Эдик умилялся цветочкам, а я умилялась его умилению. Кто знает, производили ли на него раньше такое сильное впечатление все эти ребристые граммофоны настурций, свечи соцветий горошка, грозди бутонов клематиса? Однако стоя рядом со мной, источая божественный аромат собственной крови, он, казалось, был готов расцеловать каждый листик, каждый лепесток...
Лучше бы меня поцеловал, что ли.
Эдик улыбнулся, когда его взгляд поднялся до окон второго этажа по побегу горошка:
-- Это отсюда ты Гаровы вопли слушала?
-- Ага... э, а откуда ты знаешь, что...
-- А что, думаешь, я стоял по другую сторону дома и не слышал этот очаровательный басок?
Я, сама того не ожидая, смутилась:
-- Вообще-то, у Игоря тенор... кажется...
-- Какая разница! -- беспечно отмахнулся Клюев. Он медлил, не переступая порог:
-- Может, в дом пригласишь?
-- Приглашу, конечно...
Он слишком ехидно улыбался для того, чтобы эти слова значили просто желание попасть в мой дом.
-- Эдик?
-- Да?
-- Проходи.
-- С удовольствием! -- он шагнул в дом, подхватил меня на руки, на удивление ловко, я даже не задела ногами стен коридорчика, и отнёс прямиком на кухню.
Моё сердце билось в такт с пульсацией синих жилок на шее Эдика. Мне всё труднее было сдерживать себя. Странным образом успокаивали прикосновения -- то, как мой любимый касается моих рук. Он гладил ладонью пальцы, а потом вдруг пальцами нажимал на ладони, и моя бешенная жажда утихала. Я становилась с каждой минутой всё адекватнее, и скоро звук биения сердца Эдика перестал быть единственным, что я могла в тот момент слышать.
Снова зачирикали за окном птицы, донеслось блеянье Упы (я научилась узнавать её голос по особой мелодичности в сравнении с остальными козами). Сквозь радугу пульсирующих пёстрых пятен перед глазами наконец проступили родные стены кухни. Филенчатые шкафчики -- светлые, сосновые, папиной ручной работы, -- холодильник в магнитиках и записках, надраенная до солнечного блеска плита, кремовое кружево занавесок... и Эдик. Да, я знаю, что это прозвучит дико, но он так классно смотрелся в интерьере нашей кухни! Словно всегда был здесь!
Я правильно выбрала себе мужа. Будущего, разумеется, но это вопрос времени.
-- Эдик...
-- Наденька...
Мы сидели друг против друга, держась за руки. Мы смотрели друг другу в глаза. Бездонная копилка "вечных мгновений" жадно глотала каждый взмах ресниц, каждый вздох -- а дышали мы в унисон...
-- Наденька... я вампир.
-- Че... че-го?! -- подпрыгнула я, чуть не разбив вдребезги мысленную копилку. -- Ты это... ты так не шути!
-- Я не шучу, -- скромно потупил глаза любимый.
-- Ты -- вампир, и ты -- не шутишь?
Кажется, он заметил опасное напряжение в моём голосе, но даже перестал прятать глаза, бесстрашно попёр на амбразуру:
-- Да.
Короткое "да" взорвало мой бастион до основания.
Осыпаемая колкими крошками вдребезги разбитого бешенства, я опустилась на стул и даже позволила ему снова сжать свои ладони.
-- Эдик...
-- Наденька...
Мы, как древняя пластинка, у которой иголка перескакивала на одну и ту же бороздку, повторили эти позывные ещё раз пять, только с разными интонациями. И мне даже показалось, что смогли что-то объяснить ими друг другу. Ведь я так чётко расшифровывала каждый его призыв! Столько чувств вкладывала в своё негромкое и проникновенное:
-- Эдик...
"Ты осёл. Какой же ты осёл. Мне ты, значит, не веришь, что я вампир, а я должна поверить в твоё враньё."
-- Наденька...
"Вампиров не бывает. Понимаешь? Не бы-ва-ет. Но, раз ты хочешь в них поиграть..."
-- Эдик...
"Я -- вампир. Я -- вампир! Я -- вампир!!!"
-- Наденька...
"Ну, раз ты вампир, то и я вампир. Не кочевряжься, давай играть вместе..."
-- Эдик...
"Я не играю, ну как мне ещё объяснить тебе, что не играю, что я вампир, настоящий, кровопьющий, жаждущий твоей умопомрачительно пахнущей крови..."
-- Наденька...
"Говорю же тебе. Ты вампир, и я вампир, оба мы вампиры..."
-- Эдик...
"Ты даже представить себе не можешь, как же я тебя люблю!"
-- Наденька...
"Нет, это ты даже представить себе не можешь, как же люблю тебя -- я!"
-- Ладно, Эдик... я тебе верю, но...
Договорить мне не дал обжигающе страстный поцелуй.
Так он меня не целовал ещё ни разу!
Светлая уютная кухня снова растворилась в радужных переливах, а все звуки улицы превратились в далёкое эхо, и не осталось ничего, кроме требовательных губ Эдика и запаха его сладкой, сладкой крови...
Глава четырнадцатая. Победа духа над дембелем.
Запах Косичкобородца разбудил меня уже почти утром, когда комната стояла серая и слегка дымчатая в преддверии скорого рассвета, и в первый миг показался наваждением. Ну честное слово, не мог же он прийти в мою комнату! Я бы услышала. Или заметила. Или...
Впрочем, спала я крепко, смотрела праздничные сны с участием Эдика, в них исполнялась моя главная мечта последних... дней! Ёлки-палки. Всего лишь дней! Ощущение такое, будто я уже долгие годы люблю Эдуарда Клюева, мечтаю отведать его пряной крови, инициировать его, прожить с ним целые века... а оказывается, всего лишь дни. Шесть не то семь.
Так нечестно! У меня перед глазами, продолжающими видеть сны, бодро, вприпрыжку, бежала по улице вереница Лебедевых-Клюевых, и мы с Эдиком, довольные и счастливые, медленными, такие бывают только в кино и во сне, прыжками следовали за нашими детьми... и тут бац! Косичкобородовой вонью по нервам!
Я грозно зарычала и села на кровати.
Вчера, то есть, уже сегодня мы с Эдиком весь остаток дня и весь вечер провели вместе, не отвечая на звонки, не включая свет... и мой любимый удивлял меня тем, что видит в темноте почти так же хорошо, как и я. Когда пришла тётя Валя, мы с Клюевым выбрались на скамейку под клематисами и сидели там до тех пор, пока не примчались на своих ревущих чудищах Вольные Волки.
Вот и вся семья в сборе.
Анчоус предложил Эдику подвезти до дома, и мы распрощались куда более целомудренно, чем нам обоим хотелось. Потом я набрала еды и смоталась к себе наверх, якобы для того, чтобы освободить место за столом, а на самом деле -- чтобы избежать каких бы то ни было разговоров, ведь Волки, степенно ведя беседы о достоинствах моторов разных производителей и октановых числах бензина, поглядывали на меня с большим интересом, явно выжидая удобной минуты для атаки.
Папин прищур мне вдогон не оставил сомнений: уж кто-кто, а папа понял, что я просто не хочу разговаривать. Я думала об Эдуарде Клюеве, я мечтала увидеть сны о нём, я представляла, что мы мчимся с ним на его "крысе" в компании Вольных Волков...
И никакого Косичкобородца не было рядом и в помине! И не чуялся он даже в отдалении! Да и вообще я о нём благополучно забыла! Ведь мой папа -- байкер! И у меня есть -- Эдик!
А теперь... нет, я, конечно, всё понимала...
Но на самом деле всё равно ничего не понимала.
Во-первых, как и раньше, не понимала, зачем я сдалась какому-то там "сладкоголосому" менестрелю. Во-вторых... не понимала, каким таким образом он проник в мою комнату? И проник ли. Я спала с открытым окном, и...