Она устала от сумасшедших родственников. У матери был альцгеймер. Они перевезли ее в гораздо более дешевый дом престарелых и очень скоро, вероятно, будут вынуждены забрать ее в свой трейлер. В общем и целом она была безумна. Дети находились в подростковом возрасте, то были есть сумасшедшими по определению. А теперь и у мужа поехала крыша.

Элеанор Ричмонд была единственным членом семьи, который еще не свихнулся.

Не то чтобы ей не хотелось.

В конце концов она решила, что сумасшедший ее муж или нет, но не будет ничего хорошего, если он окажется в тюрьме. В своем безумном, отравленном алкоголем мире он мог вообразить, что по-прежнему владеет этим домом, но владел им не он. Дом принадлежал «Резолюшн Траст Корпорейшн»; они забрали его за долги. Рано или поздно РТК, вероятно, продаст его спекулянтам, которые обдерут всю более-менее приличную отделку и ковры, а может, просто снесут здесь все бульдозерами и превратят квартал в полигон для мотоциклистов-экстремалов или свалку токсичных отходов. Элеанор знала, что дом был мертвецом, недвижимостью-зомби, и что оставалось ему недолго. Но это не отменяло того факта, что больше они им не владели и Хармон мог угодить в тюрьму за взлом с проникновением.

Может быть, для Хармана это было бы и неплохо. Немного позора могло помочь от депрессии.

С другой стороны все, что случилось с ними до сих пор, ничуть не помогло ей победить депрессию – скорое наоборот. Она не нуждалась в дополнительном позоре.

Лучше поскорее вытащить его оттуда. В очередной раз Элеанор, стойкая женщина и рационально мыслящая материнская фигура, должна была кого-то спасать. Когда-нибудь она позволит себе слегка съехать с катушек, чтобы кто-то другой для разнообразия спас ее. Она, однако, не знала никого, кто мог бы справиться с этой задачей.

Передняя дверь оказалась не заперта. В доме странно пахло. Может быть, он простоял закрытым слишком долго, жарясь на солнце, целыми днями заглядывающим в окна и выпаривающим всевозможные химические компоненты из пола и стен. Она оставила дверь открытой.

– Хармон? – позвала она. Голос отразился от голых стен.

Ответа не было. Должно быть, спит, мертвецки пьяный, в гостиной.

В гостиной его не оказалось. Единственным признаком того, что Хармон вообще здесь побывал, были инструменты, брошенные на пол в углу, рядом с маленьким чуланом, где они когда-то хранили слайд-проектор, монопольку и паззлы.

Дверь в чулан была открыта, инструменты разбросаны на полу перед ней. Молоток и гвоздодер. Элеанор узнала бы инструменты Хармона даже без надписи «РИЧМОНД», старательно выведенной ее лаком для ногтей на рукоятях.

Тонкая полоса опанельки, прикрывающая косяк, была оторвана и валялась на полу, маленькие гвоздики торчали вверх. Обнажилась оштукатуренная стена, и Элеанор разглядела на ней выбоины там, где Хармон вставлял гвоздодер.

Входной проем окантовывала еще одна панель – косяк с маленькой латунной вставкой под дверной замок. Хармон пытался отодрать этот косяк.

Элеанор присела перед косяком на корточки. Неравномерная лесенка пометок, сделанных карандашом и ручкой, взбиралась вверх по дереву. Каждая пометка сопровождалась именем и датой: Хармон мл. – 7 лет, Клерис – 4 года. И так далее. Они доходили почти до высоты роста самой Элеанор; последняя была помечена как «Хармон мл. – 12 лет».

Хармон пытался отодрать косяк, чтобы увезти с собой. Но доска была дешевой и тонкой, и просто сломалась посередине – половина осталась в проеме, половина отошла, белое некрашеное дерево светилось в месте разлома.

Она хотела бы знать, как долго Хармон сидел на их софе в трейлере в Коммерс Сити с пивной банкой в руке, медитируя на этот косяк и планируя за ним вернуться. Глодало ли его это желание с тех самых пор, как они съехали?

День рождения Клерис будет на следующей неделе. Может быть, он собирался преподнести ей косяк в подарок. Он обладал огромным сентиментальным весом и ничего не стоил.

– Хармон? – опять позвала она и опять услышала в ответ только эхо. Она заглянула в спальни, но никого не нашла.

Наконец она уловила звуки музыки, доносящиеся из гаража. Тихие, еле слышные, они раздавались из стереосистемы «Вольво». Сквозь дверь их почти невозможно было разобрать. Она пошла в гараж.

Хармон сидел на водительском сиденье, спинка которого была откинута назад до упора. Открыв дверь, она сразу узнала музыку: симфония Малера «Воскресение». Любимое произведение Хармона. Многие годы назад, в первую их поездку в Колорадо, они остановились на вершине пика Пайк и слушали эту кассету на полной громкости.

Она бесшумно подошла к «Вольво» и заглянула в салон. Хармон лежал на сиденье, подсунув под голову свернутую куртку. Он не двигался.

Ключи торчали в зажигании в положении «ВКЛ». Бак был пуст. Мотор не работал. Громкость была выкручена на полную. Кассета крутилась уже несколько часов, может быть – дней, автоматически переворачиваясь туда-сюда, играя симфонию снова и снова и сажая аккумулятор, пока из динамиков не начал доноситься какой-то еле слышный шепот.

Хармон был мертв. Он был мертв уже довольно давно.

Прежде чем сделать что-то еще, она выудила из-за противосолнечного козырька «Вольво» ключ от гаража. Ворота со скрипом раскрылись, впустив волну свежего чистого воздуха и мерцание пригородных холмов.

Это был очень разумный поступок. Элеанор Ричмонд поступила именно так, потому что не была сумасшедшей и не могла позволить себе сойти надышаться ядовитым газом, которым ее муж себя убил. Ее дети и ее мать нуждались в ней и путь Хармона был для нее закрыт.

Она не хотела ни смотреть на Хармона, ни касаться его, поэтому она вышла наружу и некоторое время сидела на ступенях Белого Дома, не мешая слезам струиться по лицу, затуманивая огни Денвера. Рядом не оказалось плеча, в которое можно было уткнуться лбом, и поэтому она пересела на край лестницы и прислонилась к белому виниловому сайдингу дома, который слегка поддался под ее весом.

Через некоторое время она вошла через открытую дверь в дом и вернулась в гостиную. Она подобрала гвоздодер мужа с того места, где он ее бросил. Пол был весь в поклевках – должно быть, он лупил по нему в ярости, когда косяк треснул. После этого, видимо, он отправился прямиком в «Вольво».

Элеанор завела жало гвоздодера под все еще прибитую часть косяка и мягко надавила, чуть-чуть переместила инструмент и снова надавила, потихоньку отдирая косяк от каркаса дома. Обе части хорошо подходили друг к другу и она знала, что с помощью клея «Элмер» она легко все починит. Она попросит парня Дорин прибить планку к стене трейлера и продолжит помечать на ней рост Клерис и Хармона-младшего. Они станут закатывать глаза и говорить, что это глупость, но в глубине души будут радоваться.

Работая, она каждые несколько секунд испытывала потрясение от мысли, что ее муж мертв.

Она вынесла косяк наружу и засунул в машину Дорин через открытое окно. Он немного торчал, но доехать было можно. Живя в Коммерс Сити и наблюдая за мексиканцами, она узнала, что можно возить что угодно, если не переживать по поводу того, что оно торчит. Она сдала задом, развернулась на большом круге и оставила Белый Дом позади; она ехала по своему бывшему кварталу, высматривая еще один освещенный дом, в котором мог найтись работающий телефон.