– Гляди, вот он, – зачем-то сказал Чиж.

– Да вижу я, не слепой, – огрызнулся Аврыло и нажал на спусковой крючок.

Все пять пуль, что были в его обойме, попали в спину Ганса Мюльде. Но лишь одна из них нанесла ему смертельное ранение, чудом проскользнув в щель между пластинами его щегольского бронежилета немалой цены.

– Шайзе! – ахнул Ганс, с лихим удивлением констатируя, что мир из серого стал вдруг красным.

Пока работал пулемет Ганса, у трапперского вожака Свена Халле еще теплилась надежда, что ополоумевшие дикари вот-вот рассеются как ночной кошмар.

По крайней мере, за годы его трапперской карьеры он практически нигде не встречал со стороны пейзан сопротивления. Ну, хоть сколько-нибудь длительного сопротивления.

Но когда Ганс, раскинув руки, упал на спину, посылая небесам последнее "прости", Свен понял, что надеяться больше не на что. А ждать больше некого.

Даже если кто-то из ребят на пастбище ранен не смертельно, ему, Свену, все равно не выходить его в одиночку. Да и вообще, ничто так не улучшает карму, как вовремя предпринятый драп.

Свен привычным движением переключил реактор из холодного режима в теплый, подал высокое напряжение на контур маневровых дюз и включил воздухозаборники на продув.

Его решение было незамысловатым как кодекс чести трапперов: улетать к чертовой матери с этой поганой, заросшей лесом и заселенной сумасшедшими дикарями планетки, к своим, туда, где на орбите ждет его звездолет "Бульдог".

А те, кому удалось пережить эту мясорубку и сориентироваться в дыму – пусть эвакуируются "Кассиопеей". Вот она стоит, цела-целехонька.

В холодном высшем смысле его даже подлецом не назовешь. Он просто Свен, малыш Свен, который всегда гуляет сам по себе. И сматывается первым из любой заварухи. Потому что это правильно, джентльмены.

– Это Зегдев! Помогите! Умоляю! Заклинаю вас всеми вашими богами! – истерично вопил трапперский эфир.

Свен поморщился и выключил рацию – его успели достать эти вопли. Как бабы, честное слово.

"Малага" задрожала мелкой дрожью. Это включились обе ВСУ, вспомогательные силовые установки.

Они привели во вращение компрессоры воздухозаборников. Те погнали горячий воздух напополам с дымом по трактам системы маневрово-ориентационных дюз. В космосе их схема действия была иной, но в атмосфере они использовали в качестве основной массы рабочего тела обычный забортный воздух.

Всё шло вроде бы штатно. Свен даже позволил себе вспомнить о баклажке отменного стаута, что дожидалась его в холодильнике каюты на борту "Бульдога". То-то он попирует, когда вернется!

Если бы Свен не выключил рацию, в эти секунды он бы услышал встревоженный голос русского пилота Анатоля, который с борта "Кассиопеи" предупреждал его о том, что дюзы "Малаги" наглухо забиты всякой посторонней дрянью, которую напихали туда проклятые дикари. Но рация Свена... да, рация молчала.

– Поехали! – рявкнул Свен и дал тягу на все днищевые дюзы. Только так, с режима чисто вертикального взлета, можно было начинать маневры на этой сомнительной взлетно-посадочной полосе.

Струи раскаленного газа хлынули из камер сгорания к расширяющимся патрубкам, легированным тугоплавким хризолином, и в тот же миг силы хаоса овладели старушкой "Малагой".

Пять чопов из восьми были успешно выбиты струями газа. Однако еще три – задержались в дюзах из-за расплавления включенных в них мотков оловянной проволоки.

Из-за возникшей асимметрии тяги двухсоттонная машина мгновенно завалилась на левый борт.

Законцовка левой консоли рубанула по воде и глубоко ушла в ил. Так глубоко, что в следующий миг ее вырвало с мясом.

Флуггер продолжило нести влево, и уже в следующую секунду он накренился настолько, что сбоку от себя обезумевший от ужаса Свен увидел фары полузатонувшего багги.

Тут же оставшиеся чопы были наконец выбиты реактивными струями. "Малага", сохраняя крен в девяносто градусов, со скоростью гоночного болида понеслась над рекой, вспарывая водную гладь остатками левого крыла.

Затем последовал удар о высокий глиняный обрыв противоположного берега. В баках взорвалось топливо. Флуггер разнесло на куски.

"Эх, вместо стаута надо было эль брать..." – подумал перед смертью Свен.

Странным образом катастрофа "Малаги" отрезвила пилота Анатоля.

Он понял, что попытка бежать на "Кассиопее" обречена. Ведь ее дюзы тоже наверняка забиты.

Но что же делать? Сдаваться? Если бы вокруг него сужали кольцо альгвасилы где-нибудь на Цандере – он бы, конечно, так и сделал.

Отдать жизнь за пиратские идеалы он не подписывался. Но в том-то все и дело! Сдаться селянам было по-человечески страшно. Анатоль был уверен, что те, разгоряченные кровью, просто забьют его живьем на месте своими топорами, или что там у них в руках?

В общем, Анатоль решил, что с места побоища надо бежать на своих двоих. А дальше – будь что будет.

Он отбросил вверх пустовавшее сиденье второго пилота. Выворотил из углубления рюкзак с неприкосновенным авиационным запасом. После этого вынул четыре шпильки и ударом ноги свернул нижнюю часть кресла набок.

Под креслом открылся узкий люк аварийно-технологического лаза.

Через пятнадцать секунд подошвы ботинок Анатоля опустились на один из титановых подкосов носовой стойки шасси.

Труп автоматчика-охранника и обильно залитый кровью песок были в двух метрах под ним.

– Господи помилуй... – по-русски, с просительной интонацией нашкодившего ребенка прошептал Анатоль.

К счастью, ни одного из косматых врагов пока видно не было. Это придало почти пятидесятилетнему Анатолю юношеской прыти.

Он спрыгнул вниз и побежал к броду, который приметил скучающим взглядом еще в самом начале – когда всё было идеально и мысли всей трапперской шайки вертелись вокруг вечернего барбекю с местной бражкой.

Совершенно незамеченным он добежал до закраин дымовой завесы. Благо всеобщее внимание было отвлечено небывалым по местным меркам зрелищем – горящей "Малагой".

Лишь когда он пересек осушную отмель и захлюпал по зеленому речному мелководью, на него обратил внимание Илья Беличья Гроза.

Илья вскинул карабин и сделал несколько выстрелов. Промахнулся. Еще три выстрела...

Когда Анатоль уже карабкался на спасительный противоположный берег, очередная пуля Ильи наконец настигла его и проделала изрядную дыру в его бедре.

Завывая от чудовищной, выжигающей сознание боли, он, однако, не остановился.

Адреналин придавал ему сил.

Пилот так и видел себя распятым на частоколе этой растреклятой деревни – они ведь могут специально оставить его висеть там, живым, истекающим кровью, на сутки, на двое... В назидание другим ворам...

У них тут, в Большом Муроме, не добренькие Объединенные Нации. Здесь действует Губное Право, разрешающее органам деревенского самоуправления определять собственные меры пресечения за преступления против общины. Проще говоря: губить преступников так, как посчитает нужным деревенский сход.

Подгоняемый подобными правовыми размышлениями, Анатоль превозмог боль и поковылял в самую чащу леса, не забывая при том распылять на землю и кусты аэрозоль из спецбаллончика – средство, начисто отбивающее запах беглеца.

Пилот даже не бросил рюкзак, хотя нести его, с таким-то ранением, было ой как нелегко!

Не то чтобы его так волновал спальный мешок. Или аптечка с медикаментами, в которых он вообще не разбирался, не отличая аспирин от сенокса.

Просто он знал: там, в НАЗе, должна быть фляга спирта. А спирт – это счастье и радость. Или радость и счастье, порядок слов не столь важен.

Да, русский пилот Анатоль, а по паспорту Анатолий Степанович Харин был обычным алкоголиком.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: