Шорх помолчал, глядя прямо в глаза своей покровительнице, а потом тихо, но твёрдо произнёс:

— Это вызов от достойного противника. И я готов его принять!

Раннее утро окутало лёгким туманом сонные поля. Тихо журчала вода в извилистой неглубокой речушке, перекликались на разные голоса птицы у опушки леса. Неприметная маленькая деревушка, пробуждающаяся от ночного сна, давала о себе знать петушиными криками да протяжным мычанием коров, приветствующих своих хозяек. Звуки свивались в извечную, столетиями повторяющуюся незамысловатую музыку природы — дикой и освоенной человеком. В такую привычную музыку, которую люди почти не замечают, но которая, вместе с тем, ласкает их слух и успокаивает нервы, давая понять, что жизнь идёт своим обычным чередом.

Не всем, правда, дано её слышать…

Сильно горбящийся пожилой мужчина с растрёпанными седыми волосами и отрешённо-задумчивым выражением на лице, несмотря на столь ранний час уже вовсю трудился на небольшом огороженном участке, выпалывая сорняки. Делал он это неспешно и сноровисто, полностью погрузившись в столь простое, но важное занятие. И все звуки мира не имели для него никакого значения: старик был глухонемым от рождения.

Как водится, изъян этот природа кое-чем компенсировала: независимо от возраста у него всегда было острое зрение. А ещё, магические способности. Да, старик был магом-самоучкой, поднабравшим за долгую жизнь кое-каких знаний и умений у добрых магов Великого Дня, тех, что встречались ему в городах родного Нифериса и не отказывали в науке обездоленному страннику. Эти знания и позволили ему доживать свой век не в нищете под забором, а здесь — в крошечной деревне на границе Нифериса с Мадженси, в своём, пусть маленьком, но сухом и надёжном домике, который отвели ему благодарные селяне. Ещё бы, ведь далеко не каждая деревушка может похвастаться собственным магом, врачующим людей и скотину получше всякого знахаря, могущим погоду предсказать, а то и отвести особо сильный град, чтобы тот посевы не побил напрочь. Таких в городах магами-прорицателями называли да ценили высоко.

Старик знал, что люди называют его Эль-Ифарх — ему показывали это имя, начертанное старейшиной деревни на маленькой дощечке, которую затем приколотили на дверь его дома. На языке Нифериса оно означало «Безмолвный маг», что, в общем-то, отражало суть. Своё настоящее имя старик давно забыл за десятилетия скитаний, а потому не имел ничего против такого описательного обозначения. Тем более что он всё равно не слышал, даже если кто-то и произносил это вслух, обращаясь к нему. Приближающихся людей он просто чувствовал.

Вот и сейчас Эль-Ифарх распрямил затёкшую спину и поглядел в сторону калитки, ощутив, что кто-то ищет его помощи. У жиденькой изгороди переминалась с ноги на ногу молодая селянка, жена кузнеца, теребившая в руке верёвку, на которой кого-то вела. Старик приблизился, отворил калитку и увидел, что у ног женщины лежит, вытянув лапы и тяжело дыша, большая остроухая собака короткошёрстной ниферской породы. Таких держали почти все местные; псы были незаменимыми помощниками в выпасе скота и отличными сторожами. Эль-Ифарх посмотрел на женщину, и она сложила руки в просящем жесте, затем указала на правый бок собаки. Маг разглядел корку из запёкшейся крови на палевой шерсти. Что же, просьба была ясна. Старик присел рядом с взирающей на него грустными глазами псиной и осторожно коснулся раны чуть дрожащими пальцами. Важно было понять, чем она нанесена: бык взбесившийся рогом боднул, с волком псу сцепиться пришлось или просто напоролся на что…

Когда маг попытался прощупать рану силами Дня, его едва не оглушило. Эль-Ифарх поспешно отдёрнул руки и замотал седой головою, отгоняя морок. Ибо почудилось ему, что бок собаке пропорол призрачный клинок ночной магии, выплеск силы Великой Ночи. Будто некто, владеющий ночными силами, спеша по каким-то своим делам, просто не глядя отмахнулся от зарычавшей на него псины…

Старик снова взглянул на опешившую от его реакции селянку и жестами спросил, где она нашла раненного пса. Женщина указала в сторону опушки и изобразила руками, что собака сама приползла домой. Получалось, что никто не видел, кто же нанёс эту рану. Маг снова взялся за осторожное обследование. Изначальное впечатление подтвердилось: тут действительно присутствовала магия Ночи. Эль-Ифарх не на шутку встревожился. Быстрыми жестами он попросил селянку как можно скорее отправиться к старейшине деревни и поведать ему, что в окрестностях появился кто-то очень опасный. На лице женщины отразился страх, но спорить с магом она не стала. Только протянула ему закрытый кувшин молока и большой кусок сыра, которые бережно держала в свёртке в левой руке. Это была не плата (денег с селян старик не брал, они ему были не нужны), а просто благодарность; каждый нёс магу за помощь какие-нибудь продукты или потребные в хозяйстве вещи. Увидев, что Эль-Ифарх кивнул в знак признательности и показал жестом, что позаботится о собаке, женщина развернулась и со всех ног припустила к центру деревни.

Маг тем временем осторожно потянул за верёвку, привязанную к кожаному ошейнику, и раненный пёс послушно заковылял за ним, прихрамывая на все лапы. Старик отвёл его прямо в дом, уложил рядом с очагом, в котором развёл огонь, и принялся за лечение, постепенно вливая в повреждённое тело тёплые потоки живительного света Дня.

Справиться с темнотой, пронзившей плоть животного, удалось. Эль-Ифарх почувствовал, что боль его четвероногого подопечного отступает, рана начинает постепенно затягиваться. Дальше организм должен справиться сам; такие псины очень живучи.

Маг встряхнул кистями рук, будто сбрасывая остатки тьмы, с которой пришлось соприкоснуться, и провёл ладонями перед лицом, «умываясь» светом Дня. И тут перед ним неожиданно возникли яркие образы, которые слились в затмевающее реальность видение…

…Эль-Ифарх стоял посреди бескрайнего поля, столь разнотравного, что эти растения просто не могли собраться со всей Накельты в одном месте. Небо над головой было неведомым образом поделено пополам: с одной стороны сиял яркий полдень, залитый лучами солнца, с другой — мрачная полночь с бледным глазом луны и почти невидимыми блёклыми звёздами. А по центру, прямо над головой старика, пролегла полоска, раскрашенная в закатные тона — насыщенные, словно живые. И строго под этой красочной лентой к магу, не приминая травы, приближались двое. Эль-Ифарх ощущал их как взрослых мужчин, магов, но зрение играло непонятную шутку: один виделся древним стариком, другой — безусым юношей, почти мальчиком. Первый едва переставлял ноги от усталости, во втором бурлили свежие силы, взор его был устремлён в будущее. Они шли плечом к плечу, глядя прямо на Эль-Ифарха, застывшего в ожидании. Приблизившись, тот, что казался стариком, протянул немому магу, держа за длинную рукоять, огромный меч с красным лезвием. Помимо воли Эль-Ифарх протянул руку и коснулся его примерно в средней части клинка. Другой, тот, что казался юным, взял меч за самое остриё, не страшась порезать пальцы. Так они и стояли какое-то время, а полоса закатных небес над головою расширялась, оттесняя и полдень, и полночь…

…Старик тряхнул головой, моргнул пару раз и снова увидел морду раненной собаки, положившей голову на вытянутые лапы и, кажется, уснувшей. Он перевёл взгляд на огонь, весело пляшущий в очаге, и ощутил, как бешено колотится сердце, в котором вроде бы давно уже поселилось безмятежное спокойствие.

Эль-Ифарх понятия не имел о том, что может значить его нежданное видение. Но отчего-то чувствовал, что оно предвещает ему судьбоносные события. Знать бы ещё, какие…

— Ну и куда ты меня зовёшь?

Большие умные глаза глубокого сапфирового цвета смотрели с загадочным выражением. Изящная самка единорога нетерпеливо мотнула головой; на белоснежной лоснящейся гриве заиграли блики солнечного света. Копытце требовательно ударило по светлому деревянному крыльцу.