Русалочья ночь…

Лоскуты на ветвях, Как приманка для счастья – Им тысяча лет. Но темно в небесах — Брось в костер это платье,

Чтоб ярче был свет!

Это магия, Магия леса, Поющего огня… Ночь прошла, Все исчезло, Тебя нет,

Нет меня…

Уходи, исчезай, Отдала все, что было… Взамен — ничего… Но голова на плечах, А в жилах кровь не остыла,

Потому так легко!

Это магия, Магия леса, Поющего огня… Ночь прошла, Все исчезло, Тебя нет,

Нет меня…

Припев мог бы быть и другим:

А жива ли ты, Странная сила поющего огня?

Смех Всех Трав Зима скосила, Да прошлась по корням!

Текст получился скорее женским, чем мужским, и мало подходил для исполнения Лексом — могучим и лохматым лешаком.

А лоскуты перед ночью Ивана Купалы вешают на деревья или кусты необязательно на счастье: то ли чтобы задобрить хитрых водяных девушек, то ли чтобы пожалеть их, оставить чисто символическую одежду, а то ведь голяком в воде бултыхаются…

Сюжет №2

Ураган 1998 года, промчавшийся по Москве и вызвавший в рядах кислотных тусовщиков идиотическое веселье (думаю, они очень сильно перепугались, и дурацкими шутками и отвратительной мимикой пытались скрыть охвативший их животный ужас), здорово помог мне встряхнуться. Можно сказать, ливнем и ветром прочистил и промыл канал, связывающий меня с той кладовой, где Покровители хранят до поры до времени идеи… Озверевшие молнии подзарядили тогда мои батарейки, обесточенные общением с очередной реинкарнацией Черного Человека. В миллиметре от моей собственной шеи пролетело выбитое порывом ветра оконное стекло, а я пыталась удержать старую, разрушающуюся буквально на глазах раму. В те дни, кстати, писались тексты для альбома «Скиталец» с Мавриком…

Помню, наутро после урагана я отправилась в Новодевичий монастырь проведать отлитого в бронзе великого гусара Дениса Давыдова – в монастыре сняли с куполов сломанные бурей кресты. И они стояли, прислоненные к черным надгробным плитам. Зрелище зловещее и пророческое.

ВОРОНЫ И ГОЛУБИ (КРЕСТЫ) (полная версия)

За спиной — крик совы, Млечный путь настоящий, И солнце — взахлеб… Впереди — хвост молвы, Столько грязи притащит, Что пулю бы в лоб.

Уходил, исчезал — Непонятная сила Вернула назад. И в грозу проклинал – Рядом молния била, Да все невпопад!

В небе – вороны, В небе и голуби, Рукой не развести.

На Руси вся жизнь изломами, И сбиты кресты — Ночным ураганом.

Почему, для чего Я рожден этим небом И этой землей ?

Чтоб считать день за год, Верить в яркую небыль И быть ей слугой?

А в степи идол спит — Тени предков шаманят И просят дождя, Дождь им дан, и забыт… Этим утром не знаю, Не знаю, кто я…

В небе – вороны, В небе и голуби, Рукой не развести. На Руси Вся жизнь Изломами, И сбиты кресты…

Ночным ураганом.

Хорошо знакомое чувство, когда просыпаешься утром и не сразу можешь сообразить, на каком ты свете. Особенно если во сне метался по твоей квартире Борис Борисович Гребеншиков собственной персоной с огромной шкатулкой, в которой гремели чьи-то драгоценности. Или если, опять же во сне, наполеоновские солдаты вновь входят в Москву и мародерничают без удержу.. Или если привидится такой сон (в ночь с 12 на 13 января 1999 года – уже прошлый век, подумать только!): выхожу я замуж почему-то за австрийского посла, расхаживаю в шляпках да мехах… И неизвестно откуда — группа МАСТЕР, все в шортах, майках… бренчат амулетами и крестами. «Рит, нам бы репетиционную базу найти!» – застенчиво говорит Грановский. «Айн момент, – отвечаю я, попивая коктейль «Маргарита», – в посольстве есть такой зал, вполне подходящий… Пойдемте!» Следующий сон-кадр: идем по огромному помещению, где на рядах кресел, как в кинотеатре, сидят всякие дяденьки и тетеньки. Грановский подходит к каждому и пытливо так спрашивает, знают ли они историю России. С виду типичные англичане радостно кивают головами. «Да, да, – лепечет почтенная леди, – бло-ка-да…» Алик раздает автографы… В зале, который подошел бы под репетиционную базу, наяривает на фортепьянных клавишах какая-то кореянка-китаянка-японка. Восточный талант, короче. Ко мне подходит чопорная дама из аппарата посольства и тихонько, еле шевеля губами, точнее одним уголком рта (так умеют разговаривать опытные стукачи и шпионы), произносит: «Едва ли господину послу понравятся эти рокеры». «Но они же мои друзья!» – резко отвечаю я, вполне войдя в роль надменной фрау. «Ах, Вы не знаете посольских нравов, – картинно вздыхает дама, – здесь такие интриги!»

Сон оборвался, и я так и не узнала, получил ли МАСТЕР базу в буржуйском зале или нет.

Но наяву от баллады музыканты отчикали последние шесть строк об идоле, ликвидировали картинку здоровенного каменного истукана. Стоит истукан в бескрайней степи, с загадочной улыбкой на толстых неровно сколотых устах. И никто не знает, о каком дожде он думает: об обычном, спасительном для изнывающей от жажды земли, или же – в отместку – о пурпурном, уничтожающем. Бесприютные тени языческих предков вновь не получили прописки и в этой балладе.

ЛАБИРИНТ

Странное дело, но оказалось, что изначально «Лабиринтом» в древние времена назывался огромный дворец критских царей, с запутанной планировкой, со множеством комнат без дверей, с завешанными тяжелыми тканями дверными проемами и с бесконечностью коридоров. И переводится слово «лабиринт» как «Дом двойного топора», лабриса. Таким топориком убивали, принося в жертву богам, доверчивого быка, который сам должен был подойти к алтарю и откушать разбросанных там зерен… Это уже потом все свелось к творению икарушкиного отца Дедала (может, и не икарушкиного отца…), по которому блуждали несчастные люди, натыкались на стены, то и дело заходили в тупики и умирали там от разрыва исстрадавшегося сердца или попадали на зуб скучающему злобному Минотавру.

Тиран — для одних, Герой — для других, Третьи — молчат. Одним – воля есть, Другим — воли нет… Кто виноват?

Кровь своих детей Воплем площадей Революция пьет. Город Солнца был Солнцем и убит, Если память не лжет!

Купить можно всех — За грош или хлеб, Или за власть, Взлетел без помех, Стели волчий мех, стели — Мягче упасть.

Лабиринт, где жизнь есть вход, А выход — смерть, Лабиринт, где свет подвешен на струне, Лабиринт, где душно мне, Лабиринт, где новых откровении нет!

Глаза ищут цель, Когда не у дел Нищий народ. Одним — блиндажи, Другим — реки лжи, эй, ты! Третьих — в расход.

Лабиринт, где жизнь — есть вход, А выход — смерть, Лабиринт, где свет подвешен на струне, Лабиринт, где душно мне, Лабиринт, где новых откровений нет!

Не фронт и не тыл – Разбой пустоты В наших сердцах. Одним — воля есть, Другим — воли нет, и так, И так без конца…

Пауза между написанием песен для альбома «Лабиринт» (в блюзовом ключе)

За окном снова дождь, О, за окном снова дождь…

А в подъезде спит бомж,

Кверху пузом спит бомж, По нему гуляет печальная вошь…

METALDOCTOR

Спецзаказ Грановского, четко перекликавшийся с написанным некогда в шутку «Доктором Хэви» (см. книгу «АРИЯ: Легенда о динозавре»). Сочинять в таком ключе не хотелось, ибо тема давным-давно отработана, да и слушается по-детски.

Периодически накрывает странное ощущение своего полного несоответствия окружающей реальности, нестыковки. Ты словно вне настоящего времени, словно человек, находящийся в процессе выпадения из корзины высоко взметнувшегося воздушного шара. Вроде бы уже выпал, и в то же время еще нет… Не умею приспосабливаться или мимикрировать, как герой рассказа Гийома Аполлинера (но его, правда, все равно застрелили). Наверное, поэтому трудно расстаться с идеей прорыва через враждебное тебе окружение.

Первоначально, когда я еще думала, что Алика можно в чем-то переубедить, писался вот такой вариант очередного многосерийного боевика на тему духовного и материального прорыва. Но Грановский — настоящий Скорпион, полностью соответствующий своему знаку Зодиака, и можно было бы не париться.