Успел заметить, что справа и слева от Буденного вырвались вперед, выставив пики, несколько всадников, а следом за Семеном Михайловичем скакал калмык в лисьей шапке, без пики и без шашки, с одним карабином в руке - лучший стрелок. И рядом с собой тоже увидел Ворошилов чубатого донца в фуражке с околышем, высунувшего острие пики.

За спиной, почти над ухом, грянул выстрел, и казачий офицер, скакавший на Ворошилова, начал заваливаться в седле. Конь его вскинулся на дыбы. Игренька сам обошел врага слева, подставляя его под удар, но Ворошилов не успел секануть падавшего офицера, лишь концом клинка ощутил на мгновение что-то податливое, мягкое. Игреневый пронес его дальше.

Бойцы, обогнавшие Ворошилова, врезались в плотный строй казаков. Там рубились с криком, с хрипом, с дикими воплями. Звенели клинки, ржали лошади.

Остывая, Климент Ефремович сдержал коня, огляделся. Подумал радостно, что атака удалась, белые пятятся! Снизу, с поля боя, ему не было видно, как в считанные минуты атака Особого кавдивизиона изменила весь ход сражения. Белые начали перестраивать свои части в центре, поворачивая сотни навстречу новой, еще не совсем понятной опасности. И тут же, воспользовавшись замешательством у противника, заметив, как ослаб его огонь, пошли вперед эскадроны Городовикова.

Некоторое время белые еще держались, но настроение уже переменилось, вера в успех была поколеблена. Те, кто находился на флангах, с опаской прислушивались: как там в центре, не прорвались ли красные? А на главном участке все больше боялись за фланги. Не дай бог, обойдут буденновцы, отрежут пути отхода.

Потери у казаков были невелики, но они не добились выигрыша, задуманный план сорвался, положение осложнилось. Белые начали отходить на юго-восток, к Волоконовке.

Казалось, бой скоро закончится, не принеся заметной удачи ни одной из сторон. Но случилось такое, чего не ожидали ни мамонтовцы, ни красные кавалеристы. Начальник 6-й кавдивизии Тимошенко, узнав о вклинении врага и слыша у себя в тылу звуки большого боя, повернул свои полки назад и поспешил на помощь Городовикову. Отступавшая, потерявшая боевой настрой масса казаков, стремившаяся лишь к одному - оторваться от преследования, натолкнулась вдруг на свежую, развернутую для атаки дивизию красных.

Обрушившись на казаков, Тимошенко погнал их вспять, при этом окончательно перепутались все вражеские части и подразделения, управление ими было потеряно. Огромной дезорганизованной кучей кинулись они в сторону 4-й кавалерийской дивизии, а там пулеметные тачанки встретили их свинцовым ливнем.

Белые метались по всему обширному полю, утратив ориентировку, не соображая, где свои, где чужие. Сабельные эскадроны двух красных дивизий гоняли их, рассеивали, рубили. Лишь отдельным группам удалось вырваться из «мешка», большинство казаков полегло под пулями, под ударами шашек. Побоище длилось долго.

Буденный подскакал к Ворошилову в распахнутой бекеше. У загнанного жеребца мылилась в пахах пена.

- Видел, Клим Ефремович! Ай, молодец Тимошенко!

Хотел бросить шашку в ножны, но замедлил движение руки: клинок не блестел, а будто покрылся легким налетом ржавчины. Брезгливо поморщившись, Буденный достал из кармана галифе большой клетчатый платок, протер клинок раз, другой и швырнул покрасневшую тряпку на землю.

Вдвоем, возбужденные и веселые, поскакали на высотку. Буденный доложил Егорову о полном успехе. Тот, чувствовалось, был очень доволен. Но заговорил строго:

- Климент Ефремович, а ведь казаки получше вас шашкой владеют.

- Еще бы! Служаки, джигиты! Один раненый под брюхом коня ускакал!

- В том-то и дело... Не одобряю, Климент Ефремович, положительно не одобряю.

- Каждый человек необходим на своем месте, товарищ Ворошилов, - произнес Сталин. - Вам доверен ответственный участок, поэтому очень прошу вас всегда сохранять в бою холодную голову.

Буденный озорно толкнул Климента Ефремовича в бок: получил, мол, за свое геройство!

Всей группой пешком спустились они по склону на поле недавнего боя. Эскадроны ускакали преследовать беляков, далеко за горизонт откатилась стрельба. С блекло-голубого неба по-прежнему равнодушно светило холодное солнце, ярко озаряя страшную, немыслимую картину. Повсюду в лужах замерзавшей крови валялись изрубленные, изуродованные конскими копытами трупы, бесформенные куски тел в лохмотьях одежды. Не отличишь мертвого казака от буденновца. Разве только по карабинам: у противника карабины японские, с желтыми ложами.

Егоров смотрел номера на погонах. Приказал обыскать труп офицера с отсеченной, откатившейся головой. Быстро просмотрел документы.

Ворошилова подташнивало. И тоскливо, непонятно сжималось сердце. Не окажись рядом с ним в бою меткий стрелок и тот боец с пикой, может, и сам валялся бы сейчас в грязном месиве. Сколько же детей осиротели сегодня, сколько семей остались навсегда без кормильца на Дону и на Кубани, в Донбассе и по всей России...

Егоров и Буденный, посоветовавшись, решили в Велико-Михайловку не возвращаться. Далеко. На станция Бибиково стоит бронепоезд. Он доставит командование в Новый Оскол, где дожидаются на путях спецвагоны.

В бронепоезде какой-никакой, но все же уют. И теплей, и быстрей, и безопасней.

Штаб разместился в освобожденной Волоконовке. С утра Климент Ефремович знакомился с людьми, изучал документы, обдумывая, за что браться в первую очередь. Положение своеобразное: надо непрерывно наступать, ломая сопротивление врага, и в то же время на ходу переформировывать конный корпус в Конную армию.

Люди в полки приходят всякие. Большей частью добровольцы из крестьян и казаков. Однако пополняются эскадроны и пленными, и любителями приключений, вплоть до анархистов. Следует как можно быстрее навести в этом деле порядок, выделить специальных командиров, которые будут отвечать за прием и распределение пополнения.

Дальше - снабжение. Сейчас каждое подразделение, каждая часть живут всяк по себе: где что разыщут, где какие трофеи захватят, тем и пользуются. От реквизиций, самостоятельно проводимых начальниками и командирами всех степеней, один шаг до мародерства. Нынче взял у крестьянина картошку, завтра - хлеб, послезавтра - полушубок... Белогвардейцы так поступают, их и ненавидит народ. Значит, снабжение тоже необходимо брать в свои руки.

Вон сколько первостепенных задач. Но самая главная, самая важная - это политическая работа. Без промедления создать партийные ячейки во всех полках, выдвинуть на руководящие посты коммунистов, готовить к вступлению в партию наиболее достойных бойцов и командиров.

Пункт за пунктом записывал Климент Ефремович. И к каждому пункту - короткий план: что выяснить, кому поручить. Ефим Щаденко, вернувшийся к полудню из Нового Оскола, прочитал наброски Ворошилова и аж головой покрутил:

- Скучать некогда будет.

- Не в один же день все это.

- А про войну ты забыл? Для боев в твоем плане время останется?

- О том и забота. Война не на месяц и не на два. Надо вперед смотреть. У белых сил достаточно, и не только на нашем фронте...

Дверь распахнулась резко, через порог шагнул Буденный, одетый в дорогу:

- А, оба здесь! Лошади готовы, поехали!

- Куда? - удивился Ворошилов.

- В действующие части, куда еще!

- Случилось что-нибудь?

- Война случилась, - ухмыльнулся Буденный. - Войну вести надо, а штаны пусть штабные просиживают.

Вид у Семена Михайловича подчеркнуто независимый, в голосе звенел командирский металл - не прекословь! Климент Ефремович понял: сразу хочет расставить всех по местам. Вы, мол, хоть и члены Реввоенсовета, а все же главный тут я... Не посоветовавшись, не предупредив: лошади поданы - и айда!

У Ворошилова красные пятна вспыхнули на щеках. Вскочил, до боли в суставах вцепившись в край стола, готово было вырваться обжигающе-крепкое слово. Даже в ушах зазвенело от нахлынувшей ярости. Но, почти утратив контроль над собой, услышал вдруг прозвучавший в нем мягкий, родной голос Кати: «Пальцы, Клим, пересчитай, пожалуйста, пальцы на обеих руках...» И он, напрягая волю, чуть шевеля побелевшими губами, принялся считать до десяти, медленно представляя себе каждый палец и чувствуя при этом, как отливает от головы кровь, перестает колотиться сердце, яснеет рассудок.