От дяди Теда и тети Милли вообще ничего не приходило, и когда-то это сильно огорчало. Однако теперь Лизетт крайне редко о них вспоминала. А когда вспоминала, то не чувствовала ничего, кроме отвращения. Она не хотела иметь с ними ничего общего, с этими бессердечными уродами, бросившими осиротевшую восемнадцатилетнюю девушку на произвол судьбы, даже без еженедельных телефонных звонков, чтобы проверить, как она поживает. Черт с ними, с их детьми и прочими кузенами, чьих имен она даже не помнит. Закончив колледж, Лизетт продала отчий дом и переехала в другую часть страны, не удосужившись сообщить родственникам свой новый адрес.

Стало быть, круг замкнулся. Вся жизнь как на ладони, подробности, переживания, все важное и разные мелочи, типа пленки с кадрами в голове. Так почему же она забыла, когда начала работать на Беккера? И почему не помнит покупку этого дома? Это ведь ее дом. Она каждый месяц за него платит. Но… нет. Ничего.

Лизетт уставилась в потолок. Насколько велик пробел в памяти?

Дотошно начала все сначала. Ладно, первые два года жизни можно отбросить. Сколько людей помнят хоть что-то из младенчества? Чертовски мало. Если честно, встречался только один такой уникум…

Боль взорвалась в черепе, настолько ослепляющая, что заставила схватиться за голову и застонать. Следом нахлынула тошнота. Лизетт выскочила из кровати, споткнулась, помчалась в туалет и зависла над унитазом, кажется, на целую вечность. Самый тяжелый приступ, оставивший ее выжатой и обессиленной. Лизетт сидела на холодном полу в ванной комнате, от слабости слезы текли по щекам.

Она ненавидела слабость.

Но… черт, не вызван ли этот припадок какими-то неуловимыми воспоминаниями, которые стучатся в дверь сознания, пытаясь прорваться к рассудку? Может, поэтому она не завела собственного врача на новом месте. Лизетт не стала насиловать память и припоминать последние мысли перед пароксизмом, опасаясь вызвать очередной припадок. Вместо этого постаралась сосредоточиться на другом, чтобы подобраться к проблеме не в лоб, а сбоку, как поступала в детстве, когда не удавалось добиться желаемого.

Бессильно откинулась головой на стену. Ладно, в любом случае, вероятно, лучше не отходить далеко от унитаза.

Итак, какие самые ранние воспоминания в жизни?

Может, когда ей было три. Вспомнилось великолепное розовое с белым платье с пышными кокетливыми юбками, которое надела на Пасху, и даже фотография с мамой — Лизетт в этом наряде, тянется ладошками вверх, мама держит ее за руки. Вспомнилось, как любовалась платьем и колышущейся юбочкой при каждом шаге вприпрыжку. Тогда она часто бегала и прыгала.

Ладно, с этим возрастом все ясно. Как насчет четырех лет?

Детский сад. Или, может, подготовительный класс. Неважно. Она сидит на маленьком стульчике за небольшим круглым столом рядом с девочкой, у которой густые рыжие локоны, и мальчиком по имени Чад, которого Лизетт ненавидела, потому что тот смахивал сопли ладонью, а потом вытирал эту ладонь об ее платьице… по крайней мере до тех пор, пока Лизетт не треснула сопливца по носу. Наверняка там были другие дети, но она вспомнила только девочку с рыжими волосами и шмыгающего Чада, мелкого гаденыша.

В пять Лизетт научилась читать. Она сидела за кухонным столом и с гордостью водила пальцем по странице, озвучивая слово за словом, пока мама готовила ужин.

Шесть — первый класс, драка со старшей девочкой, которая сначала обозвала, а потом толкнула, в результате Лизетт ободрала колени. Но тут же вскочила, набросилась на обидчицу и вцепилась ей в волосы.

Семь — несколько первоклассников отравились в школьной столовой, потом началась цепная реакция, пострадали очень многие ученики и даже несколько учителей.

Лизетт перебирала год за годом, вспоминая то выходки одноклассников, то собственные, иногда в памяти всплывали родители. Когда ей исполнилось девять, они вместе ездили на Рождество в гости к бабушке и дедушке в Колорадо, снег там был удивительным.

В общем, каждый год чем-то запомнился, кроме событий пятилетней давности.

Лизетт решила заглянуть за стену в мозгу, там явно что-то прячется, но побоялась очередного взрыва, потому что именно попытка проникнуть за эту стену вызывала головную боль и тошноту. Пять лет назад — пустота. Четыре года назад — пустота.

Три года назад — живет в этом доме, работает на Беккера, так безмятежно, словно двухлетнего провала в жизни не существует.

Может, опухоль в голове выжрала такой четко определенный временной интервал? Разве амнезия не должна быть более «пятнистой», включая последние воспоминания? Незначительные детали труднее всего сохранить… следовательно, и кратковременные воспоминания легко рассеиваются. Однако переезд на новое место, в новый дом и устройство на новую работу — это очень важные события, которые из краткосрочных перемещаются прямо в долговременную «базу данных». Это неизбежно.

Кстати, а откуда она сюда переехала?

Вспомнила! Какое-то время жила в Чикаго, обосновавшись там в возрасте двадцати трех лет.

Хотя… Может, она двинула сюда не непосредственно из Чикаго. Неизвестно. Что же происходило в эти два года, если рассудок наглухо заблокировал память о них? И что, черт возьми, случилось с лицом?

Внезапно Лизетт осенило, как можно убедиться, что у нее действительно чужое лицо — самое странное обстоятельство из всех зафиксированных. Схватившись за край раковины, она поднялась на ноги и уставилась на лицо, которое не ее. Вдруг она все же попала в какую-то ужасную аварию и подверглась пластической операции… Отодвинула волосы и наклонилась к зеркалу, выискивая шрамы.

Есть. Боже мой, есть.

Вдоль линии волос, тоненькие, но определенно имеются. Оттопырила вперед уши, пытаясь увидеть что-нибудь за ними — бесполезный номер. Расстроившись, схватила ручное зеркальце, постаралась разглядеть за ушами, и… да. Еще шрамы.

Ошеломленная, опустила ручное зеркальце. Потом снова подняла и еще раз посмотрела за уши. Да, шрамы есть. Очень тонкие, едва заметные. Кем бы ни был пластический хирург, мужчиной или женщиной, он — настоящий мастер.

Стало быть, лицо все же её, пусть и переделанное. Теперь самый животрепещущий вопрос — какого черта с ней сотворили, и как это выяснить?

«Я испугалась, не инсульт ли меня разбил».

У Ксавье от облегчения расслабились плечи, когда он услышал эти слова, потому что это было прекрасное объяснение, почему она дважды пробормотала одни и те же цифры. Еще лучше, если она так и не спросит лучшую подружку, как долго на самом деле работает на Беккера, и вообще не упомянет оговорку Марджо Уинчелла. Отлично. Если повезет, они сумеют увернуться от взрыва дерьма, катящего прямо в лицо.

Помогло то, что она действительно больна. Очередной приступ рвоты громко и ясно прозвучал в динамиках.

Но… если повезет? Ксавье никогда не полагался на эту подлую суку — удачу.

А полагался только на свое чутье, на свои знания о Лиззи, а те упорно твердили, что уничтожение сотового произошло слишком вовремя, чтобы быть простым совпадением.

Пора взглянуть на нее собственными глазами, но пока она сидит дома, придется оставаться на месте, чтобы следить за ситуацией. Поэтому Ксавье ограничился отправкой закодированного сообщения другу, приказывая удостовериться, что ничего необычного возле объекта не происходит. «Будь начеку. Если она выйдет на улицу, если заметишь чью-то внезапную активность — ремонтников, агитаторов, продавцов страховок, еще кого-нибудь — немедленно сообщи». Через несколько секунд на экране высветился ответ: «Будет сделано».

Если она совершит еще что-то, хоть в малейшей степени подозрительное, ему придется действовать и действовать быстро, благо наличие своей команды на подхвате дает огромное преимущество. Эл Фордж создал грозную сеть, но Ксавье тоже не сидел сложа руки и обзавелся собственными ресурсами, потратил годы на сплетение паутины союзников и на сосредоточение средств, понимая, что балансирует на грани между реальной угрозой убить или быть убитым. Ксавье частенько брался за опасные задания, но для него устранить кого-то — плевое дело, ничего личного, просто бизнес, а ему крайне необходимы те очень приличные деньги, которые платили за такую работу. Его высококвалифицированные услуги были всегда востребованы, хотя и стоили недешево, но ведь никакие меры безопасности его не останавливали, а это главное. На черном рынке наверняка можно получить куда больше за то же самое, но Ксавье пока не перешел на темную сторону. Пока нет.