– Сейчас ты по моей команде выстрелишь в того, что справа. Целься в лицо и не мешкай ни секунды – мы должны уложить их одновременно. Если погибнет только один, второму хватит секунды, чтобы опустить забрало, и тогда подстрелить его станет намного сложнее. Нам нельзя допустить, чтобы он успел скрыться в пещере и предупредить своих. Ты меня поняла?

– Да, – кивнула Зали.

– Готовься. Раз, два, три… огонь!

Зали поняла, что таким образом командир дал ей возможность оправдаться после прошлой боевой неудачи, и она не собиралась эту возможность упускать. Раздались выстрелы, и два тела одновременно ударились о камни, отброшенные ударной силой смертоносных лучей. За долю секунды убедившись, что заряды достигли цели, странники снова скрылись за стеной. Зали приложила палец к губам, хотя этого и не требовалось – все и так стояли молча, стараясь ни одним звуком ил случайным движением не выдать своего местонахождения. Прошло несколько мучительных мгновений, но ничего не происходило – вход в шахту безжизненно чернел в толще камня, изнутри не доносилось ни звука.

Командир подал знак, и странники начали один за другим осторожно продвигаться к шахте, готовые в любую секунду начать бой. Рядом со свежими телами у входа в пещеру покоилось еще пару десятков дикарей с разорванными грудными клетками, вспоротыми животами, а в некоторых случаях – отстреленными головами. Ольт, походя, пнул одно из тел носком ботинка и хмыкнул, обращаясь к Тоину:

– Я смотрю, вы здесь неплохо провели время.

И, не дожидаясь ответа, шагнул в пещеру. Остальные последовали за командиром. Яркий свет и густая полуденная жара сменились прохладным полумраком, но никто не спешил радоваться этой перемене. Коридор – поначалу широкий и прямой, начал, постепенно сужаясь, спускаться вниз. Странники пробирались по нему гуськом, пригибая головы. У Нес, зажатой меж каменных стен, начала кружиться голова. Идущие впереди продвигались медленно, ощупывая пространство перед собой. Задние же, казалось, наоборот, двигаются слишком быстро, упираясь в нее и подталкивая вперед – туда, где широкая спина Ольта закрывала весь проход. Нес старалась глубоко дышать и сохранять спокойствие, но судорожные глотки воздуха получались слишком мелкими – этого отчаянно не хватало, чтобы заполнить легкие хотя бы наполовину. Нес чувствовала, что вот-вот закричит или потеряет сознание. Она будто снова оказалась запертой в шкафу, когда с остальным миром тебя связывает только удаляющийся смех сверстников.

Это случилось, когда Нес была еще совсем юной. Она вернулась домой на время своих первых каникул в интернате, и однажды вечером родители застали ее, срывающей со стены искусно выполненное фамильное дерево в изящной пластиковой раме. Мать хотела было кинуться к дочери, но муж коротким строгим жестом остановил ее, желая понаблюдать за тем, что произойдет дальше. Швырнув картину с фамильным деревом на пол, Нес попыталась вырвать её из рамки, но только распорола запястье острым пластиковым краем. Поняв, что от первоначального плана придется отказаться, она принялась яростно топтать полотно, не обращая внимания на кровоточащую рану.

Мать испуганно взглянула на мужа и тот, наконец, сделал шаг в комнату. Нес уставилась на отца, несколько секунд в ее глазах все еще сквозила ненависть.

– Что здесь происходит? – строго спросил отец.

– Ненавижу их всех, – угрюмо ответила Нес, указывая на фамильное древо.

– Ты ненавидишь нас с мамой? Мы чем-то обидели тебя? – отец говорил спокойно, не повышая голоса, и от этого Нес сразу сделалось стыдно.

– Нет, – ответила она и виновато опустила глаза.

– Может быть, ты ненавидишь бабушек и дедушек?

– Нет, – снова покачала головой Нес.

– Так объясни же, кто и в чем перед тобой так сильно провинился, что ты смешала с грязью историю рода? – голос отца дрогнул, и теперь стало заметно, что он еле сдерживает раздражение.

И Нес всё рассказала. Как она отправилась в интернат, надеясь найти себе друзей среди таких же идеологов. Как все хорошо складывалось, пока однажды на уроке им не задали подготовить доклад о родителях, и Нес простодушно не выложила историю своей семьи, уходящей корнями в те времена, когда воинствующие касты только начинали задумываться о возможности создания некоего подобия Магистрата, призванного объединить галактическое сообщество. Нес упомянула и прадедушку, который в свое время занимал в Магистрате не последнюю должность и пользовался уважением в самых дальних уголках Галактики. Конечно, другие дети не смогли простить ей высокого происхождения, ведь, несмотря на идеологию галактического равенства, далеко не всем так повезло. Для многих это стало первым свидетельством того, что даже среди равных есть те, кто немного равнее остальных.

Вначале сверстники стали задирать ее за хвастовство, но это не вернуло детям ощущения собственной значимости. Тогда кто-то догадался, что статус-кво будет гораздо проще восстановить, если признать Нес вруньей.

Так и произошло – спустя несколько дней она не могла показать носа из комнаты, чтобы кто-нибудь не показал на нее пальцем и презрительно не назвал магистерской дочкой, своим презрительным тоном показывая все коллективное пренебрежение, которое испытывают к ней другие воспитанники интерната. Чем дальше, тем издевательства становились все более жестокими. Наслаждаясь резкой реакцией Нес и чувствуя свою безнаказанность, дети начали будто случайно толкать ее во время игр на свежем воздухе, оставляли на ее прикроватной тумбочке нарисованное от руки фамильное древо, согласно которому Нес получалась частью королевской семьи витрувианцев – давно покоренной низшей расы, чье общество было построено по законам муравьиного. Когда и это перестало приносить радость однокашникам Нес, её начали запирать в шкафу. Бывало, она сидела там часами, борясь с паникой и удушьем, изо всех сил стараясь не расплакаться, чтобы не подарить своим мучителям этой победы. Железные стенки тесного шкафчика давили на нее, потолок, казалось, опускался всё ниже, и каждая секунда, проведенная взаперти, растягивалась до бесконечности.

Обо всем этом Нес рассказала смятенному озадаченному отцу. Дослушав историю дочери до конца, он усадил ее на стул и сам сел напротив, слегка подавшись вперед и уперев кулак в подбородок.

– Что ж, – сказал он. – Мы закажем новое полотно и новую рамку. Я не стану тебя наказывать. Конечно, мне неприятно слышать, что у тебя не складываются отношения со сверстниками, но, может быть, то, что с тобой произошло, – оно даже и к лучшему.

Нес сверкнула глазами, задыхаясь от обиды и возмущения, но отец сделал вид, что не заметил этого, и продолжил:

– Теперь ты поняла, что высокое происхождение – это не столько врожденная привилегия, сколько груз ответственности, который тебе предстоит нести всю жизнь. Иногда эта ноша кажется слишком тяжелой, и тогда хочется сбросить её, отречься. Это гораздо проще, чем идти по стопам своего прадеда и пытаться заслужить место на фамильном древе. Тебе еще не раз придется делать выбор – сдаться или быть сильной.

– Я постараюсь быть сильной, – пробормотала Нес.

Она действительно старалась. Но ее старания были столь сосредоточенно-усердными, что по-настоящему сильной она так и не стала. В деланном спокойствии Нес не было никакой естественности, ее сотканная из паутины душевная броня могла разорваться от любого неловкого движения, и Нес стоило неимоверных усилий сохранять ее целостность.

Вот и сейчас она старалась быть сильной – не закричать, не забиться отчаянно, будто выброшенная на берег рыба. И когда Нес начало казаться, что стены вот-вот сомкнутся, раздавив её, смяв, как фантик от конфеты, – спуск, наконец, закончился, и странники снова оказались на широкой прямой площадке.

Из проема в противоположной стене доносились непонятные звуки – короткие злые выкрики, многоголосый ропот, и над всем этим – лейтмотивом лилось монотонное чтение. Было понятно одно – в соседнем помещении не меньше нескольких десятков землян.