Кати увидела, что странная штука, обвившаяся вокруг Джей-Си, запустила щупальце между его ног. Лицо Джей-Си скрывала красноватая масса — судя по всему, брюшина, — и ей не было видно, в сознании он или нет, но полное отсутствие у него какой-либо реакции внушало ей самые худшие опасения.

Надо было что-то делать.

Можно ли подойти ближе? Опасно ли это? Как отреагирует штука, державшая Джей-Си, если попытаться его вытащить? Она не знала, но должна была хотя бы попробовать.

Из последних сил, пошатываясь, Кати подошла ближе. Она хотела было вытянуть длинную конечность с многочисленными сочленениями из-под спины Джей-Си, но едва коснулась ее ледяной кожицы, как невесть откуда взявшееся щупальце с размаху хлестнуло ее по лицу. Она отпрянула, поискала глазами что-нибудь, что могло бы ей помочь, и ничего не нашла.

— О-о-о, Он не отдаст членик. Так нельзя. Пока Он не возьмет весь. Надо попросить, — сказало существо с женским лицом противным тоном преподавательницы английского.

Закончив вылизываться, оно тяжело задвигалось в направлении группы, которую образовали Джей-Си и накрывшая его штука. Выбросив вперед одну из нижних конечностей, оно с силой пнуло штуку, явно наобум. Тоненько взвизгнув, штука отделилась от Джей-Си.

Кати не могла понять, где у нее верх, где низ, есть ли вообще голова, глаза. Это выглядело в точности как если бы ребенок с психическими отклонениями забавы ради прилепил множество пластилиновых конечностей к куску телячьей печенки. Кати попыталась рассмотреть, дышит ли еще Джей-Си, но оттуда, где она стояла, с уверенностью сказать было невозможно.

— Ты его остановил? — спросило существо с женским лицом.

Телячья печенка отозвалась на удивление нежным голосом, который легко прошел бы кастинг на место дикторши кабельного канала:

— Не-е-ет-не-е-ет… Только отключил когнитивные функции, потому что иначе он не соглашался дать членик.

— Через лобную долю?

— Да, да, очень чисто, простое иссечение белого вещества. Как обычно…

— И мне бы немножко членика, я тоже хочу, — заныло существо с женским лицом. — Смотри, что я принесла, яичники, они хорошо функционируют.

Телячья печенка подползла к Кати и поводила щупальцем перед самым ее носом.

— От нее плохо пахнет. Мой членик лучше.

— Мне бы хоть немножко. Я тебе потом верну. А пока отдам яичники. Решим дело миром. Не надо войны.

Кати чувствовала, что эта история может обернуться для нее очень, очень скверно, если она не предпримет хоть что-нибудь. Она понятия не имела, что эти твари собираются делать с ее яичниками, но у нее не было ни малейшего желания это узнать.

И тут ее осенило.

Ивана стояла по пояс в теплой воде и смотрела на плавающие вокруг сотни маленьких полуразложившихся тел, тысячи костей, конечностей, внутренних органов и еще не пойми чего, и от всего этого ей хотелось завизжать и задать стрекача.

Но она не могла.

Из этого кошмара, казалось, не было выхода.

Патрис стоял рядом с ней и, судя по остекленевшему взгляду, собирался хлопнуться в обморок. Она от души надеялась, что этого не произойдет, потому что знала, что у нее не хватит сил вытащить его из воды.

Еще несколько минут назад они ползли по узкому лазу в хлюпающей грязи, потом она увидела впереди полоску бледного света. После этого они скатились по склону, который снова стал круче, и угодили прямо в этот чудовищный суп.

Теперь они мокли в нем, и вернуться назад не было никакой возможности.

— Куда мы упали? — с трудом выговорила Ивана сквозь стиснутые зубы.

Патрис ничего не ответил. Похоже, он был в шоке. Он не отрывал глаз от бликов, которые отбрасывал бледный свет на мертвые тельца вокруг, словно именно в них искал ответа на великий метафизический вопрос. Ивана задевала ногами «эти штуки», плавающие у самого дна, мягкие и скользкие — их было так много, что на каждом шагу она рисковала потерять равновесие.

— Это, видимо, феномен люминесценции химического происхождения. Реакция с участием триаминофталгидразида, но я не понимаю, как это могло получиться здесь. Нужен гидразин, хотя… это ведь органическое соединение азота, так что от всего этого, что здесь плавает… Или, может быть, это микроорганизмы, тогда светится бактериальный люциферин…

Ивана не верила своим ушам. Или этот парень обладает невероятным хладнокровием, или у него совсем снесло крышу. Он читает ей лекцию по химии, стоя в яме, полной трупов! Ей хотелось заорать на него, чтобы заткнулся, но она не могла выдавить из себя ни звука. От страха и омерзения ее буквально парализовало.

— …Самое удивительное — что разложение органических веществ происходит, судя по всему, очень медленно. Такое количество тел… Их, наверное, сбрасывали сюда годами, даже десятилетиями. По идее все это должно было превратиться в ил. Кроме, разве что, костей и зубов. Но здесь много фрагментов в хорошей сохранности. Я знаю, такое возможно в анаэробной среде или при сильном холоде… Заметь, все зависит от содержания хлористого натрия в этой воде. Или она должна быть насыщена дихлоридом ртути, сулемой, но тогда нужны ртуть и концентрированная азотная кислота, а это вряд ли возможно… Подожди-ка…

Под изумленным взглядом Иваны Патрис окунул в воду палец и лизнул его.

— Ф-ф-ф-у! Соленая — жуть. Вот почему они не разлагаются…

— ДА ЗАМОЛЧИ ТЫ! РАДИ БОГА!

Патрис уставился на Ивану: она заорала на него так, словно он нес чушь.

— Я просто пытаюсь понять, что здесь происходит. Наверняка есть какое-то научное объяснение…

— ПЛЕВАТЬ НА ЭТО! МЫ В ДЕРЬМЕ! МЫ СРЕДИ ТРУПОВ, СКАЖИ ЛУЧШЕ, КАК ОТСЮДА ВЫБРАТЬСЯ!

Патрис огляделся с выражением ребенка, проснувшегося после долгого крепкого сна.

— Как выбраться… Я… Я не знаю… А Кати — мы ее слышали, но теперь больше не слышим, значит, она как-то выбралась, верно?

Ивана покачала головой. Откуда ей знать? Как она кляла себя теперь за то, что сунулась в эту ванну! Патрис хотел уйти и был прав, но пошел за ней, дурой. Во всем, что с ними случилось, виновата она.

— Извини…

Патрис пожал плечами.

— Наверно, надо попробовать найти сухое место.

Он протянул ей руку. Ивану удивил этот жест, неожиданный для болезненно застенчивого и неуклюжего парня. Секунду поколебавшись, она взяла его за руку.

Несколько долгих минут они молча шли среди плавающих тел. Ивана не хотела на них смотреть, но закрыть глаза не могла. В основном это были трупы младенцев. Раздувшиеся от воды, они походили на мячи для регби. Их кожа, обесцвеченная солью, под бледным подземным светом походила на слоновую кость; Иване вспомнился эпизод из «Несчастий Софи»[5], когда восковая кукла тает на солнце и ее глаза проваливаются внутрь головы.

Словно дрейфующие медузы, младенцы то и дело наталкивались на нее, а затем уплывали, плавно покачиваясь, в туман, где ничего не было видно. Ивана пыталась контролировать свое дыхание и сердечный ритм. Она знала, что именно таким путем может проникнуть панический страх, который непременно обернется истерикой, а позволить себе истерику здесь, в пещере, в супе из мертвых младенцев, — это будет конец.

Спокойно, твердила себе Ивана, тело — просто орудие, а разум надежно защищен корой головного мозга, и мозжечком, и промежуточным мозгом, с разумом ничего случиться не может.

Ей почти удалось успокоиться, как вдруг произошло то, чего она больше всего боялась. То, что составляло основу ужаса, охватившего ее, когда она упала в этот чудовищный суп.

Один младенец вцепился в нее.

И не отпускал.

Ивана судорожно стиснула руку, за которую держалась уже несколько минут, и пронзительно завизжала. Патрис вздрогнул и сначала решил, что она поскользнулась. Но, всмотревшись, он понял, в чем дело.

Что-то неуловимо изменилось в тусклых бликах на темной воде подземного озера.