– Чудесные у вас места здесь…

– Оставьте, приятель, о чём вы говорите? Это давно не тот край, – лениво ответил гнусавый человек в мокрой куртёнке и свалявшейся лисьей шапке, выдавливая каждое слово с таким трудом, будто рот его был набит всякой вкуснятиной, – остались только горы, с которыми вы, слава Богу, не скоро справитесь. Всё остальное вы убили, приятель. Остались скалы, они живут вечно, как поют краснокожие, но жизни больше нет, клянусь последней парой мокасин.

Строгий господин лет тридцати сидел напротив помятого пожилого траппера и без энтузиазма слушал слова старожила. Чувствовалось, что он просто коротал время в пустом салуне, где было значительно приятнее, чем на улице под мокрым ветром. За соседним столом играли в покер «на угощение» два джентльмена в серых ворсистых костюмах, слегка забрызганных дорожной грязью.

Встряхивая гривастой головой, подобно лохматому промокшему псу, в салун ввалился крепкого сложения бородач, облачённый в старую кожаную куртку со следами многочисленных починок на рукавах. Ему было не более пятидесяти пяти, но обветренная годами кожа и сильная седина, перетекавшая пепельными разводами с висков на бороду, делали его значительно старше. Он остановился возле стойки и выпил стаканчик, после чего взял вторую порцию и подсел к трапперу.

– Как дела, Бак? – спросил траппер. Бак Эллисон неопределённо пожал плечами и опорожнил стакан. Крякнув, он оглядел важного господина с саквояжем и осклабился.

– Новый бизнес приволокли, мистер? – спросил он. – Валяйте, таким гусям, как вы, есть где развернуться в Чёрных Холмах. Вы все, праведники с толстыми кошельками, мечтаете нас метлой смахнуть, лишь бы лишнюю монету заполучить. Что молчишь, франт расфуфыренный?

Господин демонстративно отвернулся.

– Эта птица выше нас летает, брат, видишь, как клюв воротит, – сказал Бак приятелю и раздвинул бороду в кривой усмешке. – Нет, Француз, этот гусь нам не товарищ.

– Мистер Гаррисон, – вошёл в бар широкоплечий возница и кнутом стряхнул воду с длинного серого плаща, – дамы уже идут.

– Благодарю. – Гаррисон с достоинством поднялся, не удостоив Бака малейшим взглядом, и направился к двери, покачивая пузатеньким саквояжем. Остановившись на веранде, он поправил на голове котелок и помахал рукой.

– Лола, дорогая, я сейчас помогу, – услышал Эллисон его голос и приблизился к мокрому стеклу.

Господин засеменил к гостинице, перед которой стоял дилижанс с распахнутой дверцей. Прячась под зонтиком, к карете спешила девушка с болезнено-бледным лицом. Следом шагала пожилая чета и неслышно беседовала, так же закрываясь зонтом на толстой ножке. Мужчина сокрушённо покачивал головой и блестел очками. Увидев их, Бак ощутил волнующий холодок в сердце, и возглас удивления вырвался из его груди.

– Боже, не может быть! – Он прислонился лицом к стеклу, и кожа его на щеке расплющилась блином.

Девушка, опершись на руку строгого Гаррисона, поднялась в дилижанс и нетерпеливо замахала ручкой в серой перчатке пожилым людям.

– Мама, отец, вы простынете под этим мокрым снегом. Спешите же!

Женщина улыбнулась дочери, и вокруг её глаз собрались морщинки. Они сильно старили её, но улыбка, поблёскивая потускневшим жемчугом, отчасти возвращала ей утраченную молодость.

– Джесс, – прошептал Бак чуть слышно, и от его близкого дыхания стекло запотело.

Эллисон протопал к выходу, скрипя половицами, распахнул дверь и хотел что-то крикнуть, но внезапно закашлялся, громко и резко, будто стреляя. Он прикрыл рот кулаком и опустил голову. Когда он вновь поднял глаза на пассажиров, они уже скрылись внутри. Захлопнулась дверца, и через секунду в окошке показались очки. Мужчина снял их с носа, и Бак узнал чистые, не замутнённые годами голубые глаза Эрика Уила.

– Духи всесильные! – Эллисон медленно спустился по ступеням на дорогу и так же медленно, будто остерегаясь чего-то страшного, направился к почтовой карете. Возница уселся на козлах поудобнее, поднял воротник и звонко щёлкнул хлыстом. Попарно запряжённая шестёрка разномастных лошадей побежала вниз по Главной улице. Бак остановился, вытянув вслед руку в неопределённом жесте. Изумление всё сильнее проступало на его бородатом лице.

– Док, – позвал его траппер из салуна, – ты не вовремя, кажется, решил проветриться. Или молодая леди приглянулась, старикан? Забудь, дружище. У нас с тобой, конечно, зубы ещё хоть куда, но этот зверёк не для нас. Такие лошадки любят сбрую, отделанную золотом. Не таким облезлым бродягам, как мы, держать их в старом стойле.

Эллисон молча вернулся в салун и уставился в стакан. Затем он невнятно выругался и подошёл к стойке бара.

– Кто это были? Откуда? – спросил он хозяина, кивнув на окно, за которым только что в дилижанс сели его жена и дочь.

– Не знаю, Док. Раньше не встречал. Да ведь много людей мимо проезжает, – ответило ему небритое лицо со скучающими прозрачными глазами.

– Док, – прокашлял за его спиной Француз и громко дзынькнул бутылкой о стакан, – а ты знаешь, что тут на днях крутился Буйвол-Билл? [29] Я слышал, у него в кармане лежал ордер на арест Сидящего Быка. Говорят, что генерал Майлс выписал его прямо на каком-то банкете на обратной стороне собственной визитной карточки, вот до чего не терпится старого Быка сцапать.

– И что?

– Ничего. Разве здешнее офицерьё отдаст лавры победы какому-то циркачу? Они поили Билла водкой и ромом всю ночь, а наутро отправили обратно…

Бак повернулся, не дослушав, и, шаркнув потёртыми мокасинами о пол, вышел на улицу, ничего не ответив Французу. Долго он смотрел тяжёлым взглядом туда, куда укатила карета вдоль ряда складов и салунов. Мистер Гаррисон сейчас, наверное, с презрением вспоминал бородатых трапперов, повстречавшихся в кабаке, и брезгливо рассказывал об их обтрёпанных смрадных одеждах…

Серый ветер разбрызгивал по лицу мокрый снег.

Бак зашёл в торговую лавку и приобрёл там на все деньги два мешка маиса и муки, затем взобрался на своего стареющего жеребца и поскакал в сторону Дэдвудского ущелья.

Дорога до агентства Стоящей Скалы, куда держал путь Бак, чтобы повидать своего сына, прошла спокойно, ничто не потревожило бородатого человека, никто не выехал ни разу в боевом облачении, не появились на укатанной дороге дикие звери. Деревья стояли на склонах тихие и печальные. Временами Бак слышал отдаленные отзвуки песен, но не обращал на них внимания. Он привык к тому, что отдельные родовые группы в последнее время удалялись подальше от селений белых и дни напролёт плясали, забыв об окружающем мире. Они пели и, плотно укутавшись в полинявшие одеяла, ритмично двигались по кругу, составляя громадные хороводы и пугая своими танцами Бледнолицых.

В форте Йатс Эллисон увидел Джеймса Маклафлина, который занимал пост правительственного агента в резервации Стоящая Скала. Рядом стоял его помощник Джек Каригнан. Бак был мало знаком с ними, но пары коротких встреч ему хватило, чтобы он стал объезжать их стороной.

– Не люблю я этих мужчин-скво, – проворчал Маклафлин, бросая косой взгляд на Эллисона.

– Его скво давно погребена на Кроличьем Ручье, майор, – сказал мрачный траппер, сосавший погасшую трубку и подошедший к агенту, чтобы прикурить. – Кожаный Док редко навещает племя. Сын его вырос и в помощи не нуждается.

– Так у него сын? Сю?

– Да, отчаянный малый, если я понимаю что-либо в краснокожих. Сын Белой Травы. Держу пари, что он будет первым, кто поедет за Коротким Быком и Бьющим Медведем, если они надумают воевать. А дело может и так ведь обернуться? Пляска-то не из простых…

– Эта пляска с ума меня сведёт! – Маклафлин сплюнул и выпустил сочную тираду проклятий в адрес всех Лакотов.

Пляска Духов, охватившая равнины, уже почти год беспокоила белое население. Фермеры затаились в ожидании новой индейской войны, прекрасно зная о нищенском существовании индейцев и царившем в резервациях голоде.