Керла мало волновало то, что его узнали. Фальшивое удостоверение личности не считалось в Содружестве большим преступлением, если только его обладатель не совершил действительно чего–нибудь тяжкого. Самым серьезным преступлением здесь считалось убийство, но между Пацифисом и Лигой Свободных Планет существовала договоренность, что смерть на гладиаторском ринге не считается убийством. Восемь планет Пацифиса признавали это соглашение с оговорками. Керл никогда не появлялся на этих планетах.

Ничего противозаконного не было и в том, что Керл имел при себе целый арсенал. В случае недоразумения с таможней он мог предъявить целых пять специальных разрешений, выданных ему правительствами Катанра, Белонны, Армагаски, Лербены и Толимиса. Поэтому он, не скрываясь, пронес с собой и чоппер, и синхронизированные гранаты, хотя последние были запрещены на Соммете.

Он вышел из здания космопорта добропорядочным гражданином Содружества, будучи при этом абсолютно уверен, что Служба Порядка Пацифиса уже известила всех заинтересованных лиц, что на Соммету прибыл гладиатор Керл Вельхоум.

Приятели остановились в «Короне принцев Тишета». Набор удобств не слишком соответствовал звучному названию отеля, не было даже самого банального скеротинта, зато на стенах были развешены аляповатые салфеточки, на которых были вышиты заповеди Пацифиса. Керл отнесся к этому факту философски. Ему, особенно в начале карьеры, случалось, приходилось иметь куда худшее жилье.

Очутившись в номере, все трое с облегчением скинули насквозь пропотевшие комбинезоны и по очереди приняли душ. Перйым вышел Квинт Курций, тут же облачившийся в полупрозрачное трико, поверх которого он накинул шелковый плащ золотистого цвета, особенно любимого иррационалистами. Гладиатор остался верен гимпиору.

— Ты не устал от своей брони? — поинтересовался терролог, наблюдар, как Керл поправляет контейнеры у пояса. Гладиатор покачал головой.

— Нет. Я настолько привык к этой одежке, что без нее мне становится не по себе. Я чувствую себя уязвимым, словно младенец. Кроме того, мы на планете Пацифиса, а я верен принципу — никогда не оголяй зад там, где живут паци. — Заметив, что брови Квинта удивленно поползли вверх, Керл поспешно добавил:

— Я вовсе не имею в виду их противоестественные сексуальные наклонности, просто паци — большие любители стрелять в спину.

— Ты ошибаешься. Убийство противоречит морали Пацифиса.

Керл позволил себе улыбнуться.

— Как же! Как же! Заповедь третья. Я много слышал об этом, но еще чаще убеждался в обратном. Никогда не стоит оголять зад там, где живут паци!

Щелкая пневматическими застежками, гладиатор распихал по многочисленным контейнерам оружие и разного рода приспособления, которые могли пригодиться в непредвиденной ситуации. Слева — там, где ровно стучит сердце, — устроился чоппер, справа, в специальной обойме, упокоились три синхронизирующие гранаты, в контейнерах на поясе разместились нож, керамическая удавка, связка электронных отмычек, микрокомпьютер, баллончик с парализатором, радиоулавливатель, несколько энергетических жучков, пакет с трехдневным питательным рационом.

Квинт, для которого подобное представление было в новинку, заметил:

— Ты собираешься, словно на войну.

— Для меня всегда война.

— Полагаешь, на тебя могут напасть?

Гладиатор на мгновение задумался, затем отрицательно покачал головой.

— Нет. Нет, не думаю.

— Зачем же тогда все это?

— Оставь его в покое, Квинт, — вмешался в разговор Лайт Пазонс, только что вышедший из душа. — Он гладиатор, человек, совершенно не похожий на прочих. Он думает иначе, чем мы. Он действует по–другому. Он думает и действует, как гладиатор.

Керл хлопнул приятеля по плечу.

— Все верно, Лайт. — Затем он внимательно посмотрел на Квинта Курция. — У меня когда–то был друг. Его звали Гэм. Настоящий друг. Мы были знакомы с ним много лет, и я привык к нему настолько, что не опасался повернуться спиной. Однажды он выстрелил мне в спину…

Не договорив, Керл умолк. Он накинул на плечи блестящий плащ и закрепил его таким образом, чтобы неровные очертания чоппера и гранат, проступавшие через кожу гимпиора, не слишком бросались в глаза, но с другой стороны, чтобы при необходимости можно было быстро извлечь оружие. Квинт внимательно следил за его действиями, Лайт стоял у сферозеркала и подравнивал усы.

— И что стало с этим Гэмом? — вдруг негромко спросил Квинт Курций.

— Нам пора идти, — сказал Керл, не отвечая на вопрос. — Я чертовски проголодался, а кроме того, хочу снять себе на вечер какую–нибудь пухленькую пацифисточку.

Он повернулся к двери, краем глаза уловив в зеркале отражение Лайта, делавшего Квинту Курцию какие–то знаки. Порою Лайт был невыносимо тактичен.

Лифт неторопливо повез их на крышу 19–этажной «Короны», где под стеклянным куполом находился ресторан, в котором, по уверению рекламных проспектов, во множестве разложенных в номере, можно было отведать настоящих устриц. Уставясь в серый пластик кабины, Керл сказал, и слова его были едва слышны в негромком посвисте пневматических валов:

— Его звали Гэм. Он выстрелил мне в спину, но мгновением раньше я успел броситься на землю. — Лифт остановился и гостеприимно распахнул двери. Керл вышел первым, оставляя за собой слова: — Второго выстрела он сделать не успел. Я воткнул ему в горло нож…

Они сидели на открытой террасе, любуясь закатом одного из трех сомметанских солнц. И ели настоящих устриц. Неважно, что каждая из них обошлась в три двойных кредита. Керл угощал.

— Жизнь коротка, — говорил он, без особого удовольствия высасывая полупрозрачную слизистую массу. — Кому, как не мне, знать это. Поэтому спешите насладиться ею.

— Именно так рассуждали эпикурейцы, — заметил Квинт, старательно изображавший блаженство — притворное по мнению Керла.

— Кто это такие? — поинтересовался гладиатор.

Они жили на Древней Земле. Примерно тогда же, что и гладиаторы. Эпикурейцы говорили, что жизнь существует лишь для того, чтобы наслаждаться. Эпикуреец по имени Сенека однажды заметил в письме своему другу: «Все у нас, Луцилий, чужое, одно лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владение природа, и не будь глуп — трать его во благо себе».

— Что ж, не лишено здравого смысла, — заметил Керл.

Издав короткий смешок, Квинт облизал губы.

— Император Нерон приказал Сенеке вскрыть себе вены.

— И он послушался?

— Да.

— Странные люди. Я не понимаю их.

— Они, верно, тоже не поняли б нас.

Когда зашло последнее солнце, приятели покинули ресторан и направились к Дворцу Трех Добродетелей, на гигантской площади перед которым должны были состояться торжества, ради которых они прибыли на Соммету.

Улицы были заполнены путниками, спешащими на празднество. Людской поток заключил Керла и катанрян в свои объятия и неспешно повлек вперед. Людским его, правда, можно было назвать с определенными оговорками. Помимо гуманоидов земного типа, схожих обличьем с древнеземлянами, в толпе можно было встретить еще с десяток разновидностей разумных существ.

Чаще всего попадались геренги — плод генетического смешения землян с дикими гуманоидами планеты Гера. У геренгов была синеватая кожа и заостренные, покрытые шерстью уши; на месте носа красовалась трехкамерная перепонка, придававшая этим гуманоидам весьма свирепый вид. Но на деле геренги были добродушнейшими ребятами. Они умели вкалывать, а потому у них водились кредиты, которые они щедро тратили. Геренги были желанными гостями как в Пацифисе, так и на Свободных планетах.

Чуть реже встречались селениты — так прозвали обитателей астероидов и всякого рода малых планеток. Жизнь в условиях слабой гравитации привела к постепенной мутации этих потомков землян. Селениты все как один были высоки ростом и хрупкого сложения. Они более чем на голову возвышались над прочей толпой, вызывая неудовольствие Керла. Он недолюбливал селенитов, выделявшихся своим коварством даже среди паци. Передвигались селениты с трудом — сказывалась значительная гравитация Сомметы.