- Городовиков, это еще что за новости?! - крикнул Буденный. - В чьих руках Волоконовка?

- Вчера взяли! - Ока Иванович был удивлен не меньше командарма. - Сейчас проверю.

- Вместе! - рванулся вперед Буденный. Климент Ефремович поскакал следом.

Вынеслись на высотку и замерли, пораженные открывшейся вдруг панорамой. Вдали, за обширной равниной, смутно угадывались постройки населенного пункта. Оттуда темной массой двигалась конница, заполонившая уже почти треть видимого пространства. У горизонта эта масса была сплошной, слитной, но, чем ближе, тем заметней она редела, можно было различить интервалы между казачьими сотнями, взводами и даже отдельными всадниками.

Растекаясь вправо и влево, белая конница принималабоевой порядок, готовясь к атаке.

У подножия высоты развертывались полки 4-й кавалерийской дивизии, непонятно почему оказавшейся здесь. Выдвинутые для прикрытия пулеметные тачанки уже вели огонь по казакам, без ощутимого, впрочем, результата из-за дальности расстояния. Артиллерия тоже била по противнику, белые отвечали.

- Городовиков, чего стал! Командуй своими! - крикнул Буденный.

Ока Иванович прихлопнул рукой кубанку, чтобы не снесло, с места бросил коня в галоп.

Семен Михайлович остановился возле саней:

- Товарищ Егоров, товарищ Сталин, вам лучше уехать.

- Неожиданные осложнения, - подтвердил Ворошилов.

- Вы считаете обстановку очень серьезной?

- У нас открытый фланг, казаки могут обойти, - объяснил Буденный.

- Понимаю ваше беспокойство. Но если уж мы здесь... Как вы думаете, товарищ Егоров?

- Надо остаться, - Александр Ильич, расставив ноги, утвердился на самом гребне высотки. - Такой обзор... И поздно теперь уезжать. Здесь мы при войсках.

Климент Ефремович уважительно глянул на Егорова - обзор для него хороший! А ведь он рискует, пожалуй, больше всех. Не о смерти речь, смерть для всех одинакова. Однако убить командующего фронтом - случай из ряда вон выходящий, один, может, за всю войну. А уж в плен взять - тем более... Сталина, Ворошилова и Буденного беляки либо расстреляют, либо предложат обменять на своих генералов. А Егорову припомнят офицерское звание, спросят: почему, такой-растакой, добросовестно служишь красной власти?!

События между тем развивались стремительно. С высотки было видно, как подскакал к своим полкам Городовиков, как сгрудились возле него командиры, потом рассыпались в разные стороны. Минута, другая, и вот длинные шеренги кавалеристов качнулись, двинулись вперед, набирая скорость. Протяжный слитный крик долетел оттуда, заглушая пальбу.

Тем, кто находился внизу, на равнине, трудно было разобраться, понять, кого больше - красных или белых, как расположены их войска. Там у каждого свой узкий участок, там противостоял взводу взвод, красный эскадрон - казачьей сотне. А с высотки сразу бросалось в глаза одно очень тревожное обстоятельство: лава 4-й кавдивизии, катившаяся сейчас как раз на вражеский центр, была значительно меньше растекавшейся и расширявшейся казачьей массы. Беляки, находившиеся на флангах и в глубине построения, даже не видели еще атакующих.

Передние ряды красных и белых схлестнулись, перемешались, сверкнули лезвия шашек. Клименту Ефремовичу показалось, что сейчас, в эти напряженные секунды, решится исход боя. Но враждебные тысячные массы конницы были слишком велики для того, чтобы успех или неудача определились сразу, при стычке передовых линий. Во всяком случае, через какое-то небольшое время между красными и белыми вновь образовался промежуток, достигавший сотен метров, а то и полукилометра. В этом промежутке носились лошади без седоков, скакали одиночные всадники, бросались вперед целые группы, даже очень большие, может быть, полки. Сталкивались, откатывались, оставляя на поле трупы, ползущих раненых.

С обеих сторон велась стрельба, некоторые кавалеристы даже спешились, били с колена и лежа. У буденновцев оказалось больше пулеметов, особенно на тачанках. Вероятно, пулеметный огонь как раз и сдерживал, отрезвлял беляков, не позволяя им идти на сближение.

Понял Климент Ефремович и еще одно: люди, оказавшиеся на равнине, на поле боя, не торопятся, не суетятся, делают свое привычное дело. Они ведь сталкиваются с врагом в малых и больших схватках почти ежедневно. И если бы каждый бой состоял из тех лихих атак, из той отчаянной рубки, о которых любят рассказывать конники на досуге, то враждующие стороны давно были бы истреблены. А в действительности, несмотря на частые стычки и схватки, на разбивание и рассеивание частей, численный состав враждующих сторон изменялся сравнительно мало.

И буденновцы, и казаки выходили на поле боя не как новички, готовые колошматить и мутузить один другого, а как опытные мастера, стремившиеся достигнуть крупного успеха ценой небольших потерь. Не спешили, не бились оголтело лоб в лоб, а ожидали, пока враг допустит ошибку, оплошность, чтобы немедленно этим воспользоваться. А нет - постреляют и разъедутся восвояси. Или возьмет перевес тот, у кого больше всадников, сильнее огонь.

Однако бывали и такие сражения, которые предопределяли ход боевых действий на недели и даже на месяцы. И тогда противники не считались с риском, с утратами, шли на все, не щадя себя ради победы.

Известно было Клименту Ефремовичу, что даже бывалые кавалеристы, за редким исключением, по возможности избегают рубить шашкой или колоть пикой. Застрелить - одно. А вонзить клинок в живое тело - к этому невозможно привыкнуть. И лишь в решающих схватках, когда сходились грудь на грудь, когда в дикой горячке забывалось все, тогда и рубили, и кололи, и руками душили.

Похоже, именно такая схватка закипала сейчас, хотя люди еще и не осознали этого, еще не произошел тот перелом, который отделяет обычную боевую службу от безоглядной яростной ожесточенности.

Судя по всему, противник намеревался дать большой решающий бой. Постепенно прояснялся замысел белых. Развернув на тулупе карту, Егоров высказывал Сталину свои соображения.

- Шестая кавдивизия Тимошенко, взявшая вчера Болоконовку, проследовала дальше, а дивизия Городовикова вышла к населенному пункту только сегодня. Этим и воспользовался противник: захватив Болоконовку, мамонтовцы вбили клин между дивизиями красных. Часть сил бросили, вероятно, в тыл Тимошенко, часть повернули против Городовикова. Намереваются бить их поодиночке. Замысел весьма опасный, - объективно оценил Александр Ильич.

Перевес противника становился все заметней. Если в центре бой шел на равных, с переменным успехом, то на флангах казаки имели явное преимущество. Особенно слева, как раз против высотки. Туда не доставал пулеметный огонь с тачанок. Группы казаков, подавляя незначительное сопротивление, все глубже охватывали боевые порядки 4-й кавдивизии.

- Семен Михайлович, - Ворошилов, понизив голос, кивнул в сторону начальства, - какое решение ты принял?

- Атакую резервным кавдивизионом.

- Маловато.

- Больше ничего нет. А дивизион - бригады стоит!

- Не затягивай, действуй. Того гляди, прорвутся сюда казаки!

Буденный повернулся в седле - лицо побагровело, глаза навыкате, голос звучал гневно:

- Чего учишь, сам знаю! Без прикрытия Реввоенсовет не брошу! Жду, пока пулеметчики развернутся!

- Какие еще пулеметчики?!

Буденный указал нагайкой через плечо. Климент Ефремович, обернувшись, увидел упряжки с броневиками. Ездовые нещадно хлестали коней, подталкивали сзади тяжелые машины. Вот первая из них выкатилась на гребень. Шевельнулась плоская башня. Глухо простучала пробная очередь.

- Теперь можно! - крикнул Буденный, выезжая к готовому для атаки Особому дивизиону. Привстав на стременах, выхватил из ножен клинок, качнул его над головой вправо, влево, резким движением выбросил лезвие прямо перед собой и ударил шпорами жеребца. Строй покатился по скату следом за ним.

Климент Ефремович не понял, толкнул ли коня, или сам игреневый, привычный к бою, рванулся вместе с другими, - во всяком случае, Ворошилов оказался в атакующей лаве, недалеко от Буденного, и поздно было натягивать поводья. Но, даже имея такую возможность, он ни за что не остановился бы, увлеченный общим порывом, охваченный азартом боя. Пригнувшись к шее коня, летел он, вскинув шашку и выбирая далекую еще цель. Весь - стиснутая пружина, восприятие обострено, и никакой черт не был страшен ему!