«Ты уж нас прости, пожалуйста! Ребёнок – что с него взять? Весь в отца!, – извинялась Тяпа, помогая ему отряхиваться, – Что уж теперь сделаешь, придётся тебя пригласить к нам чаю попить». И они отправились пить чай.

– Ну, как твоё литературное творчество? – спросила Тяпа, одновременно насыпая в блюдо из кокосовой скорлупы желудёвые чипсы.

– Я думаю, что идеально продаваемая ворона должна быть хоть и белой, но привлекательной! Знаешь же сама, уродов в мире навалом, но не все вызывают у нас чувство жалости, – отвечал Мишутка.

– Скажи ещё, что не все длинноногие красавицы вызывают вожделение у мужчин! – сказала Тяпа и не то хихикнула, не то подавилась.

– Я плохо разбираюсь в женщинах.

– А вот это напрасно. Я, конечно, не скажу, что это избавило бы тебя от депрессии, но страдания, обретённые через женщин, по-моему, конструктивней, чем суходроч. Вот это я и скажу, да и вообще повторять не устану.

Мишутка хотел ответить, но потом решил, что будет гораздо разумней молча съесть жёлудь. Тяпа хитро прищурилась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Курить будешь? – спросила она и, не дожидаясь ответа, принялась высыпать табак из папиросы «Казбек» в то же блюдо, где лежали желудёвые чипсы. В это время Мишутка, потянувшийся было за новым жёлудем, впал в какое-то странное медитативное оцепенение. Он смотрел, как Тяпа сыплет табак ему на лапу, и не мог оторваться.

Через какое-то время обезьянка заметила это и сказала: «Видишь ли, какое дело. Я тоже, как и ты, понимаю, что весь вопрос в том, хорошо ли это или плохо, когда люди считают необходимым брать на себя ответственность за что бы то ни было». Мишутка резко выдернул лапу из под струи табака.

– Знаешь, Тяпа, я, конечно, понимаю, что ты пригласила меня только из-за конфуза в лесопарке. Поэтому когда я сейчас буду говорить, ты действительно можешь остановить меня в любой момент. Я не обижусь – сказал медвежонок. Тяпа же тем временем сделала первую затяжку.

– Валяй! Продолжай! – выдавила она из себя, стараясь удержать в пасти дурманящий дым.

Когда он закончил, Тяпа приблизила свою плюшевую мордочку к его, подпёрла лапкой подбородок и, глядя Мишутке прямо в глаза, неспешно проговорила: «Оставайся на ночь…, – и, устало улыбнувшись, добавила, – Ответственность я беру на себя».

11.

Как на грех зелёных конвертов на почте не оказалось. И, прямо скажем, сие было скверно. Алёнку так и подмывало счесть это дурным предзнаменованием.

– Ну как же так? – чуть не плача спросила она розовую корову, сотрудницу почты, – неужели ни одного не осталось?

– А что Вас так удивляет? И от меня-то Вы что хотите? Тут Вам не ГДР, деточка! У нас социализм не резиновый. Да, были зелёные конверты, но их раскупили.

– Когда? Кто?

– Да утром сегодня Андрюша, сынишка Тяпин, последний и купил. Небось ради этого в мороженом себе отказал! – предположила корова. Алёнка вздохнула.

– Ладно, давайте оранжевый. А блокноты с чёрной бумагой у вас хоть остались?

– Это пожалуйста. Вот это сколько угодно! Хоть с зелёной, хоть с фиолетовой. Вам с какой?

– С чёрной. Я же уже сказала.

– Пожалуйста, дамочка. Я же не могу помнить всё, что Вы говорите! С Вас семь копеечек.

Алёнка взяла блокнот, конверт и пошла к столу с чернильницами. Жёлтых, конечно, не было – пришлось писать красными:

Алёнка вложила письмо в оранжевый конверт, облизала клейкие края и снова в сердцах воскликнула: «Какой же он всё-таки красный! Матерь божья!» Затем опустила письмо в ящик и поспешила к своим качелям. До полудня ей надо было успеть начать думать о Парасольке и о том, как он давит своим танком новобранцев и думает о том, как она качается на качелях и думает о нём.

12.

«Короче, киска, – сказали Симе в ГДР, – у нас есть для тебя сюрприз». Генерал Гитлер прищурился.

– Бетховен, бегом за зеркалом! – скомандовал он.

– Я вам ничего не скажу! – воскликнула Сима и гордо вскинула голову. Благодаря этому пафосному жесту ей удалось заметить, насколько красива люстра в кабинете у Гитлера. Девушка даже невольно задержала на ней свой взгляд. «Такую, наверно, можно только в ГУМе купить! И за очень большие деньги!» – пронеслось у неё в голове. Но уже в следующее мгновение в Симиной памяти снова всплыл всё тот же абзац из восьмого тома «Детской энциклопедии», преследовавший её уже третий день: «Как писал Карл Бу-бу-бу, попавший позже в плен, ни угрозы, ни пытки, ни надругательства не сломили волю маленькой героини вашего народа».

– Я вам ничего не скажу! – снова отчаянно повторила Сима. Когда она уже договаривала эту фразу, ей ни с того, ни с сего вдруг вспомнился эпизод из семейной жизни её родителей, и девушка сочла необходимым немедленно добавить: «И вообще, от меня, как от козла – молока!» В последний момент супервизор надоумил её заменить «тебя», как в оригинале звучала эта фраза, адресованная Симиной мамой Симиному папе, на «меня». Вероятно, Сима решила, что так будет понятней Гитлеру. Сама же она, как правило, плохо понимала, о чём говорит, что, впрочем, её нисколько не беспокоило.

Генерал Гитлер раскатисто захохотал:

– Господи, неужели у вас все в России такие дуры! О, майн гот! Ну просто печёночки надорвёшь!

– Животики – поправила Сима.

В этот момент вернулся Бетховен:

– Ваше превосходительство, фельдфебеле-егерь Гайдн отошёл отобедать. Не извольте гневаться – комната с зеркалами на амбарном замке.

– Скотина! – выругался Гитлер, – время всего без пяти, а он уже дверь запер! Распорядитесь, чтобы завтра Гендель отравил все причитающиеся ему пончики! Он у меня отобедает!

– Слушаюсь, товарищ генерал!

– Ну что ты будешь делать! Ёк-магарёк! – проворчал Гитлер и принялся шарить по карманам своего жёлтого мундира в поисках зеркала. Ни в наружных, ни во внутренних зеркала обнаружить не удалось. Гитлеру пришлось всё-таки встать из-за стола, чтобы продолжить поиски в карманах штанов. Наконец, откуда-то из области правой ягодицы, генерал извлёк круглое зеркало в чёрной оправе. Выглядело оно достаточно неопрятно. Сима даже подумала, что скоре всего он выдрал зеркальце из косметички своей дочери. Да, именно дочери. Ребёнок ведь существо беззащитное, а жена может и крик поднять.

– Разденьте её! – приказал Гитлер. Цепкие руки Бетховена вцепились в Симино платье, и в следующий же миг оранжевые пуговицы уже покатились по паркетному полу.

Симе не было страшно или неловко. В конце концов, Ваня приучил её к тому, что женщина, в особенности, если она красивая кукла, должна быть готова явить миру своё обнажённое тело в любой момент.

Генерал Гитлер подошёл к ней вплотную и сказал:

– У нас на тебя есть свои виды. Если ты будешь послушной девочкой, всё кончится хорошо, и, я надеюсь, мы останемся друг другом довольны. Ты будешь послушной девочкой?

Сима кивнула

– Расставь-ка ноги пошире, детка! – попросил Гитлер и поднёс зеркало поближе к её лобку, – Посмотри вниз, киска! Что ты видишь?

Тут Сима немного покраснела и столь же глупо, сколь обаятельно, улыбнулась.

– Я… вижу… себя… – выдавила она глухим голосом.

– Конкретней! – неожиданно громко взвизгнул Гитлер.

– Я… Я… Я вижу…

– Отвечай! – закричал он и дал ей пощёчину.

– Я ничего не вижу! – решительно ответила Сима, – можете меня расстрелять!

– Молодец… Хорошая девочка. – снова смягчился генерал, – Конечно, ты ничего не видишь. И ты действительно хорошая честная девочка. Там у тебя действительно ничего нет. В этом-то всё и дело. Не так ли?

Сима смутилась и ещё сильней покраснела.

– Сними с неё наручники! – снова обратился Гитлер к Бетховену, а сам же выхватил чуть не из воздуха огромный золотой ключ, отпер им стенной шкаф и с усилием, сопровождающимся покряхтыванием, вытянул оттуда симпатичный чёрный шёлковый дамский халат, расшитый едко-жёлтыми лилиями и шестиконечными звёздами.