На следующий день в обед Чико позвонил из Ньюмаркета.

— Я нашел его. Он заскочил сюда, чтобы пропустить стаканчик. Пивная почти рядом с конюшней, очень удобно. Если я правильно понял то, что он сказал, — а у него такой ирландский акцент, говорить с Пэдди все равно что с иностранцем, — смысл его слов сводится к тому, что все три лошади отправлены на разные коневодческие фермы.

— Ему известно, куда?

— Естественно. Бетезда отправлена на ферму Гарви в Глостере, а два жеребца — в какое-то место недалеко от Ньюмаркета, которое Пэдди Янг называет Трейсиз — во всяком случае, так мне послышалось.

— Ферма Трейса, — поправил я. — Генри Трейса.

— Правда? Тогда, может быть, ты разберешь еще кое-что, например, что у Глинера был тритес, у Зингалу — вирус и что Бразерсмит с ходу забраковал обоих.

Я попытался мысленно произнести «у Глинера был тритес» с ирландским акцентом и пришел к выводу, что у Глинера был артрит. Это звучало гораздо более правдоподобно. Я сказал Чико:

— …И забраковал их Бразерсмит. Попробуй узнать — этот тип Бразерсмит, случайно, не ветеринар ли Джорджа Каспара, и если да, поищи его в телефонной книге и запиши номер телефона и адрес.

Он позвонил мне снова через час и сообщил, что Бразерсмит действительно ветеринар Джорджа Каспара, и дал мне его адрес.

Я поехал на своей машине на запад, в Глостершир, и прибыл на коневодческую ферму Гарви в приемлемое для визита время — в воскресенье, в 11.30 утра.

Том Гарви, стоявший во дворе, где помещались конюшни, и разговаривавший с грумом, зашагал ко мне через весь двор, как только я заглушил мотор.

— Сид Холли! — воскликнул он. — Вот так сюрприз! Что тебе нужно?

Я поморщился, глядя на него в открытое окно машины.

— Неужели все, едва завидев меня, считают, что мне что-то нужно?

— Конечно. Говорят, ты теперь все вынюхиваешь — лучшего сыщика не найти. Слухи доходят и до нас, темных мужланов.

Улыбаясь, я вышел из машины и обменялся рукопожатиями с шестидесятилетним ловкачом, который был так же далек от темного мужлана, как мыс Горн от Аляски. Крупный, сильный, как бык, с непоколебимой верой в себя, зычным, властным голосом и хитрым умом цыгана. Рука его была столь же тверда, как его методы ведения дел, и так же суха, как манера держаться.

— Тогда зачем ты приехал, Сид? — спросил он.

— Чтобы посмотреть одну кобылу, Том, которая находится у вас. Просто из интереса.

— Да? Которую же?

— Бетезду.

Выражение его лица мгновенно изменилось: если он только что почти добродушно посмеивался, то теперь исчез даже намек на веселое настроение. Глаза его сузились, и он отрывисто спросил:

— А что тебя интересует?

— Ну, например, она ожеребилась?

— Она издохла.

— Издохла?

— По-моему, я ясно сказал. Издохла. Зайдем лучше в дом.

Комната, в которую мы вошли, служила столовой и кабинетом. Том присел на край письменного стола, я — на подлокотник одного из кресел.

— Итак, — сказал он, — почему ты спрашиваешь о Бетезде?

— Просто хотел узнать, что с ней сталось.

— Ты со мной не играй в прятки, парень. Стал бы ты ехать в такую даль ради простого любопытства. Для чего ты о ней расспрашиваешь?

— Один мой клиент интересуется этим, — ответил я.

— Кто он, твой клиент?

— Если бы я работал на вас и вы просили меня помалкивать, вам понравилось бы, что я болтаю лишнее?

Том подумал над моими словами, скорчив кислую мину.

— Нет, парень. Думаю, не понравилось бы. Но история с Бетездой вовсе не секрет. Она издохла, когда жеребилась. И детеныш тоже издох — жеребчик, правда, маленький.

— Жаль, — сказал я.

Он пожал плечами.

— Бывает иногда. Но учти, нечасто. Сердце отказало.

— Сердце?

— Да. Плод лежал неправильно, понимаешь, и кобыла напрягалась дольше, чем обычно. Как только мы разобрались, в чем дело, мы повернули его внутри, но она все равно испустила дух. Ничем не могли помочь. Конечно, дело было ночью.

— А ветеринара к ней вызывали?

— Да, он был здесь. Кобыла жеребилась в первый раз, к тому же у нее были шумы в сердце.

Я нахмурился.

— А у нее были шумы в сердце, когда она прибыла к вам?

— Конечно, парень. Потому ее и перестали выставлять на скачки. Ты о ней немного знаешь, верно?

— Верно, — сказал я. — Расскажите.

— Она прибыла из конюшни Джорджа Каспара, это тебе известно. Ее владелец хотел получить от нее потомство, потому что двухлеткой она показала отличные результаты. Ее покрыл Тимберли, и мы рассчитывали получить спринтера, но видишь, как вышло.

— Когда же она издохла?

— Наверное, с месяц назад.

— Спасибо, Том. — Я встал. — Извините, что отнял у вас время.

Он тоже встал.

— Уж больно нудная для тебя работа расспрашивать, а, Сид? Как-то не вяжется с прежним Сидом Холли.

— Времена меняются, Том.

— Не повезло тебе с рукой. Конечно, скачки с препятствиями всегда преподносят сюрпризы. Перелом позвоночника или еще что-нибудь. — Мы направились к двери. — Если занимаешься этим, то знаешь, на какой риск идешь.

Мы вышли из дома и повернули к моей машине.

— Все же тебе не так уж плохо с этим твоим протезом, парень? Можешь водить машину и еще делать кучу всяких дел.

Том хотел, чтобы я понял, как он мне сочувствует, и очень старался показать это. Я улыбнулся ему, сел в машину, помахал рукой и уехал.

Во вторник утром я забрал Чико и поехал на север к Ньюмаркету.

Когда мы наконец добрались до коневодческой фермы Генри Трейса, содержавшейся в безупречном порядке, я сказал Чико: «Поболтай с конюхами». Мы вылезли из машины на гравий, сквозь который не пробивалось ни одной травинки. Я оставил его и пошел искать Геирн Трейса, который, как нам сообщала прислуга, должен быть там, справа, в конторе. Там он и оказался. Генри Трейс спал в кресле. Мое появление разбудило его, и он cpaзy стряхнул с себя сон, как человек, привыкший, что его будят по ночам. Он был моложавым и очень приятным — полная противоположность грубому, жесткому, хитрому Тому Гарви. Для Трейса, как я заранее выяснил, выведение племенных жеребцов было крупным бизнесом — иметь дело с кобылами он предоставлял людишкам мелкого пошиба. Однако первые произнесенные им слова не соответствовали составленному мной образу.

— Прошу прощения. Полночи был на ногах… Э-э… Кто вы? Мы договаривались о встрече?

— Нет, — я покачал головой, — просто я надеялся встретиться с вами. Меня зовут Сид Холли.

— Да? Не родственник ли вы… О, господи, да это вы и есть!

— Точно, это я и есть.

— Чем могу быть полезен? Хотите кофе? — он протер глаза.

— Не беспокойтесь.

— Тогда выкладывайте. — Он посмотрел на часы. — Десяти минут хватит? У меня встреча в Ньюмаркете.

— Проблема довольно расплывчатая, — сказал я. — Просто хотел узнать об общем состоянии двух жеребцов, которые находятся здесь.

— А… Каких же?

— Глннера и Зингалу, — сказал я.

Он, конечно, начал выведывать, почему я о них спрашиваю и с какой стати он должен мне отвечать, но в конце концов, подобно Тому Гарви, пожал плечами и сказал, что беды не будет, если я узнаю.

— Наверное, я не должен говорить это, но я бы не советовал клиенту входить в долю и покупать их, — сказал он. не сомневаясь, что именно такова цель моего визита. — У них может не хватить сил покрыть должное число кобыл, хотя они всего лишь четырехлетки. У обоих слабое сердце. Их истощили слишком напряженные тренировки перед скачками. Именно поэтому, когда они были трехлетками, их перестали выставлять на скачки. И мне думается, с тех пор их состояние ухудшилось.

— Кто-то мне говорил, что Глинер хромает, — сказал я.

Генри Трейс, видимо, привык, что слухи разносятся молниеносно.

— У него недавно развился артрит. В этом городе ничего не скроешь. — На его письменном столе зазвонил будильник. Он выключил звонок. — Боюсь, мне пора ехать. С этим все, Сид?