Странно, но в этом прохладном мире вельмож было жарко. Он даже снял фуражку, чтобы вытереть рукавом блестящее лицо.

Егор с Люськой молчали. Вельможа их не спрашивал. Он разговаривал сам с собой.

— Добро пожаловать в государство Солнца! — сказал вельможа.

Люди на велосипедах обернулись к Егору с Люськой и рассматривали их равнодушно, как рассматривают людей лошади. Они были в плащах, в касках, как настоящие велосипедисты. Егор улыбнулся собственным мыслям — он уже рассуждает как старожил.

— Прошу садиться, — сказал вельможа. — Обо мне вы могли не слышать, если плохо учились в школе. Моя фамилия Дантес. В свое время мне удалось убить известного русского поэта Пушкина и избавить мир от этого якобинца. Эдмонд Дантес. Впоследствии писатель Дюма написал обо мне роман. Но мы с вами живем в демократическом обществе, и потому можете называть меня попросту: Эдмонд Давидович.

Велосипедисты уселись в седла и были готовы тронуться в путь. Партизан стоял в дверях бытовки. Он поднял руку и приложил ее к новой фуражке.

Егор послушно влез в телегу. У заднего бортика была доска как раз на двоих. Люська села рядом.

— Я боюсь, — прошептала она.

— Мы должны все узнать, — сказал Егор. — Не сидеть же здесь.

— Правильно! — Вельможа Дантес услышал слова Егора. Он повернулся на кресле и крикнул велосипедистам: — Ну, мои любезные, не подведите! Покажите нашим гостям, как мы умеем ездить.

Велосипедисты согласно нажали на педали, и повозка, покачнувшись на откосе, покатилась вниз, к широкой асфальтовой дорожке возле самой воды.

Вельможа развернулся к пассажирам.

— Полагаю, — сказал он, — что у вас есть множество вопросов. Но отвечать на них у меня нет настроения. Вопросы буду задавать я.

Никто с ним не спорил. Велосипедисты мерно жали на педали, велосипеды скрипели. Телега тоже скрипела.

— А машин у вас нету? — спросил Егор.

— Мальчик, я же сказал, что не намерен отвечать на вопросы, — капризно сказал Дантес. Он накрутил на палец длинный светлый локон и дернул за него. Сморщился как от лимона.

— Здесь бензина нет, — сказал один из велосипедистов. Было странно услышать его, потому что лошади не должны разговаривать.

— Он куда-то девается, — сказала вторая «лошадь».

— Помолчите! — оборвал его Дантес. Теперь он запустил тонкие пальцы в бородку.

«Лошади» замолчали. Повозка скатилась на дорожку вдоль воды. И тут Егор увидел, что лодка, в которой приплывали к ним три бандита, стоит полузатопленная у самого берега. В лодке никого не было. Ее мачта наклонилась. Голова Марфуты, насаженная на мачту, чуть приоткрыла глаза, глядя на Егора.

— Ой!

Это был голос Люськи.

— Их уже примерно наказали, — сказал Дантес.

Велосипедисты прибавили оборотов, и повозка быстро покатилась по набережной.

— Ты учишься в школе? — спросил Дантес у Егора.

— В девятом классе, — ответил тот.

— Молодец. Еще год — и окончишь школу. Куда намерен поступать?

— На исторический.

— Решил стать архивной крысой? — Дантес дернул себя за бороду.

Его пальцы не знали покоя — они должны были все время за что-то дергать, куда-то залезать.

— Археологом, — ответил Егор.

Дантес задавал вопросы так, словно был гостем на родительской даче. Будто не сомневался, что Егору предстоит учиться в институте. Может быть, отпустят, подумал Егор. Как будто сидел в тюрьме.

— Ну а ты что нам скажешь? — спросил Дантес у Люськи.

— А вы в самом деле Пушкина убили? — спросила Люська.

— Убил.

— Тогда я с вами разговаривать не буду, — твердо заявила Люська.

Егор подумал: «Как странно, а я ведь его не воспринял как настоящего Дантеса. Если он убил Пушкина, значит, наказание для Дантеса было страшнее, чем смерть для Пушкина».

— Вы тоже наказаны, — сказал Егор. — Полтора века сидите в тюрьме.

— Не думаю, что это — тема для разговора, — сказал Дантес. — Тем более что я занимаю достойное положение.

Навстречу им по набережной шла девушка и катила перед собой кресло с идиотом. Голова того свешивалась набок, и из угла рта тянулась слюна. Видно, нагулялись и возвращались обратно.

— Софья, почему без охраны? — вдруг спросил Дантес. — Не выношу непослушания.

Девушка чуть замедлила шаг и сказала тихо, но так, что слышно было издалека:

— Я не намерена давать вам отчет. Мне не требуется охрана. Лучше охраняйте себя.

— Ха-ха-ха! — громко закричал Дантес.

Девушка покатила кресло дальше. Дантес расстроился, что-то зло пробормотал под нос.

Возле ажурного железнодорожного моста Окружной дороги велосипедисты вытащили повозку на мостовую, и дальше они поехали по широкой набережной. Слева стояли пустые кирпичные дома, справа за чугунной решеткой была видна серая река.

— Этого еще не хватало! — Дантес совсем расстроился. Он смотрел наверх. Над ними медленно летел воздушный шар. Он летел поперек их движения, перелетел через реку. Из корзины шара свесился человечек и что-то кричал. Дантес погрозил ему кулаком.

— Типичный бардак, — сказал Дантес Егору. — Никому нельзя верить. Сказано же — летать запрещено. Слава богу, живем сотни лет и не летаем. И неизвестно, откуда летит, с каким заданием.

Велосипедисты энергично работали педалями, повозка поскрипывала.

— Нам далеко ехать? — спросил Егор.

— В принципе тебя это не должно волновать.

— Еще как волнует, — вмешалась Люська. — Мы хотим отсюда поскорее уехать.

— Кто же внушил тебе такую глупую мысль? — удивился Дантес. — Неужели твой юный спутник?

У Дорогомиловского завода стоял сторож в каске и черном плаще.

Больше им никто не встретился до самого Киевского вокзала. Ехали они долго — все же велосипеды с телегой не самый быстрый вид транспорта. Но больше не разговаривали. Дантес был погружен в свои мысли и на все вопросы отвечал невнятным бурчанием. Да и сам больше ничего не спрашивал.

Егор смотрел на небо, на другой берег реки, на пустые дома, ему казалось, что пустынность этой Москвы — какой-то яд. Он вползает в сердце и превращает тебя в человека-лошадь. Ты готов покорно крутить педали. А раз нет времени, нет часов и нет измерений, то трудно понять, год прошел или десять минут.

— Смотри, — сказала Люська, — это Новодевичий монастырь, правда?

Монастырь изменился. Стены его были некрашеные, в луковке колокольни была большая дыра, парк, отделявший монастырь от реки, исчез. Остался лишь длинный пруд.

Скрип-скрип — колеса повозки, скрип-скрип — педали.

Вот и Киевский вокзал стеклянным ангаром поднимается за площадью, на которой остались — наконец-то Егор увидел их — машины. Забытые на стоянке.

— Это неправильно, — сказал он.

— Что неправильно? — спросила Люська.

Ей стало тепло, она расстегнула пальтишко и откинула на спину серый платок. Волосы ее, зачесанные на прямой пробор, были туго стянуты резинкой. От этой прически голова становилась меньше, а сама Люська казалась старше, чем была в платке.

— Машины не должны здесь оставаться, — сказал Егор. — Машины потом уезжают.

— Мы не знаем, — сказал вдруг Дантес, — что из вещей переходит сюда, а что остается, мы даже не знаем, у чего появляются дубли, а у чего нет. Я тут видел табун лошадей на Садовом кольце. Ты видел, Петренко?

— Мы вместе были, господин Дантес, — откликнулся правый велосипедист.

— Представляешь, табун лошадей! Откуда? Почему? Мы сначала думали, что это видимость.

— Но они прошли, и мы видим — навоз! Честное слово, — вмешался в рассказ другой велосипедист.

Неожиданно Дантес вытащил откуда-то, возможно из-под себя, длинный хлыст и с размаху огрел велосипедиста.

— Больно! — охнул тот.

— Я и хотел, чтобы было больно, — ответил Дантес. — Когда я рассказываю, не влезай.

Петренко и не подумал вступиться за своего товарища.

Повозка въехала на площадь, миновала стоянку машин и остановилась у громадного входа в вокзал под башней с остановившимися часами.