Он стоит перед нами, опустив голову. Синяя шея и красные сосиски-пальцы, распухшие от воды... Эх, парень! Видимо, мама не гоняла тебя в свое время к проруби помогать полоскать бельишко. И мы напрасно жалели, спешили кончить с делами, чтоб помочь. И Валька зря потел все утро на склоне. Валька с глухим стуком сбрасывает рюкзак. Он только что спустился со склона. Короткие потные волосы прилипли ко лбу. Он медленно подходит к Декаденту. Немая сцена.
- Стоп! - Длинная фигура Отрепьева вырастает перед ним. - Не дело при всех, - говорит Отрепьев. - Разберемся потом.
- Завтра маршрута не будет, - говорит Виктор. - Будем перемывать шлихи. Мы уходим в палатку.
- Тихо, - шепчет Мишка. - На берегу конфликт.
- Ты несчастный подонок, - говорит Валька. - У нас на заводе таких в проходной давили.
- Да, нехорошо, - добавляет Отрепьев. Молчание.
- Я бы заставил тебя сожрать твой аттестат зрелости, - презрительно говорит Валька. - Мамкин ты запазушник.
- Соображение у тебя, Леха, как у селедки, - добавляет Отрепьев. Молчание.
"Ай-хо!"
С рассвета до заката пропадаем в маршрутах. Наступил критический этап гонки за миридолитом. Дальше наш маршрут уже уходит от Пельвунея в тундру. Грязной щетиной позаросли скулы ребят. По-усталому горбятся спины. Временами мы напоминаем сборище мрачных анархоиндивидуалистов. Лешка ни с кем не разговаривает. Мы мрачно ищем зарытое кем-то сокровище.
Почти все время хочется спать. Объективная реальность куда-то исчезла. Остались только карандашные дороги на карте. Дороги, дороги, дороги. Нехоженые тропы на карте и на земле. Вечерами мы безнадежно просматриваем собранные за день коллекции. Григорий и Леха в такое время уже спят. Валька надоедливо дышит в затылок.
- Нету? - спрашивает он. - Нету?
- Уйди к чертям, Валька, - говорим мы. - Не раздражай. Иди спать.
- Значит, нету.
Снег застал нас на речке Курумкаваам. В начале августа такое бывает. Белые хлопья летят откуда-то из свинцовой мглы. Плещет о берег черная вода на озере. Исчезли птицы. Мы отлеживаемся в палатке. Первые сутки спим, как первокурсники после экзамена. Вторые сутки тоже спим. Ветер заметает сквозь дырки синие полоски снега. Их не хочется убирать, не хочется расшнуровывать палаточный вход. Только Гришка изредка вылезает из мешка, чтобы подогреть консервы.
На третьи сутки начинается болтовня. Мы лениво рассуждаем о Лолите Торрес, прямоточных реактивных двигателях и о мозоли, что вторую неделю сидит на ноге у Гришки. Мы нарочно не говорим о миридолите. Мозоль нас доконала. Чтобы поднять настроение, Виктор начинает рассказывать о героическом рейде по Чегутини осенью пятьдесят второго. Он был там еще студентом. Почти на полмесяца раньше выпал снег, и лодки стали среди ледяной шуги. Пяткой пробивали тогда ребята лед и совали в эту дыру руки с лотком. Намертво поморозил руки Вася Жаров, с жестоким радикулитом слег Иван Веселии.
- А Мария-Антуанетта, - комментирует Мишка, - считала, что ад - это там, где жесткие простыни. Незакаленная была бабенка.
Среди ночи вдруг чужим каким-то голосом заговорил Декадент. Рассказывал про онкилонов. Было, по преданиям, такое племя на севере Чукотки, исчезло неизвестно когда и куда. Ученые дяди просиживают сейчас штаны над их загадкой. Постепенно Лешка расходится. Врет он умело. Парень Сэт-Паразан, умевший вплотную подползти к дикому оленю, Отец Племени с орлиным профилем, мрачные пришельцы с юга, жестокие битвы, обнаженные девушки на каяках.
"Со скалы Сэт-Паразан долго смотрел на север. Ему казалось, что он видит темную полосу на севере, полосу той земли, о которой говорилось в легендах племени. Ему казалось, что он видит даже мерцающие блики. Он оглянулся на юг. Палатки племени черноволосых закрывали весь горизонт. Это был конец племени онкилонов. Сэт-Паразан спустился вниз, где в отдельных ярангах стонали раненые и девушки перекладывали им раны сухой травой. Старики во главе с Отцом Племени безнадежно пили одурманивающий настой мухомора. Они хотели увидеть духов, которые подскажут им выход. - Я видел костры на севере, - сказал Сэт-Паразан. -Там люди, мы должны плыть туда. Ведь черноволосые не умеют водить каяки.
- Ты врешь, - ответил Отец Племени. - На севере только море и лед. Там не может быть костров и земли.
- Я видел костры и землю на севере, - сказал снова Сэт-Паразан.
- Идем же, покажи, - сказали старики. Закутанные в медвежьи шкуры, недовольно ворча, они карабкались по мокрым камням наверх. Отчаянно шумело Чукотское море.
Они дошли до середины. Дальше утес был неприступен. Но отсюда можно было хорошо рассмотреть волчью подкову племени черноволосых, охватившую последнюю стоянку онкилонов.
- Где твои люди, лгун? - спросил Отец Племени. - Мы видим только лед и море на севере. Мы видим нашу смерть на юге.
- Надо залезть еще выше, - сказал Сэт-Паразан. - Но никто из нас не может сделать этого. Разве вы не слышали о существовании земли Храхай?
- Плывем на север! - кричали онкилоны. - Плывем к далеким кострам!
Они уплывали на север. Каяки шли стремительной стаей. Ведь онкилоны были Морские Люди. Голые по пояс юноши и девушки, стоя, работали веслами. Водяная радуга взлетала над лопастями.
- Ай-хо! - гремел боевой клич онкилонов. Этот крик заглушал шум волн. Свободная кучка людей уплывала от смерти и рабства..."
В общем, все онкилоны уплыли на север. Больше их никто не видал. По необузданному Лешкиному замыслу, племя потом двинулось к востоку и вдоль калифорнийского побережья попало на остров Пасхи. Снег шуршал по палатке. Наверное, он завалил уже всю тундру. Слегка мерзли в мешках ноги. Мы грели друг друга сквозь шерсть и брезент.
- Ты неплохо сочиняешь, - сказал Мишка. - Откуда это?
- Читал. - Декаденту, видимо, льстило наше внимание. - Этот год уже потерян, - мечтательно сказал он. - На будущий поступлю в институт. Буду историком.
- Древние греки, - сказал Мишка, - Катулл, Лукулл, Венерины мифы. Актуальная для нашего времени специальность.
- Старики будут довольны.
- А ты, Валька, кем будешь? - спросил я.
- А кем я буду? - ответил Валька. - Как есть - работягой. Мои старики уже давно насовсем довольны. - Все дело в самом себе, - сказал Виктор. - Уж на возможности у нас жаловаться не приходится. - Подзатыльник надо, - вздохнул Гришка. - Человек без подзатыльника не может. - Снег-то перестал, - сказал Мишка.
Тот самый день
Этот день пришел обычно, как приходит домой с работы старший брат. Я издали вижу, как прыгает в неловкой пробежке Виктор. Нескладная Валысина фигура поспешает рядом. У Виктора в руках полевая сумка, на Вальке рюкзак. Мы все поняли, что это и есть тот самый день.
- Есть, - говорит Виктор. - Крохотная жила, но есть. - Он трясущимися руками берет у Вальки рюкзак и развязывает его. Розовые, фиолетовые блестки, хрупкие комочки режут кварц. Вот он, миридолит.
Есть! Легкая радость и опустошение наполняют нас.
Герой дня - Валька. Они были на двурогой вершинке, что к северо-западу. Виктор описал южный отрожек и решил, что на другом делать нечего. Валька предложил заскочить. Так, для экзотики, может, по интуиции, в общем, черт знает по какой причине. Заскочили, а там...
Решено переносить лагерь. Мы должны теперь перевернуть каждый камень возле той горушки. Мы должны... нам много что надо теперь сделать, чтобы не запоздать с основной программой.
Вечером пир. Лежала у Мишки в рюкзаке заветная бутылка. Мишка сходил вниз по речке за гусями, принес четыре штуки. Мы пьем за технику, за миридолит, за романтика Кахидзе. Мир крутится по спирали, хорошие времена не исчезают навечно. Огромным оранжевым кругом падает за горизонт солнце. Захмелевший Виктор произносит речь. Вспоминает о том, что пока мы гоняли бумажные шарики по коридорам в институте и стояли у кассы за стипендией, в общем, тогда наш уважаемый Валька уже слесарил, создавал, так сказать, материальные ценности. Мишка переводит разговор на другое. Тощий, скуластый, грязнолицый Валька держит обеими руками кружку. Что-то теплое, как кровь на щеке, шевелится у меня в душе. Стоп, парень! Не надо сантиментов. Ты мужчина, ты много видал таких хороших ребят, много прошло их мимо, пройдет, к сожалению, и Валька. Где сейчас владимирский Коля по кличке Гамильтон, где светлая душа Леня Пуговкин? Создают где-то материальные ценности рабочие пятого разряда. А ведь спали в одном мешке... Да, мир крутится по какой-то кривой, может, даже по спирали. Лепидолит есть, сантименты побоку. Человек сам переводит стрелки на своих рельсах.