Ребекка и сама толком не понимала, почему отказалась от предложения Барбера переехать в клинику для иностранцев. Наверное, все-таки из-за Сингха. С ним было приятно общаться. А кроме всего прочего, казалось, что непальские методы лечения — это именно то, что ей сейчас нужно.

Накануне свет так и не дали, поэтому она заснула вечером, не открыв пакет, который принес Барбер. Теперь она потянулась за ним. Внутри оказались лекарства: тайленол, имодиум и множество других таблеток. Это был вклад отца в заботу о ней. Мачеха вложила две брошюры из серии популярной психологии, повествующие о том, как сделать так, чтобы чувствовать себя лучше, чем просто хорошо. Письма не было. В последнее время в общении с родителями слова она использовала все реже и реже. Флакон с тайленолом, он, к примеру, никаких вопросов не вызывает.

Лекарства эти ей, конечно, не нужны, но доктору Сингху могут пригодиться. Ребекка раскрыла свежий номер журнала «Тайм», его тоже принес Барбер.

Лениво пробежав глазами несколько страниц с новостями недели, не очень ее заинтересовавшими, она вдруг увидела заголовок и фотографию, и ее сердце вначале замерло в груди, а затем бешено заколотилось.

— Боже мой! — прошептала она.

Быстро прочитав первый абзац коротенькой статьи, Ребекка попыталась сесть. Ее глаза метнулись вверх к началу. Она перечитывала этот абзац снова и снова, как будто не могла продвинуться дальше. Ей показалось, что в груди что-то сломалось, остановив дыхание.

— О Боже мой! Боже мой!

Сан-Франциско

Доктор Хелен Брансепет опустила совочек в плетеную коробочку, сделанную в виде крохотной птичьей клетки, набрала порцию ромашкового чая и засыпала в пестрый японский заварной чайник.

— Я нахожу это дело интересным, — сказала она, обращаясь к детективам. — Мистер Флорио ведет себя весьма агрессивно, когда дело касается дочерей. Наверное, естественно, что ему хочется оградить их от чрезмерного внимания посторонних, но вряд ли это сейчас полезно. В комнату он вошел ровно через сорок минут и о том, чтобы продлить беседу, и слушать не захотел. И вначале тоже сразу же оговорил условие: чтобы никакая аудио— или видеозапись не применялась.

— Ясно, — произнес Рейган. — Он не хочет, чтобы мы докопались до правды, не важно какой.

— Может быть, и не хочет, — согласилась доктор Хелен, критическим взглядом изучая свой ромашковый чай. В отличие от коллег Хелен Брансепет титул «профессор» не любила, считая, что он звучит чересчур холодно и отчужденно, и предпочитала, чтобы ее звали доктор Хелен. Она была не только советником Управления пожарной безопасности Сан-Франциско и Управления полиции округа, но и возглавляла также авторитетную комиссию по расследованию причин сильных опустошительных пожаров, пронесшихся по южной Калифорнии за последние несколько лет. Однако по-настоящему ее интересовали дети. А именно подростки — юноши, девушки, которые становились виновниками пожаров гораздо чаще, чем преступники. В общении с этими пациентами для нее также было удобнее, чтобы они обращались к ней не как к «профессору Брансепет», а как к «доктору Хелен».

Встреча с детективами проходила в профессорском кабинете. Подвижная доктор Хелен (ей было пятьдесят пять) ко всему прочему еще занималась йогой, причем серьезно. Поэтому вместо стульев здесь у нее были большие коричневые сиденья, напоминавшие мешки с соломой. Карле Бианчи в принципе было все равно, но Рейган счел их неудобными и в каком-то смысле унизительными. Он шумно сел, неловко вытянув ноги. Его напарнице удалось примоститься на мешке с большим комфортом. Доктор Хелен расслабленно опустилась следом за ними, очень легко, то есть безо всяких усилий, приняв позу лотоса. Даже завидно стало.

— Так вам удалось из этой встречи с девочками извлечь что-нибудь позитивное? — с надеждой спросила Бианчи. Уже было известно, что не все там прошло спокойно, но ей хотелось узнать об этом из первых рук.

Доктор Хелен загадочно улыбнулась.

— Итак, первое: обе девочки Флорио травмированы смертью матери. Что исключает быстрое продвижение вперед. Второе: разговор этот, должна признаться, удовольствия мне не доставил. Но тем не менее кое-какие результаты есть. — Она достала блокнот. — Начнем?

— Конечно. — Детектив Бианчи воспрянула духом.

— Начну с первого впечатления, какое на меня произвели эти девочки. — Доктор Хелен быстро перелистнула страницу. — Вначале я беседовала с Девон, затем с Терезой. Трагические последствия пожара они воспринимают совершенно по-разному. Девон пятнадцать, физически она почти взрослая, но все же в определенной степени еще остается девочкой. Уравновешенная, здраво рассуждающая, вполне созревшая девушка, которая не слишком торопится взрослеть. Согласитесь, в наши дни такое встречается не часто.

Эл Рейган нахмурился, вспомнив о своих детях-подростках, ставших ему совсем чужими.

— Итак, Девон не жаждет стать взрослой. Ей удобно находиться там, где она есть. Почему? Прежде всего потому, что она знает взрослый — это ответственность, часто болезненная. Поэтому не спешит. Как я сказала, она очень уравновешенна, несравнимо с сестрой. Она четко выражает свои мысли, дружелюбна и открыта. С ней оказалось возможным спокойно обсуждать почти все аспекты смерти ее приемной матери. Она подробно рассказала о том, как все происходило, и вообще старалась ответить на мои вопросы самым исчерпывающим образом. Разве что время от времени не могла удержаться от слез.

Тереза во многом является противоположностью Девон. Если угодно, это антиподы. На происшедшее она реагирует совсем не так, как сестра. Потеряв мать, Девон страдает, но без злобы. Тереза же Флорио, напротив, вся переполнена неистовым гневом, а все мои подходы отвергала буквально с порога.

— На кого же она изволит гневаться? — спросил Рейган.

— Я как раз к этому и иду. Тереза умная девочка, только трудная в общении. Я таких детей называю заблокированными. По той или иной причине нормальные средства самовыражения у них заблокированы, поэтому им приходится выбирать другие, порой даже очень жестокие. В процессе этого они травмируют себя и других. Я думаю, с Терезой именно это и происходит. Как вам известно, обе девочки были семьей Флорио удочерены. Тереза первой, с момента рождения. Ее мать, юная, по-моему, даже несовершеннолетняя, отказалась от нее в роддоме. Удочерение было произведено по всем правилам через одно из самых респектабельных агентств. Девон старше на два года. Чета Флорио удочерила ее позднее, когда Терезе было уже четыре года. Мать Девон растила ее одна, без мужа. У нее обнаружился рак, одна из тяжелых форм лейкемии. Она умерла, когда Девон не было шести, и никаких родственников не осталось, кроме тетки, которая сразу же направила девочку на удочерение. Семья Флорио откликнулась почти немедленно. Итак, Терезе было почти четыре, когда в семье появляется шестилетняя Девон. Понятна ситуация?

— Вполне, — сказала Бианчи.

— Что касается Девон, то тут все ясно. Она прекрасно понимала свое положение и сохранила достаточно отчетливые воспоминания о родной матери. Тереза появление Девон вначале встретила в штыки. Дело в том, что незадолго до этого супруги Флорио вдруг почему-то решили рассказать ей правду о ее происхождении. Разумеется, в доступной форме. Для Терезы это явилось страшным шоком. И вот что получается: узнав, что отец с матерью у нее неродные, она практически сразу же сталкивается с жестокой необходимостью как-то примириться с появлением сестры. Причем не сестры-младенца, а старшей сестры, более развитой и, стало быть, сестры-лидера. Вполне возможно, Тереза к тому времени уже страдала от синдрома, который мы называем расстройством привязанности. Подверженные этому сложному недугу дети переживают острое чувство отторжения, которое у некоторых может возникать иногда даже в материнской утробе, когда она готовится отторгнуть их перед родами. Таких детей часто преследует мания, что если от них отказались (отторгли) однажды, откажутся и снова. В четыре года Тереза определенно обнаруживала достаточно много признаков, указывающих на этот синдром. Она имела привычку разбрасывать острые предметы, бродить ночью по дому и даже выходить во двор. Ломала вещи. Известно, что такое поведение рано или поздно приводит к вспышкам немотивированной жестокости. Пока все ясно?