Сумерки спустились на Дюрбрехт, готовившийся к ночному празднованию: казалось, что жители забыли ужасы минувшего лета или просто хотели вкусить немного радостных минут, пока кошмар не вернулся. Мы вымылись, переоделись в лучшие одежды и прошествовали в помещение трапезной.

Там собралась вся школа, в полном молчании все ждали, когда Дециус позовет нас выйти вперед. Он вручил каждому из нас трость, которая не только является знаком отличия Сказителя, но и служит вполне надежным оружием, а затем пригласил нас сесть в центре возвышавшегося над общим уровнем стола, где нас потчевали вином в честь того, что мы закончили школу, и, пока мы ели, директор огласил нам наши маршруты. Я должен был добраться на корабле до Арбрина, что на западе Треппанека, а затем отправиться на самый юг страны, в Морвин. Такое путешествие займет всю лучшую часть года, если, конечно, я не добуду себе коня, а уже из Морвинского замка я должен буду послать о себе известие и ждать дальнейших распоряжений. Я гадал, не специально ли меня отправляют на запад, потому что Рвиан на востоке, а Урт на севере, но задавать вопросов я не стал.

Праздник не доставил мне большого наслаждения, несмотря на то, что и пища была превосходной, и вино лучшим из того, что хранилось в подвалах школы. Я ел, пил и точно отвечал на заданные мне вопросы, все время думая только о том, что вся территория Дарбека лежит теперь между мной и Рвиан. Если бы я не поднаторел в притворстве, я бы, наверное, не удержался и выдал бы свое истинное настроение, но я держался стойко, продолжая играть роль, ставшую привычной для меня за последний год. Я улыбался, произносил слова благодарности и наслаждался, что никто (исключая Клетона) не видит, что делается у меня внутри. К тому же я все-таки чувствовал волнение от предстоявших мне приключений. Как-никак это была кульминация моих трудов, вложенных в познание искусства Сказителей. Путь учебы был завершен, и мне предстояло вступить в жизнь в отнюдь не легкие, полные драматизма времена. Меня, наверное, должен был переполнять восторг, но я больше притворялся, потому что альтернативы у меня не было. Внутри меня росло раздражение: судьба, принявшая вполне реальные очертания решительных, расплывавшихся в улыбке лиц, так распорядилась и мною, и Рвиан, и Уртом.

Близилась полночь, когда Дециус объявил о своем желании отыскать свою койку, что означало конец празднества. Директор еще раз поприветствовал нас, пожелал нам всяческих успехов и покинул зал. Мы, Сказители, тоже, пожелав друг другу всего хорошего, отправились по своим комнатам. Я не чувствовал ни особой усталости, ни возбуждения, пребывая в каком-то пасмурно-созерцательном настроении; в то время как Клетон был сильно взволнован, я проявлял курьезную индифферентность. Я никак не мог разделить его энтузиазма по поводу нашего скорого отъезда, но в то же время не имел ни малейшего желания оставаться в Дюрбрехте. Я никак не мог определиться, чувствуя себя этакой лодкой без руля, которой только и остается, что положиться на то, что волны вынесут ее к какому-нибудь берегу. Если уж мне нельзя быть с Рвиан, то не все ли равно, где быть, куда ехать? Я плюхнулся на свою постель и принял кружку из рук Клетона.

Мой друг сказал:

— Во имя всего святого, Давиот, разве тебя так уж сильно огорчает, что мы расстаемся?

Я знал, что он просто шутит, желая поднять мое настроение. Я подумал, что он хочет перебросить мостик через разделившую нас трещину, поэтому выдавил из себя улыбку:

— Мне будет одиноко без тебя, дружище.

Он кивнул:

— Да, но мы ведь знали, что когда-нибудь это случится, а? И сколько приключений у каждого из нас впереди!

Никто из нас тогда не представлял, сколько правды в его словах, и когда я поднял свою кружку, меланхолия снова охватила меня. Я выпил пива, думая, как мне будет недоставать Клетона, и пожалел, что пути наши разошлись. Я взглянул в светло-голубые глаза моего товарища и сказал абсолютно искренне:

— Ты был мне хорошим другом, Клетон, спасибо тебе за все.

— За что? — рассмеялся он, не желая поддаваться моему настроению. — Без тебя я бы сдох со скуки.

Другу моему надлежало отправиться в Дорсбри на северном берегу Треппанека, и отъезд его не должен был состояться раньше середины утра, в то время как мне уже скоро пора было двигаться в путь. Мы последний раз пожали друг другу руки, я взвалил на плечи свою поклажу, взял посох и вышел из комнаты, служившей мне домом последние пять лет, даже не обернувшись на прощанье.

В столь ранний час двор школы был пуст, если не считать суетящихся Измененных, и я остановился, чтобы осмотреться вокруг. Наверное, я должен был испытывать какие-то более сильные чувства. Но я не чувствовал ничего, кроме некоторой радости, что вот-вот снова ступлю своей ногой на палубу. Я увидел, как из окна на меня смотрит Дециус, и улыбнулся, вспомнив, что когда-то всерьез думал, будто у него нет ног. Он помахал мне рукой, а я в ответ поднял свой посох и быстро зашагал к воротам.

Возле них я увидел Ардиона, наблюдавшего, как я полагал, за тем, хорошо ли исполняют свою работу Измененные. Мне вовсе не хотелось теплых прощаний с надзирателем, но избегнуть встречи с ним или сделать вид, что я его не замечаю, тоже было невозможно. Я посмотрел ему в глаза и кивнул.

Он фыркнул:

— День добрый, Сказитель.

— День добрый, начальник, — ответил я без всякой теплоты в голосе.

Он хмыкнул и сжал жезл обеими руками на уровне своей узкой груди.

— Пусть будет с тобой Господь, — сказал он.

Я ответил все так же холодно:

— Благодарю.

Черты его мертвенного лица были, как обычно, непроницаемыми, но в позе его чувствовалась какая-то нерешительность, он словно хотел что-то сказать, поэтому я остановился в ожидании.

Наконец надзиратель сказал то, что собирался:

— Что касается того слуги, Урта. В том случае выбора у меня не было, я только сделал то, что должен был сделать.

Я посмотрел в глубоко сидящие глаза Ардиона.

— Наверное, так, но это все равно неправильно. Думаете, ему понравилось такое обращение? Разве приятно, когда тобой помыкают как каким-нибудь зверем?

Выражение на лице Ардиона не изменилось, но я почувствовал, что мои слова его удивили. Он сказал то, что, по его мнению, служило объяснением всему:

— Он Измененный.

— А вы думаете, что у Измененных нет чувств?

Стоявшие у него за спиной привратники уставились на меня с изумлением. Не знаю уж, что их так поразило: сами мои слова или тот факт, что я осмелился разговаривать подобным тоном с Ардионом. Мне было наплевать, теперь надзиратель уже не мог больше наказывать меня.

Думаю, что ему мои слова пришлись не по нраву. По крайней мере, брови надзирателя поднялись, и он медленно покачал головой.

— Ты самый странный из всех учеников, которых я здесь видел, — сказал он.

Я прошел мимо и кивнул привратникам:

— День добрый и прощайте, друзья мои.

Последовала пауза, а потом я услышал, как каждый из них крикнул мне вслед:

— День добрый и прощайте, Сказитель.

Я рассмеялся и, зашагав прочь от школы, думал о том, что записал на свой счет одну маленькую победу.

«Дракон» был одномачтовой галерой, принадлежавшей уроженцу западного побережья, которого звали Ниал. Его благодушие и добросердечие побудили меня изменить свое отношение к его землякам. Ниал был выше меня на голову, лицо его сплошь заросло густой черной бородой, сквозь которую, когда он улыбался, поблескивали белые ряды зубов. Волосы, покрывавшие его голову, спускались до самых бровей, из-под которых глаза его то и дело вспыхивали озорным блеском. На борту судна находилась команда, состоявшая из двенадцати гребцов-«быков», а пассажирами были сестра капитана Лвия, ее муж Драх и их дочь Морвенна. Все они, как объяснил мне Ниал, бежали из Дюрбрехта, боясь новых набегов Повелителей Небес, и собирались вернуться в Арбрин, где Драх надеялся возобновить свою свечную торговлю.

Я напомнил им легенду о прошлых славных победах, в которой рассказывалось о наместнике, бросившем свою дружину на втрое превосходящие его силы войска Хо-раби и сумевшем продержаться до тех пор, пока на помощь ему не пришел Великий Властелин Падир вместе с колдуном Винном, и враги были уничтожены все до единого человека. Легенда была древняя, и, я полагаю, собеседники мои слышали ее уже не одну сотню раз, но я (позволю себе похвастаться) превосходный рассказчик, так что мне удалось заставить их слушать меня с раскрытыми ртами. А ведомый Ниалом «Дракон» тем временем устремился на запад.