьяна Александровна, когда машина миновала околицу. - Вы тут совсем свой. С удовольствием в родные места ездите?

- Легко, говорите? Как бы не так! - возразил Калинин. - Здесь мне гораздо трудней, чем в других волостях. Не удивляйтесь, сейчас объясню. Многие земляки меня еще мальчишкой помнят, всю родню наперечет знают. Я для них равный среди равных.

- Это и хорошо.

- С одной стороны. А с другой - что получается? Местные крестьяне, особенно которые постарше, считают, что я не дорос учить их, задают самые занозистые вопросы. Недаром же сказано: нет пророка в своем отечестве, - пошутил Михаил Иванович.

- И все равно приятно в родных краях, - улыбнулась Словатинская. - Я вот даже по вашему лицу, по глазам вижу.

- Ну, конечно, корень же мой в Верхневолжье. Машина медленно въехала в село Печетово. Здесь недавно прошел дождь. В колеях стояла вода.

Неподалеку от избы, где помещался волостной исполком, догнали группу женщин. Мокрые, с грязными ногами, они шли с поля, с работы. Одна обернулась. Низко надвинутый платок, старенький плащ, сапоги - Словатинская не сразу узнала в ней Екатерину Ивановну. Вылезла из машины, обняла ее, радостную и удивленную.

- Вот молодцы, что навестили меня! - весело говорила Катя. - Заходите в дом, умывайтесь, располагайтесь, а я сейчас самовар поставлю...

Очень хорошо, спокойно провели они этот вечер, вспоминая молодые годы, встречи в Ревеле и Петербурге. Наконец Михаил Иванович отодвинул чашку, прислушался, как шумит по крыше осенний дождь, спросил жену:

- Продналог собрали?

- Весь.

- А еще хоть немного сможете? Каждый пуд - это жизнь человеческая.

- Зачем ты меня убеждаешь, Миша?

- Знаю, как трудно, да ведь нужно. Вот в Курской губернии крестьянские конференции провели...

- А мы не так, - улыбнулась Екатерина Ивановна. - Помнишь, ты говорил, что в хорошем доме баба три угла держит?

- Народ так говорит.

- Вот мы к бабам и обратились. Женщины ведь отзывчивее. Походила я по дворам со своими помощниками. Много походила. Сапоги-то, видишь, совсем сносились.

- А прок?

- Есть и прок, - с гордостью сказала она. - Завтра в Кимры зерно повезем.

Ноябрь выдался холодный, мороз по ночам сковывал не укрытую снегом землю, затягивал льдом стоячую воду. Пустынно и уныло было в голых полях. Потерявшие листву леса казались темными островами, лишь неувядаемая зелень ельников и сосняков радовала глаз, разнообразя пейзаж.