Перед фасадом агентства шайены остановились. Они не спешились и, наклонившись вперед, почти безучастно рассматривали людей, стоявших на веранде. А взвихрившаяся красная пыль оседала, точно пыль ядовитых грибов трутовиков.

– Уведи Матильду в дом, – сказал Майлс жене.

Обе женщины удалились.

Джошуа Трюблад нервно переминался с ноги на ногу. Вожди – Маленький Волк и Тупой Нож – подъехали к веранде и сошли с коней.

Оба вождя шайенов были уже стариками, но Тупой Нож был старше, слабее и менее уверен в себе. Он стоял, разгребая ногами пыль и поглядывая на пальцы, вылезавшие из дырявых, расшитых бусами мокасин. Маленький Волк поднялся по ступенькам веранды. В его манере держаться не было никакой приниженности. Для шайена (шайены – самый рослый народ из всех живших в прериях) он был мал – одного роста с Сегером, сутулый, широкоплечий, с темным лицом и длинными жесткими волосами. Его можно было назвать привлекательным крупный подбородок, широкий даже для индейца рот, большой нос с горбинкой, маленькие, мудрые, добрые глаза, близко поставленные и терявшиеся среди множества морщин. Он имел вид свежий и бодрый, как человек, проживший всю жизнь на воздухе, закаленный ветрами, дождем и жарким солнцем. В нем было что-то такое, что успокоило страхи белых людей, – быть может, та неторопливость, с какой он, поднявшись на веранду, поочередно протянул руку Майлсу Сегеру и Трюбладу. Его пожатие было уверенным и крепким.

Он заговорил на плавном, певучем языке шайенов. Никто из присутствующих не знал его настолько хорошо, чтобы уловить смысл этих тихо журчащих слов.

– По-английски умеешь? – спросил его Сегер.

– Немного.

– Джон, постарайтесь узнать, зачем они сюда приехали, – озабоченно сказал Майлс.

Сегер, с трудом подбирая слова, проговорил что то на шайенском языке. Склонив голову набок, вождь сосредоточенно вслушивался Сегер продолжал говорить, запинаясь, и Маленький Волк терпеливо ждал, пока он кончит.

– Все та же песня, – заявил Сегер Майлсу. – Насколько я мог разобрать – мало пищи, нет бизонов, болезни, жара. Вечно та же проклятая история. Может, я не так понял его, но у старика, видно, накипело в душе. Пошлите за Герьером, пусть лучше он поговорит с ними.

Метис Эдмонд Герьер жил при агентстве и выполнял любую работу – что придется. Иногда он служил переводчиком и посредником между агентом и индейцами, среди которых у Герьера было немало родственников. И теперь Майлс послал за ним Трюблада, а Сегер пригласил обоих вождей в контору агентства, предлагая вместе покурить. Перед тем как войти в дом, Тупой Нож также пожал руку белым. В нем не чувствовалось той уверенности, какая была в Маленьком Волке, несмотря на свои возраст и положение, он имел вид испуганного ребенка.

Последняя граница pic03.png

Войдя в контору, Сегер набил свою трубку и разжег ее. Но вожди не захотели ни сесть, ни курить. Несмотря на жару, они кутались в свои одеяла и продолжали стоять, прислонившись спиной к одной из стен маленькой комнаты. Минуты ожидания тянулись бесконечно. Выглянув в окно, Майлс увидел остальных шайенов, безучастно сидевших на своих тощих лошадках. Было совершенно бесполезно затевать беседу на том ломаном шайенском языке, на котором говорил Сегер, или с помощью немногочисленных английских слов, которые были известны Маленькому Волку.

Спустя некоторое время в контору вошла миссис Майлс с тарелкой сладкого печенья. Она тревожилась за мужа, но, увидев, что в комнате царит спокойствие, весело заулыбалась и принялась угощать обоих вождей. Когда те отказались, она удивилась и обиделась.

– Еще никто из них ни разу не отказывался от моих печений, – жалобно заявила она.

– Да ведь эти северные шайены – дикари, они совсем нецивилизованны, – пояснил Сегер.

– А вид у них голодный, – отозвалась миссис Майлс.

– Послушай-ка, Люси, – заявил Майлс недовольным тоном, – дело может оказаться серьезным. Нам надо переговорить с этими людьми, и я уже послал за Герьером. Лучше уходи к себе и жди меня.

– Раз ты этого хочешь… А печенье оставить?

Майлс рассеянно кивнул, и она, поставив тарелку на конторку, ушла. Майлс вынул часы – большую серебряную луковицу – и нетерпеливо посмотрел на них.

– Куда пропал Трюблад? – спросил он Сегера.

Сегер пожал плечами и продолжал курить.

Воздух в комнате был душный и спертый: от старых вождей пахло конским потом, сыромятной кожей, горелым деревом.

Сегер встал и, подойдя к окну, распахнул его. Майлс рассеянно крошил кусочек печенья. Голова у него все еще болела; ему так и не удалось принять холодную ванну, о которой он мечтал.

– Вот они, – сказал Сегер.

Трюблад, тяжело дыша, ввел Герьера в комнату.

– Я бегал в деревню, – проговорил он, с трудом переводя дыхание. – Я думал…

Сегер насмешливо усмехнулся, а Майлс сказал:

– Можно вас попросить вести протокол, Джошуа?

Трюблад кивнул. Доставая блокнот и карандаш, он тщетно пытался овладеть собой.

Герьер, сняв шляпу, отряхнул ее, потом вытер лоб, кивнул обоим вождям и быстро заговорил с ними на шайенском языке. Он отбросил все церемонии и старался быть таким же деловитым, как и белые.

– Спроси их, чего они хотят, – сказал Майлс. – Если они нуждаются в продовольствии, пусть возвращаются в свою деревню – я пришлю им дополнительные пайки.

– Дело не в продовольствии, – заявил Герьер. – Они хотят вернуться к себе.

– Так пусть возвращаются! Ведь я же не держу их здесь. Скажи им, пусть уезжают хоть сейчас.

– Они говорят не о стоянке, – пояснил Герьер. – Они считают своей родиной Вайоминг.

– Но это же невозможно! – вскричал Майлс, хлопнув ладонью по конторке. – Об этом нечего и думать! Скажи им, что это невозможно. Да они и сами знают. Скажи, что ни один из них не смеет покинуть Индейскую Территорию без разрешения из Вашингтона. И хорошенько растолкуй им, что Великий Белый Отец такого разрешения не даст. Агентство стало родиной индейцев на веки вечные, и их жизнь здесь будет такой, какой они сами сделают ее. Если они будут лениться, бездельничать и целыми днями валяться у себя в вигвамах, то и получат по заслугам. Объясни это. Жить им придется здесь.

Герьер переводил, а Трюблад записывал у себя в блокноте. Сегер спокойно попыхивал трубкой.

Когда метис умолк, оба вождя переглянулись. Лицо Тупого Ножа выражало безнадежное уныние и растерянность. Он горестно покачал головой и сделал движение, чтобы уйти. Однако Маленький Волк ласково, но решительно удержал старика за руку.

Теперь заговорил Маленький Волк, и Герьер начал переводить его речь от первого лица[3]. Переводить с шайенского на английский ему было труднее, и он с усилием подыскивал слова, косясь на Трюблада, продолжавшего записывать.

– До каких же пор нам оставаться здесь? – сдержанно, не повышая голоса, начал Маленький Волк. – Пока мы все не перемрем? Вы смеетесь над моим народом, что он остается в своих вигвамах, но что же ему делать? Работать? Охотники мы – вот наша работа. Мы всегда жили только охотой и никогда не голодали. С незапамятных времен обитали мы в стране, которая всегда была нашей, в стране лугов и гор и высоких сосновых лесов. Мы не знали болезней, и редко кто у нас умирал. Но с тех пор как мы поселились здесь, мы все болеем, и многие, многие уже умерли. Мы голодаем, и наши дети у нас на глазах так исхудали, что остались лишь кости да кожа. Разве можно винить человека за то, что он хочет вернуться в свои родной край? Если вы не можете разрешить нам уйти, пошлите кого-нибудь из нас в Вашингтон, и он расскажет там, как мы страдаем. Или пошлите туда кого-нибудь из своих и добейтесь для нас позволения покинуть эти места прежде, чем мы все не умрем!

Бесхитростное красноречие старого вождя тронуло и Герьера. Переводя последние слова, он простер руки, и в комнате воцарилось тревожное, напряженное молчание. Но интерес скоро прошел, и Герьер принялся рассматривать изнанку шляпы, медленно вертя ее между пальцами. Трюблад перечитывал свои записи. Агент Майлс взглянул на Сегера, продолжавшего невозмутимо дымить своей трубкой.

вернуться

3

Правила вежливости у индейцев требуют обращения в третьем лице. Обращаясь к старшему не говорят: «Как ваше здоровье», а: «Как его здоровье». (Примеч. перев.)


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: