И тебе откроется ПУТЬ

Да хранит вас от всех напастей Придумавший это

«МАСТЕР»…

На слове «Мастер» то и дело случался перебор: я отчаянно переигрывала, доза «зловещести» превышала допустимый уровень, хотелось дать такую ведьму, отправляющую в дымящийся котел с колдовским зельем одного сушеного кузнечика за другим. Потом немного зверобоя, кошачьих слезок, потом пучок разрыв-травы, несколько настоенных на клюкве хвостов ящериц… И, как говорится, все деньги наши! Правда, деньги, давно не имеющие хождения. Керенками называются.

Был и такой вариант подводки к первому трэку на сборнике, к песне «Лабиринт»:

Ничего нет в руках — Ни синицы, Ни журавля, Есть лишь небо в наших глазах, Да под ногами – наша земля… Прикури от холодной Луны, Затуши окурок о горячее Солнце, Только вздох ночной тишины После нас остается…

А вот и полный текст баллады, написанной специально для «Классики» и в процессе записи лишившейся последнего куплета –Грановский, щедрая душа, не рассчитал метраж на «рыбе», а я и рада стараться!

Отправной точкой для создания баллады послужила замечательная фраза: «где совершенство, там смерть» и наказ мудрого Заратустры «Умри вовремя!».

HЕБО В ГЛАЗАХ

Совершенства в мире нет, Ни к чему оно, Видишь пятна на Луне?

След чьих-то грязных ног…

И на Солнце пятна есть, Их не сосчитать, Трудно вовремя взрослеть,

И вовремя умирать…

Ближе друга только враг, А враг себе — ты сам, Небеса в твоих глазах,

Свинцовые небеса…

Небо – в глазах,

Небо, хранящее грозу.

Звали, но не убежал В дальние края, Никому там не нужна

С надрывом душа твоя.

Ты хотел свободы – что ж, Получил сполна, Отчего ее не пьешь,

Как пили всегда, до дна?

У свободы странный вкус – Денег, не вина (можно «денег и дерьма») На снегу — крапленый туз,

Так шутит теперь зима.

Здесь не стало прежних зим, Под ногами — грязь, Боги предков из глубин

Так проклинают нас…

Небо в глазах,

Небо, хранящее грозу…

Грановский без сожаления отсек именно ту часть текста, где проклятьем древних языческих богов, которых мы забыли сами и которых нас старательно учат забывать церковные ортодоксы, объясняется всеобщее потепление климата. Вот, оказывается, почему Россия лишается своей главной климатической прелести — морозной зимы, с хрустящим снегом, с покрасневшими носами бегущих навстречу прохожих. И… да-да… с преследующим меня запахом соломы – оттуда, из прошлого.

Может быть, языческие боги сердятся и на тот поток книг о них, который обрушился на неокрепшие мозги интересующихся древней Русью читателей. Все, кому не лень, бросились издавать сомнительные труды и справочники по древним славянам, внося такую сумятицу и путаницу, что нормальные историки хватаются за голову. Примером такого вредного кича может служить «Энциклопедия языческих богов» А. Бычкова. Не надо ее читать, братцы, козлятами станете.

«ЛАБИРИНТ» 2000 год

После долгого молчания и поисков вокалиста МАСТЕР выпускает альбом. Поет Lexx, человек, рекомендованный Грановскому «арийским» гитаристом Сергеем Терентьевым. Бывший вокалист Михаил Серышев вполне освоился в оперном театре «Геликон» и по совместительству продолжал петь в церковном хоре. Во время репетиций оперы «Фальстаф» Дж. Верди дирижер-грек Теодор Курентзис спросил Серышева: «Я слышал, ты в какой-то рок-группе пел. Что за группа?». «МАСТЕР, – отвечал Михаил, исполнявший партию Доктора, лечившего главное действующее лицо оперы (у Шекспира Фальстаф выставлялся обжорой и толстяком, в новой трактовке «Геликона» – молодым красавцем), — трэш играли…». «Вот, отлично, и пой с таким же напором и вывертом, как в своем МАСТЕРЕ!» — радостно заключил дирижер. Серышев так и сделал, и заслужил хвалебные рецензии оперных критиков, отметивших небывалую характерность в исполнении им непростой роли. О трэше, похоже, они и не подозревали.

1-я песня «ЛАБИРИНТА».

МЕСТА ХВАТИТ ВСЕМ!

Лето сушит день, лето сушит ночь — Оголило дно, Изошел огнем, смехом и слезой Сумасшедший дом. В самый пик жары Будет дан приказ Городских властей Отвезти гостей ярко-желтых стен В трюмы кораблей.

За спиной бедняг рукава рубах Связаны узлом, Безмятежный взгляд, брошенный назад, Всем прощает зло. Свет безумья свят, но он, как чума, Не щадит людей, Свет безумья свят — так пускай уйдет Кругом по воде.

Эй, вы! Эй, вы! Не спешите — Места хватит всем! Не бегите — Места хватит всем! Не кричите — Места хватит всем!

Пушки будут бить, Бить по кораблям с грузом дураков… О, безумья груз В мир морских чудес Отойдет легко, Сумасшедший дом Под свое крыло Вновь возьмет гостей, Чтобы через год бросить вместо крыс В трюмы кораблей…

Корабль дураков как символ – весьма распространен и выражает бесцельное путешествие по морям, по волнам, когда само плавание – главное. Куда и зачем плывем — не волнует никого, спасемся ли мы, достигнем ли гавани… Обычно на картинах, где изображается stultifera navis, художники выписывают обнаженную женщину, стакан вина и пр., т.е. делают толстые намеки на всяческие земные желания, мешающие человеку идти по дороге к Богу.

Сюжет, рассказанный в «Места хватит всем!», совсем не похож на воплощенный художником Иеронимом Босхом, и, где я его вычитала, хоть убейте, не помню… Была какая-то толстая книга какого-то умного человека о Средневековье с его простым решением вопроса перенаселения психушек и списанных в расход кораблей. А какая тренировка для артиллеристов!

Никто не гарантирует, что любой из нас не окажется в положении обитателя желтого дома — свет безумья заразителен… Гитлеровцы тоже не терпели душевнобольных и расстреливали их или сжигали как неполноценных представителей человеческой расы.

Я представляю себе залив, над которым распростер всеизлечивающие руки беломраморный Христос. Он ведет счет входящим и выходящим из гавани кораблям. Но когда от причала отчаливает этот обреченный, тяжело груженный плавучий саркофаг с безумцами, на каменные веки Спасителя кто-то, более сильный, кладет успокаивающую ладонь.

На моем жизненном пути встречались люди, которых лично я никогда в психушку не отправила бы. По моим понятиям, были они вполне нормальными существами, но, как говорят, со своими тараканами.

Один басист старательно косил от армии, проштудировав все учебники по психиатрии. Вообше-то он терзал контрабас, который ласково называл «Василием Ивановичем». Он был при контрабасе покорным Петькой, пил портвейн, любил брюнетистых девушек и ненавидел группу DOORS, что по тем временам считалось тяжким преступлением. Поместили его в Соловьевку, которая теперь называется вроде бы институтом неврозов. А тогда она была кондовой грустной психушкой, обитателям которой не разрешали близко подходить к стене, отделявшей скучный больничный палисадник от живой шумной улицы, запрещали собираться втроем… Мы с друзьями носили басисту бананы, сигареты, всякие модные диски для поднятия настроения и улучшения различных химических процессов в организме. Притащили и только что доставленный фарцовщиками из Лондона «горяченький» битловский «Let It Be». Басист гладил пальцами глянцевые физиономии Пола и Ринго и тогда еще здравствующих Джона и Джорджа и шептал со слезами на глазах: «Господи, я же слышу, как они поют! Слышу, как они, черти, поют!». С соседней лавочки за нами внимательно наблюдала бдительная вандамообразная нянечка…

Ежика в крейзятник с завидной регулярностью сдавала родная мама, не разделявшая взглядов сына на жизнь. Притом, что Еж не кололся, траву не курил, особенно не пил и на подруг не разменивался. Очередная попытка поговорить по душам с матушкой заканчивалась для Ежа всегда одинаково: приезжали мрачные, сильные санитары во главе с тщедушным заморенным собственным геморроем врачом… Парень возненавидел всех женщин старше 35 лет.