– Ну, мне пора, – сказал он. – Увидимся за завтраком.

Он принудил себя спуститься по склону на дорогу, ведущую к индейскому селению. Он шел полями, на которых индейцы под наблюдением фермеров из агентства посадили кукурузу, картофель, капусту.

Пыль так густо покрывала посевы, что они походили на свалку мусора. Никакая земная сила не могла заставить индейцев покинуть свои жилища и работать под таким солнцем.

Майлс миновал стаю кур. Поднятая ими пыль запорошила ему глаза, и он закашлялся. Боль в голове стучала молотом. Обернувшись, он поглядел, как куры роются в пыли. По пути домой он прошел мимо ряда недавно построенных хижин. Они должны были заменить вигвамы, в которых сейчас жили индейцы. Хижины еще не были окрашены, а сырые сосновые доски уже так перекосились и погнулись от жары, что вылезли почти все гвозди, которыми они «были прибиты к балкам. Майлс покачал головой, лицо его выразило уныние, и он медленно побрел домой.

Завтракать сели пять человек: агент Джон Майлс, его жена Люси, Джошуа и Матильда Трюблад и Джон Сегер, выполнявший всякого рода работу в агентстве.

Сегер, рослый, смуглолицый, темноволосый и темноглазый малый, поступил в агентство почти одновременно с Майлсом. Первое время он работал подручным, но постепенно стал браться за все, начиная с преподавания, когда Трюблады выходили из строя, и кончая охотой за контрабандистами, торговавшими водкой.

Индейцы звали его «Джонни-курильщик», позаимствовав это прозвище из песенки, которой он обучил в школе ребят.

Из всех сидевших за столом только он любил свое дело. Он понимал индейцев, и они понимали его.

Сегер пришел в столовую разгоряченный, потный, сердитый и с трудом выслушал длинную предобеденную молитву, которую не спеша читал агент Майлс. Затем следом за служанкой Айдой, индианкой из племени арапахов, в комнату вошел повар Бэнк. Айда несла миску с горячим гороховым супом, а Бэнк шел за ней по пятам, опасаясь, что она уронит миску.

– Я нахожу, что горячий суп в такую жару освежает, – заявила миссис Майлс.

– Может быть, тетушка Люси, – поддержал ее Бэнк; он отступил от стола и не спускал глаз с индианки, пока та не водрузила миску на стол. – Может быть, так оно и есть, но господи боже ты мой, какая на кухне жарища! Не убеги я оттуда, я просто спятил бы. Ей-богу, неудивительно, что повара так часто сходят с ума!

– Мне кажется, что завтра или послезавтра пойдет дождь, – сладко заулыбалась миссис Майлс. – А вы, Бэнк,– продолжала она, – не употребляйте имени господа всуе.

– Виноват, черт меня побери, тетушка Люси, – извинился Бэнк, вытирая руки о передник, и, подталкивая перед собой индианку, отправился обратно в кухню.

Миссис Майлс стала разливать суп, а Сегер, который не мог больше сдерживаться, пробурчал:

– Я сегодня прогнал отсюда двух охотников за бизонами.

– Охотников за бизонами? – с беспокойством переспросил Майлс. – Да ведь здесь нет никаких бизонов и в помине!

– Я только назвал их так, – сказал Сегер, кивком указывая на миссис Майлс и Матильду Трюблад. – Видит бог, мне следовало бы назвать их совсем иначе: негодяи и лодыри! Вы знаете этих молодчиков в кожаных рубахах и штанах. Может быть, они когда-нибудь и охотились за бизонами, но теперь у них на уме совсем другое. Здесь, на Территории, больше жуликов, чем во всех других штатах, вместе взятых.

Майлс покачал головой:

– Что же, по-вашему, им здесь нужно?

Сегер, кивнув в сторону женщин, шепнул что-то на ухо Майлсу.

– Плохо, – сказал тот.

– Бог мой, разве я этого не знаю! В такую жарищу! Я даже по ночам ломаю себе голову, как бы их спровадить отсюда. А когда вернутся с охоты индейцы, да с пустыми руками, еще хуже будет.

– Давайте кончим завтрак, – предложил Майлс и, несмотря на пульсирующую боль в голове, начал давать указания, тщательно взвешивая каждое слово: – Потом вы отправитесь в форт Рено и попросите полковника Мизнера прислать сюда взвод солдат. Мы почувствуем себя тогда спокойнее.

– Надеюсь, – сказал Сегер без всякого энтузиазма.

Они уже кончили завтрак, когда Майлс, сидевший лицом к окну, увидел подъезжающих к дому индейцев. Сначала ему показалось, что зрение обманывает его, что это мираж, вызванный жарой. Индейцев было человек двадцать. Полуголые, покрытые пестрой татуировкой, они сидели на тощих, как скелеты, пони, худоба которых могла поспорить с худобой всадников. Индейцы ехали среди клубящихся облаков красной пыли, пронизанной солнцем; лошади тонули в них по самое брюхо, отчего и казалось, что они плывут.

– Господи, спаси нас! – прошептал Майлс.

Тогда и другие взглянули туда, куда был направлен взгляд Майлса.

– Господи, спаси нас… – повторил Майлс.

А Сегер пробормотал:

– Пришла беда – отворяй ворота.

Он первым выбежал на крыльцо и с облегчением вздохнул, увидев, что индейцы, построившиеся полукольцом перед домом, не имеют при себе оружия. Это были шайены, и Сегер узнал среди них двух старых вождей: одного звали Тупой Нож, другого – Маленький Волк.

Северные шайены под предводительством Тупого Ножа были последней группой индейцев, переселившихся в это агентство. Их родиной были Черные Холмы, в штате Вайоминг. Они жили там с незапамятных времен, кочуя по равнинам Монтаны и северной. Дакоты, охотясь на бизонов, но неизменно возвращаясь в родные места – в горы. Среди всех других родовых групп шайенов цивилизация коснулась этой группы в последнюю очередь. В своих горах или же в богатой и плодородной долине Паудер-Ривер они находили все, что им было нужно для жизни, и белые добрались до них не скоро.

В 1865 году был подписан договор Харни-Сенборна, гарантировавший индейцам северных равнин – сиу, шайенам и арапахам – право на владение землями, которые они населяли, а именно – всем бассейном реки Паудер. Эти земли простирались на запад от реки Малая Миссури до Черных Холмов и подножия Скалистых гор. В те времена считалось, что еще многие поколения индейцев смогут жить на этой обширной территории. Здесь водилось немало дичи, до железной дороги было очень далеко, а скотоводческий район находился в полутора тысячах миль южнее.

Но вот закончилась постройка Тихоокеанской железной дороги. В долине Паудер-Ривер трава доходила лошадям чуть не до холки. Нигде в мире нельзя было найти таких пастбищ. И техасские скотоводы перегнали свои стада на полторы тысячи миль к северу, положив начало Чисхольмскому тракту, а правительство, чтобы защитить их от индейцев, понастроило форты. Индейцы не хотели примириться с этим, и в конце концов конгресс послал дипломатов, чтобы расторгнуть договор Харни-Сенборна. В сущности, повторилась старая история: стада, железные дороги, земельные компании – и в результате индейцам пришлось уйти.

Тупой Нож и его племя боролись дольше, чем другие племена. И лишь весной 1877 года они сдались генералу Маккензи и его войскам. Индейцам объявили, что им придется покинуть свой родной край и отправиться на юг, где для них отведена обширная территория. Им было также обещано, что когда они переселятся туда, правительство будет заботиться о них и они заживут в мире и довольстве. Одна ветвь их племени – южные шайены – издавна жила в Оклахоме, и этот довод был также добавлен к ряду других; но решающую роль сыграл посланный правительством кавалерийский полк. Этот аргумент оказался самым убедительным, и в то время, к которому относится наш рассказ, шайены находились в резервации[2] уже больше года.

Этот год оказался для них нелегким. Привыкнув к сухому климату северных равнин и гор, они на малярийной низменности Индейской Территории мерли, как мухи, от лихорадки и других болезней. Народ, живший охотой и привыкший к мясной пище, был переброшен из живописной местности, богатой дичью, в страну, где не было ни дичи, ни красоты. Еще до их прибытия у Майлса вечно не хватало продовольствия, а так как снабжение не улучшилось, то агент и не думал о том, чтобы тратить свои запасы на каких-то язычников, и уже год, как они страдали от голода и лишений. И теперь эти изможденные люди, подъехавшие к агентству на тощих лошадях, казались какими-то призраками.