— Здоровы. Передают привет… — механически отвечал Рахим, мучительно думая над тем, как приступить к тому, ради чего приехал. — А где же мать?

— За хлебом пошла. Сейчас придет. Ну, как там… в Ташкенте?

Рахим Саидов понял, что хочет услышать старик. После поминок он собрался было ехать в Ташкент — хотел зайти в милицию и узнать, не найден ли убийца его дочери. Рахим тогда отговорил его, пообещав. что сам зайдет и обо всем узнает. Не хотелось ему, чтобы старик пережил все заново.

Рахим рассказал о своем сегодняшнем посещении милиции.

— Они интересовались знакомыми Мунис…

— Какими знакомыми? — спросил Убайдулла-ака.

— Которых я не знал, — проговорил Рахим, пряча глаза.

— У нее разве были такие?

— Наверное, были… Мне очень в это не хочется верить, отец, но это так. И в милиции хотят выяснить, у кого она была в тот день. Я рассказал все, что знал.

— А как же иначе, правильно сделали. Выпейте-ка чаю, не волнуйтесь. — Убайдулла-ака снял со стоящего на хантахте чайника стеганый колпак и налил в пиалу чаю.

Кажется, наступил удобный момент, чтобы начать главный разговор.

— Я приехал, чтобы вместе подумать, — ответил он.

— Ну…

— У Мунис обнаружили дорогие вещи. Очень дорогие. Перстни, серьги… Мне показали их. Я этих вещей прежде у нее не видел. Где она могла взять эти вещи? Может быть, ей мать подарила? И еще… дома я нашел вот это.

Рахим положил перед тестем нити жемчуга. Старик долго разглядывал ожерелье.

— Почему же вы у нее не спрашивали, где взяла?

— Спрашивал. Сказала, что это подделка и стоит копейки.

Убайдулла-ака нервно мял бороду. Да, было над чем поразмыслить. Еще ребенком его дочь, бывало, своего не упустит. В этом она была копией матери. У матери она переняла страсть к тряпкам, украшениям.

Узнав, что дочь собирается замуж за ташкентца, Убайдулла-ака обрадовался. «Пусть поживет вдали от матери, самостоятельная жизнь пойдет ей на пользу», — решил он. Долго пришлось спорить с женой, убеждать. Наконец она сдалась.

Рахим ему сразу понравился. Он радовался за дочь — она была надежно пристроена. Но размышлял порой о том, что Мунис надо бы мужа властного, который смог бы крепко держать ее в узде.

Видя, какой заботой и вниманием Рахим окружил свою жену, старик еще больше полюбил своего зятя. Когда завязывался разговор о жизни, редко случалось, чтобы он не похвалил Рахима. А жене советовал: «Скажи дочери, такие мужья на дороге не валяются. Деньги — это нужная вещь. Но на свете есть кое-что и подороже денег: честь, ум, культура. А знает ли дочка твоя о существовании таких понятий?..» — «Вай, как не совестно говорить такое о собственной дочери! — возмущалась жена. — Молодая, вот и хочется ей одеться. А того, о чем вы толкуете, тоже в моей доченьке предостаточно. Если сложить в мешок, завязать не сможете!»

Много слов — то же, что лишний груз для ишака. Убайдулла-ака не любил лишних слов. Знал: если жена разговорилась, трудно ее остановить. И умолкал. Появилась хозяйка. Как она изменилась! Рахим встал, пошел ей навстречу.

— Рахимджан, добро пожаловать, сынок!

Теща обняла его и, уткнувшись лицом в грудь, всхлипнула.

— На какие черные дни я обречена! Хорошо, что вы приехали. Я словно доченьку увидела!.. Вай, доченька моя! В какую комнату ни зайду, голос ее слышу, веселый смех, сердце мое так и замирает. Может, это все неправда, а, Рахимджан?!

— Правда. К сожалению, это правда.

— А преступников-то еще не нашли, — вмешался Убайдулла-ака. — Сегодня Рахимджана вызывали…

— Что мне с того, что их найдут? Доченька-то моя все равно не воскреснет. — Мать снова заплакала.

Убайдулла-ака положил перед ней ожерелье.

Старушка вздрогнула и растерянно заморгала глазами.

— Чье это?

— Твоей дочери.

— Мунис? У нее не было жемчуга. Или, может, вы купили? — обернулась она к зятю.

— Сама…

— Он же стоит больших денег! Где она их взяла?

— А ты не давала? — спросил Убайдулла-ака.

— Вай, что вы! Откуда у меня такие деньги? А в чем дело? — забеспокоилась она, видя, как разволновался муж и еще больше понурился зять.

— Может, ты все-таки дала ей деньги? Одолжила у кого-нибудь?

— Пусть накажет меня аллах, если вру! За всю жизнь вас ни разу не обманула, стану ли на старости лет грех на душу брать?

Воцарилась неловкая тишина. Рахиму сейчас больше всего хотелось встать и уйти. Но не мог он оставить стариков в таком состоянии. Он чувствовал вину перед этими несчастными стариками. Зачем? Зачем он приехал выяснять то, что, в сущности, теперь уже не имеет значения? Ведь они не знали ничего и ни в чем не повинны. Мунис все держала в тайне, никого не посвящала в свои дела.

— Извините, я не хотел…

— Вы не виноваты. — Убайдулла-ака покачал головой. — При чем тут вы?

— Я виноват, отец, — Рахим тяжело вздохнул. — Я очень виноват. Проглядел я Мунис.

Убайдулла-ака по-своему рассудил:

— Вы дали ей свободу, а она плохо ею воспользовалась. Сынок, не надо мучить себя. Вам тяжело, но мне во сто крат тяжелей. Я гордился, что у меня дочь красивая, образованная. Неделю назад лишился дочери, а сегодня лишился права гордиться.

Рахим удивился. Где этот старый человек находит мужество и добрые слова? Хотелось сказать ему в ответ что-нибудь доброе, чтобы утешить, да разве есть такие слова?

Рахим поднялся с места:

— Мне пора.

— Ох, что же это я, старая, и чаю не поставила? — засуетилась теща.

— Спасибо, мне не хочется. Надо успеть утром на работу.

— Я провожу, только как вы поедете? Рейсов-то сегодня на Ташкент уже не будет. Правда, в аэропорту обычно бывают такси.

— Поехали в аэропорт.

Действительно, долго ждать не пришлось.

Подкатило такси и, скрипнув тормозами, остановилось перед ними. Рахим открыл дверцу:

— В Ташкент поедем?

— Садитесь!

Уютный маленький Коканд погружался в темноту. Миновали несколько узких темных улиц и оказались на главном шоссе.

Рахим не заметил, как они миновали Пунган. Впереди сквозь фиолетовую темень проступали очертания гор. Когда Рахим ощутил обжигающий тело холод, понял, что они приближаются к перевалу. Рахим, поеживаясь, растирал руками плечи.

— На заднем сиденье пиджак, — сказал водитель. — Набросьте на себя.

Рахим послушался.

— Видно, очень спешите, что не захотели ждать утра? — полюбопытствовал водитель.

— Да. Срочно надо в Ташкент.

— Курите. — Он протянул пачку сигарет. — К часу ночи будем на месте.

Рахим хотел сказать, что не имеет значения, к какому часу они будут на месте, лишь бы успеть к началу рабочего дня, — дома его все равно никто не ждет. Но промолчал.

— Не проголодались? — спросил водитель, указав на чайхану. — Здесь и ночью можно поесть. Остановимся?

— Можно.

Оставив машину на обочине, зашли в чайхану.

Рахим занял место в углу. Чайханщик, проворный паренек, тотчас принес чай и кусковой сахар.

— Есть будете? — спросил он.

— Принеси два лагмана.

Шофер подошел, когда Рахим уже успел выпить пиалу крепкого зеленого чая. Приятное тепло разлилось по телу.

— Поедим и покатим дальше. Доставлю вас прямо к порогу вашего дома.

Паренек-чайханщик принес две полные касы лагмана.

— Здесь хорошо готовят, — заметил шофер. — Ешьте… Я очень люблю лагман. Моя покойная жена здорово его готовила.

Рахим удивленно взглянул на шофера. Ему, верно, и сорока еще нет.

— Четыре месяца назад умерла. Пятерых детишек мне оставила. Трое, можно сказать, уже самостоятельные. Школьники. А двое еще совсем младенцы. Один в детский садик ходит, другой в ясли. Что вы задумались? Ешьте! На свете, знаете, нет никого выносливей человека. Думал, умру с горя. Но взял себя в руки. Живу вот, и дети растут. А что было бы, если бы я раскис?.. Ну, что же вы не едите?

— Сыт уже.

Шофер отодвинул от себя пустую касу.

— Тогда поехали.

Рахим проникся симпатией к этому человеку. Ему тоже хотелось рассказать о себе, о своих страданиях. Он потерял не только любимую жену. Он веру в нее потерял, а это не менее тяжелая утрата. Но Хафиз, верно, прав: не следует говорить плохо о тех, кто ушел из жизни.