-- Наденька, что случилось? Что с тобой?

       А у меня в глазах всё ещё порывались провернуться сосны. В паре метров от меня шипел и пританцовывал, загнувшись неведомым кренделем, Эдик. Запястье его левой... или правой? Непонятно что-то, которой именно, руки держал двумя пальчиками Мейсон. Тоже в паре метров, но с другой стороны Анчоус сидел на земле, запрокинув голову, кровь из носа бодро лилась на модную кожаную жилетку, а вокруг суетились Вулф и Борода с платками.

       -- Э... папа... мы...

       -- Успокойся, Надя, всё хорошо!

       -- Э... -- ну, раз всё хорошо, то попрошу, была не была:

       -- Отпустите Эдика! Пожалуйста!

       -- Вов... -- робко позвал папа, и Мэйсон скривился:

       -- Пусть сначала слово даст, что больше не будет кидаться!

       Эдик что-то просипел.

       А я, кажется, начинала понимать.

       Папа назвал Мэйсона -- Вовой. Предположить, что они раззнакомились за последние несколько часов, было бы, наверное, несколько нелогично. Выходит, были знакомы и раньше? Дальше понимание не продвигалось, но и этого на первое время мне оказалось достаточно.

       Мэйсон разжал пальцы, и Эдик рухнул на землю. Я тут же метнулась к нему, выворачиваясь из-под папиных рук.

       -- Эдик, ты цел? Эдик, с тобой всё в порядке? Эдик?..

       Он кивал, стонал и медленно возвращал телу человеческую форму. Левую руку ему всё-таки вывихнули, и одобрительное волчье кряканье сопровождало мои манипуляции, после которых Эдик резко вскрикнул и получил назад руку в нормальном положении со вставшими на место суставами.

       Всё это время в моей голове испуганными воробьями мельтешили мысли, путались, перекрикивая одна другую. Эдика -- жалко. Что происходит -- не понятно. Почему папа... почему Волки... почему, что, как?!

       Уже не первый раз все мысли скопом отразились на моём лице, и Эдик крепко, хоть и одной рукой, обнял меня, шёпотом призывая успокоиться и не волноваться, потому что всё хорошо.

       Блин, и этот туда же.

       Папа переглянулся с Вольными Волками, которые выстроились за его спиной в шеренгу.

       -- Дочь... я хотел рассказать тебе сразу...

       Вулф кашлянул, и папа недовольно тряхнул головой:

       -- Да, я не хотел тебе этого вообще рассказывать! Но так получилось, о чём я сожалею...

       Мэйсон тоже покашлял. Папа хмыкнул:

       -- Да, представьте себе, сожалею! Очень жаль, что всё так получилось...

       Закашлял Анчоус, который просто подавился очередной рыбкой, но папа подпрыгнул на месте:

       -- Да рассказывайте же сами, если я всё не так говорю! Ну! Смелее! Вы, Вольные Волки, я, глава всей вашей шайки, Скорпион, предатель, выбравший семейную жизнь взамен свободы, я, не вернувшийся к вам, даже когда ушёл из семьи... что ещё?!

       Я во все глаза смотрела на папу.

       Эдик тоже.

       Мы переглянулись.

       -- Невероятно! -- выдохнул Клюев.

       Папа фыркнул, неуловимо меняясь прямо на глазах:

       -- Вероятно, вероятно.

       Он словно стал ещё выше. Ещё шире в плечах. И поза стала... свободнее, что ли. И в глазах появился задорный блеск, а на лице проступила печать дорожного ветра, другим не заметная, а мне так очень даже.

       Папа подошёл ко мне, улыбнулся -- не то, чтобы грустно, а просто с осознанием того, что говорит сейчас о прошлом, которого не вернуть:

       -- Карина влюбилась сначала не в меня, а в мой байк и в блеск заклёпок на куртке. А ещё ей нравились мои сапоги. А потом уже за наружной штукатуркой она разглядела и меня.

       Эдик сильнее прижал меня к себе. Я стиснула его здоровую руку своими.

       -- А потом Карине всё надоело. И она влюбилась в другого. И я уехал сюда, чтобы не мешать её счастью. Вулф и Борода свидетели -- я ушёл всерьёз.

       -- Подтверждаю, -- кивнул Вулф.

       -- Угу, -- кивнул Борода.

       Анчоус кивнул молча, хоть его и не просили, а Мэйсон скривил губы:

       -- А что касается меня, так я не понимаю и сейчас. Ну, бросила жена. Ну, сбежала к другому. Что, из-за этого надо предавать друзей, сбегать от них и десять лет -- да что там, больше! -- не подавать признаков жизни?

       -- Мы ведь искали тебя, -- поддакнул Борода, и папа тут же окрысился:

       -- Плохо искали, значит! Я ушёл и всерьёз, но я не прятался!

       Вольные Волки, как один, смутились и сквозь загар на обветренной коже щёк проступил румянец.

       -- Так... так значит... папа... ты -- байкер? -- сделала я, наконец-то, вывод.

       Все заулыбались.

       Я уже говорила, что Капитан Очевидность -- моё второе имя? Нет, конечно, обычно я соображаю быстрее. Но как-то слишком много событий в последнюю неделю происходит на единицу времени.

       Я не успеваю. У меня мозг проворачивается и буксует от обилия новостей.

       -- Байкер, -- улыбнулся папа.

       -- У-у-у, ещё какой! -- провыл Вулф.

       Ну, собственно, вот и узнала я что-то о своём папе.

       Я поехала с папой -- Вулф доверил ему свой байк, а сам сел с Мэйсоном. Эдик в знак примирения ехал с Анчоусом, и только Борода гордо катил в одиночестве.

       Фролищи успели услышать рёв моторов, но заметить метнувшиеся по улице мотоциклы не успели.

       Я уже была готова к тому, что байк на грунтовой дороге превратит меня в отбивную, поэтому немало удивилась очень мягкому ходу машины. Даже когда папа, раздухарившись, наподдавал газу, и мы взлетали, как с трамплина, с какого-нибудь бугорка, я не ощущала ничего, кроме восторга полёта. Ну и, когда мотоцикл, к дальним полётам не приспособленный, приземлялся на заднее колесо, проезжал несколько метров, вставал на оба колеса, я, конечно, всё это чувствовала, но... но с Эдиком по грунтовке ехать было гораздо больнее!

       Солнце стояло в зените, и казалось таким естественным, что суровые байкеры в косухах облегчённого варианта мчатся белым днём среди корабельных сосен, вздымая клубы желтоватой пыли! Я прижималась к папиной спине и каким-то непостижимым образом чувствовала, что только теперь он по-настоящему готов защитить меня от кого и от чего угодно. Даже от Косичкобородца.

       И внезапно я поняла, что, вернее, кого мне напоминают Вольные Волки.

       Мушкетёров! Борода -- Портос размерами, Мэйсон -- Арамис манерами, Анчоус -- Дартаньян характером... А мой папа, конечно же, Атос. Мне и в фильме Атос больше всех нравился, и в книге, и какая разница, что у папы волосы и глаза светлые? Зато лицо аристократическое, да. Лучше, чем у Смехова. И молчать он умеет, как настоящий Атос. И таким же строгим быть. И вообще!

       Заложив большой круг по местностям, в которых я пока ещё плоховато ориентировалась, только того и поняла, что возвращались мы со стороны химбата, мы вернулись к посёлку той самой дорогой, по которой я буквально вчера ещё бегала, полная яростного возбуждения и страха за папу. Теперь у меня прибавилось уверенности в том, что Лебедевых так просто не возьмёшь, даже если они и просто люди.

       -- Бегите домой, малыши! -- хохотал Вулф, обращаясь к нам с Эдиком. -- А мы тут ещё чутку вашего библиотекаря погоняем!

       Мне так нравилось, что он называет папу -- нашим! Что он не разделяет меня и Эдика, и, говоря "вы", подразумевает нас двоих, как единое целое!

       Папа улыбался и шельмовски щурился, и я знала: если кто кого и погоняет, так это он Волков, но никак уж не наоборот.

       Мотоциклы умчались, унесли с собой папу и его друзей, а мы с Эдиком отправились ко мне домой.

       Теперь уже не спешили, не торопились, и Эдик спокойно разглядывал увитую клематисами арку над скамейкой, белоснежные резные наличники, словно светящиеся на фоне тёмно-зелёных стен, карабкающиеся по ним "всё выше, и выше, и выше" побеги бешенного огурца и душистого горошка, свисающие из кашпо плети настурций. Июнь ещё не кончился, а папина рассада, тщательно оберегаемая аж с февраля месяца, уже вовсю цвела и благоухала.