Но вот камышекосилка кончила работать, и тогда мы подали сигнал бедствия, подняв на обломке шеста мой пестрый платок.

Мне приходилось ездить поездом, в автомашинах, на бричке, на телеге, летать на самолете, плавать на пароходе, на моторной лодке, но ехать на буксире у косилки, да еще подводной, — такого еще не бывало!

Да и способ буксировки оказался у нас особый. Подрулив к нам, моторист Митя добродушно посмеялся над нами, на что мы нисколько не обиделись, а потом скомандовал Васе: «Ну, цепляйся». И Вася крепко ухватился за борт камышекосилки. Так и поехали.

Косилка оказалась чудесным буксиром, — она лихо потащила нас по водной аллее канала.

Нам приходилось всё время низко кланяться ивам, которые хлестали нас с размаху. А озорной Митя — моторист, увидев это, весело закричал: «Ага, попались в мои руки, кланяйтесь пониже!» И еще надбавил ходу.

Солнце спустилось уже совсем низко, — коснулось краем воды. И всё вокруг: небо и деревья — стало золотым с красноватым отблеском.

Так, среди этого великолепия, проследовали мы путем мальков к шлюзу.

Вдруг впереди, совсем близко, раздался выстрел, и туча ворон с криком пролетела над самым сводом нашей водной аллеи. Отдельно от ворон, в сторону, полетела большая белая- птица с черными крыльями.

Я не успела спросить, что это значит, как косилка прибуксировала нас к берегу канала.

Мы попрощались с мотористом и поспешили к шлюзу, который оказался рядом.

На мостике шлюза виднелся человек. Перегнувшись через перила, он целился в воду каким‑то орудием, напоминающим острогу. По черным с проседью волосам я узнала директора рыбхоза, с которым познакомилась недавно. Рядом у перил стояло ружье.

— Это вы стреляли?

— Я, Васи‑то не было! Одолело воронье, да еще цапля явилась. Так и таскает рыбешку. Жаль, промазал! А вчера застрелил. У нее шестьдесят сазанчиков оказалось в желудке. От птиц хоть отстреляешься, а вот с этими приходится по — другому воевать.

Я посмотрела, куда целился директор своей острогой.

Вода у шлюза была черной от массы рыбьих стай, которые то. толклись на месте, то, срываясь, кидались куда‑то в сторону.

Вот они, мальки, бессчетное рыбье потомство. Сколько их! Но что это шевелится среди мальков? Змеи! Да какие большие! Спины у них разрисованы темными и светлыми квадратиками, точно шахматные доски.

— Что это?

— Обыкновенные водяные ужи. Таких не видали? Неопасны. По крайней мере для людей. Зато гроза мальков!

Да, таких у нас на севере не бывает. Наши маленькие, серенькие, безобидные ужи — крошки по сравнению с этими разъевшимися обжорами.

Зацепившись хвостами за деревянные сваи, они медленно покачиваются в самой гуще мальков.

Глупые, глупые малыши! Они совершенно не боятся ужей. Не чуют смертельной опасности!

Между тем то одна, то другая пасть широко разевается — и вот уж нескольких рыбок как не бывало…

— Вася, принимай! — кричит директор, бьет острогой и, поддев извивающееся шахматное тело, швыряет на берег под ноги Васи. Вася взмахивает обломком шеста.

У шлюза стояла лодочка. Я забралась туда и опустила руку в черную живую воду, быстро сжала кулак и выдернула руку. В кулаке слабо бились рыбки. Я распрямила пальцы. На ладони запрыгало несколько мальков сазанчиков с темными спинками. Один из них был покрупнее, побойчее, плавничок у него на спине был надорван.

Из чьих зубов ты вырвалась, бойкая рыбка? Чья ты? Может, ты — «рваный плавничок» — один из детей нашей «бронзовой»?

Разглядывать некогда, — малыши просятся в воду, стараются спрыгнуть с ладони. Двое, послабее, обессиленные, легли на бок, но «рваный плавничок» уже на краю ладони. Раз — и шлеп в воду! За ним другие.

Я спускаю руку за борт, и те, что лежали неподвижно, оживают — начинают плавать, сперва медленно, потом быстрее и быстрее.

В воде сверкает что‑то большое; вот мелькнула широкая золотистая спина.

— Вася, — кричу я, — уж не наша ли «бронзовая» приплыла поглядеть на своих детей и на «рваный плавничок»?

— Может, и она, — откликается Вася, продолжая расправляться с ужами, — только лучше бы ей не приплывать, — еще ненароком сглотнет своего детеныша. Хотя сазаны — рыбы мирные, но, случается, и хищничают. А здесь сейчас не очень- то сытно. Вот только пускай соберется их больше у шлюза, мы их крупной сетью изловим. Нечего больше в рыбхозе разгуливать. Выполнили свое дело — и хватит!

А что делает «рваный плавничок»?

Попав опять в воду, он поспешил подальше от опасного места, бросаясь то в одну, то в другую сторону. Потом спустился вглубь. Когда же окончательно пришел в себя, то заметил, что он один. Его стайки не было.

Рядом проплывали рыбки; он рванулся к ним. Но то были мальки леща, еще меньше, чем он, тоненькие, с большими черными глазами. Он вильнул хвостом, завернул направо и тут увидел другую стайку. Это были такие же, как он, пузатенькие сазанчики, и он тотчас присоединился к ним.

Стайка плыла к шлюзу.

На сваях, зацепившись хвостами, по — прежнему висели ужи. Выставив вперед голову, один из них пристально смотрел на приближающуюся стайку. Рыбки плыли прямо на него.

Голова вдруг качнулась вперед — наш сазанчик увидел перед собой черную разинутую пасть, увидел, как одна за другой исчезали соседние рыбки. Он заметался, но страшная пасть неумолимо надвигалась.

Вдруг перед самым носом малька пасть захлопнулась. Что‑то длинное, темное пронзило воду и пригвоздило ужа к деревянным сваям. Он бил хвостом, волны поднимались вокруг.

«Рваного плавничка» отбросило далеко в сторону. Он, конечно, не знал, что спасителем его был директор, который поднял извивающегося ужа и швырнул на берег.

— Пятнадцатый, — сказал директор, — всё. Больше времени нет. Действуй, Вася, продолжай баталию.

И директор передал свое оружие студенту.

А «рваный плавничок» отсиживался в подводных зарослях. Там не видно было пятнистых чудовищ. Зато вскоре он заметил красноватого червячка, ползающего между стеблями. Лакомая пища! Последнее время еды тут было маловато.

«Рваный плавничок» бросился к добыче, но его опередил другой малек, — он схватил червячка.

В ту же секунду темное гибкое тело ринулось откуда‑то сверху. Цепкая волосатая лапа чуть не задела нашего сазанчика. Он ускользнул в сторону, а лапа схватила рыбку, поймавшую червяка.

Лапа поднесла малька к голове со страшными челюстями- ножницами, острые челюсти впились в рыбку. Она била хвостиком, стараясь вырваться, но всё было кончено, — личинка жука плавунца — а это была она — никогда не выпускает добычи!

И она умчалась с мальком, у которого еще торчал изо рта червячок.

Страхи какие!

«Рваный плавничок» забился в самую гущу подводного леса.

Еще одна личинка жука проплыла мимо, но его не заметила.

Всё же долго прятаться не будешь, — еда сама в рот не идет.

Сазанчик выбрался из зарослей. Ничего страшного как будто нет. Съел по дороге несколько крохотных рачков и снова поплыл туда, куда течение неудержимо влекло его вместе с другими мальками.

Он снова увидел впереди, сазанчиков и присоединился к ним. И с новой стайкой устремился к шлюзу.

На этот раз шлюз был открыт. Ворота, у которых мальки толпились столько времени, распахнулись. И «рваный плавничок» со своей стайкой и другие стайки — все сплошной черной массой ринулись в ворота. Там, впереди, был простор.

Но вместо этого «рваный плавничок» попал в узкое темное помещение. Бросился направо, налево. Выхода не было. А мальков становилось там всё больше. Не то что плыть — двигаться стало невозможно. И тогда что‑то щелкнуло. Он почувствовал, что куда‑то падает, и очутился… в реке.