По дороге странники заехали за оставленным в квартире оружием. Затормозив у разбитой витрины оружейного магазина, они увидели, что тела мародеров всё еще лежат там, и каждый почувствовал на губах сладкий вкус победы.

– Если они даже не хоронят своих мертвецов, значит их дела плохи, – вслух сказал Ферулан.

Он знал, что его никто не услышал, поскольку каждый из отряда, не считая Ралтауна, сейчас находился за рулем отдельного автомобиля. Но знал он также и то, что все подумали то же самое.

Пока Ольт с Тоином находились в отъезде, остальные члены команды АС-86 обживались в лагере, искали свое место под австралийским солнцем. Тая отправили разбираться с устройством пригнанных автомобилей и другой добытой в ближайших поселениях техникой, Нес и Сау продолжали заниматься тем же, чем занимались на корабле. Сау лечил странников от укусов местных насекомых и смазывал солнечные ожоги успокаивающей мазью в местном лазарете, Нес целыми днями сидела у себя в палатке, принимая тех, кто никак не мог вжиться в новые обстоятельства.

Заполучить такую выгодную должность ей помогла счастливая случайность. Один из странников, не сумевший смириться с положением заброшенного на чужую планету беженца, попытался перерезать себе горло собственным боевым ножом. Но сделал это весьма неуклюже и потому остался жив. Врач подоспел как раз вовремя, чтобы обработать рану антисептиком и наложить швы, но, лежа в лазарете, неудавшийся самоубийца продолжал бредить возвращением домой и в редкие минуты просветления хватал врачей за руки и просил добить его. Видя, что положение не улучшается, врачи подали командованию прошение о выделении им еще одних рабочих рук, а точнее – рабочей головы.

Так Нес и оказалась в лазарете. Сеанс гипноза и несколько задушевных разговоров с ней буквально возвратили самоубийцу к жизни – он отбросил навязчивую идею о «возвращении домой» и даже начал есть с аппетитом, дожидаясь того момента, когда он снова сможет вернуться к военным учениям, которые регулярно проводились в лагере по настоянию Келгани.

Тут же нашлись и другие пациенты, которые молча боролись с депрессией и проигрывали в этом бою раунд за раундом. Если Келгани поначалу и сомневался в необходимости должности психолога в лагере, то теперь он своими глазами видел, как после разговора с Нес до этого угрюмые и безынициативные странники становились активными и улыбчивыми – теперь они были не просто способны смириться с настоящим, а верили в светлое будущее и готовы были ради этой цели трудиться без сна и отдыха.

Так Нес получила возможность заниматься любимым делом. В дни, когда к ней никто не приходил, она начинала сама искать кого-то, кто нуждался в её помощи и пока исправно находила таких.

Даже Ное нашел себе занятие. Придя в норму после всего, что ему довелось пережить, он был отправлен на ежедневные учения для камаштли. Когда он проходил по лагерю, остальные странники упорно делали вид, что не замечают клейма на лбу Ное. Но он знал, что стоит ему отойти чуть дальше, и за его спиной начинают перешептываться. Поэтому участие в общей боевой подготовке было ему в радость – десять часов в день он чувствовал себя обычным солдатом, каким и был всегда.

И только для Зали подходящего занятия так и не нашлось. Формально она тоже продолжала выполнять те же функции, что и на корабле – занималась изучением местной фауны. Но, поскольку потребность в этом на данном этапе формирования лагеря была минимальна, её работа ограничивалась тем, чтобы определять съедобность или несъедобность животных и птиц, которых пригоняли с окрестных ферм или ловили в черте лагеря.

С этой задачей Зали справлялась быстро и в остальное время маялась от безделья. Заметив, что её ресурсы используются не в полную силу, Тавлан заметил:

– Я смотрю, тебе нравятся зверушки. Мне не хотелось бы отрывать тебя от них, так что думаю, будет уместно в качестве дополнительных обязанностей определить тебя на кухню. Думаю, разделывая баранью тушу, ты тоже сможешь узнать что-то новое об этих животных. Я прав?

Зали знала, что ответа на последний вопрос не требовалось – спорить с Тавланом было бесполезно, а вступать с ним в конфликт – по-своему опасно. Поэтому Зали покорно согласилась. Теперь её руки целыми днями были заняты работой и пахли кровью, голова же, наоборот, оставалась свободной, превращаясь в просторный плацдарм для безрадостных мыслей. Зали начала чувствовать, что вскоре сама присоединится к пациентам Нес – угрюмым, то и дело срывающимся на плач и обвинения.

Такого допустить она не могла. Встретив третий закат подряд по локти в крови и с ножом для разделки в руках, Зали отправилась в центр лагеря, надеясь пересечься с дядюшкой Тейтом. Она подошла к его палатке и замерла в нерешительности. Здесь не было не сенсорной поверхности, ни кнопки открытия дверей, ни даже куска дерева, в которое можно было бы постучать, обозначая свое присутствие. Охраны Тейт не держал, и некому было сообщать ему о приходе посетителей.

На миг Зали охватило раздражение – подобной демократичностью Тейт ставил гостей в неудобное положение, ведь те рисковали прийти не вовремя. Она громко кашлянула и слегка отодвинула полог палатки.

– Крошка-Зали, проходи! – услышала она голос Тейта.

Тот сидел на полу, положив руки на колени раскрытыми ладонями вверх. Вместо бронекостюма он был одет в легкую исподнюю рубаху. Увидев Зали, он приветственно улыбнулся.

– Дядюшка, тебе следовало бы позаботиться об охране. Мало ли что, – сказала Зали, входя.

– Не хочу, чтобы бойцы целыми днями маялись от безделья, вместо того, чтобы проходить военную подготовку. К тому же, ты ведь знаешь, я не люблю лишний раз привлекать внимание к своей персоне. Это Кинбакаб создан для того, чтобы сиять, а у меня задачи другие.

Тейт поднялся с пола и аккуратно свернул подстилку, на которой сидел. Затем снова взглянул на Зали:

– Вижу, ты хочешь о чем-то поговорить.

– Да, есть некоторые вещи, которые мне хотелось бы обсудить с тобой. Для этого я и пришла. Если, конечно, у тебя найдется для меня минутка.

– Для крошки-Зали у меня всегда есть время, – ответил Тейт. – Давай пройдемся. На свежем воздухе любая беседа делается приятнее, а мысли текут свободнее.

И они пошли, минная шатры и небольшие группы странников, занятых делом или ведущих непринужденные разговоры; пошли навстречу закату, подставляя лица красному диску такого далекого солнца. Зали держала Тейта под руку и не знала, с чего начать разговор. Тейт понимал, что ей нужно собраться с мыслями и не торопил её. Наконец, Зали сказала:

– Мне впервые в жизни кажется, что я сделала неправильный выбор. Причем, это случилось так давно, что ничего уже не исправить.

– О каком выборе ты говоришь?

– О выборе деятельности, которой стоит посвятить жизнь. Биологию хорошо было изучать в библиотеке или в комфортных условиях лаборатории. Мне это было интересно, а об остальном я мало задумывалась. Я собиралась состариться и умереть под этим невидимым колпаком, внутри которого не существовало ничего, кроме меня и моего увлечения. Но теперь я чувствую себя бесполезной. Всё, что нам необходимо знать о животных и растениях сейчас – это съедобны ли они, не опасны ли. Больше никаких исследований, никаких теорий. Это никому не нужно. И в кого я в итоге превратилась? В обслуживающий персонал, – Зали вздохнула. – Что будет дальше? Шить исподнее из обрезков? Рыть ямы под сортиры? Нет-нет, я понимаю, кто-то должен этим заниматься, но… Я никогда не представляла себе, что придет время, когда я буду выполнять работу домашнего робота и что это будет мой личный максимум. Я не знаю, как с этим смириться. Я пытаюсь убеждать себя, анализировать ситуацию, пытаюсь, в конце концов, принять свою судьбу. Но при мысли о том, что даже Нес нашла здесь дело по духу, даже она здесь чувствует себя нужной и важной, мне становится тошно, – Нес взглянула на Тейта, но тут же отвела взгляд, боясь встретиться с ним глазами и обнаружить в них укор.